Отец устраивался в кресле перед камином, Рэнсом садился на скамеечку у ног Александра и спрашивал его:

- А почему дедушка не хочет с нами встречаться?

- Дедушка очень разозлился, что я женился на твоей матушке.

- Но мама такая красивая! Почему она не понравилась дедушке?

- Она родилась в семье, менее знатной, чем наша. Для меня это не было препятствием, однако твой дед весьма щепетилен в таких вопросах.

- А где мамочкина семья?

- К сожалению, почти все они умерли. Она сирота.

- Это очень грустно.

- Да, очень грустно, сынок. А потому не будем говорить об этом, чтобы не огорчаться. Как у тебя дела с французским?

- Это тоже грустно, папа!..

И сейчас - как многое он отдал бы, чтобы вернуть эти дни и задать вопрос: почему? Как они решились? Александр привык к другой жизни, он понимал, на что идет, и его уход из семьи мог для него, его жены и ребенка обернуться беспросветной нищетой. Но он решился. Почему?

Маленький Рэнсом не мог задать этот вопрос отцу. Взрослый Рэнсом не хотел расстраивать его напоминаниями, к тому же тогда этот вопрос ушел в прошлое - так остов выброшенного на берег корабля постепенно погружается в песок. А сейчас молодому графу зачем-то стало нужно это знать. Встреча с дедом все изменила, и Рэнсом знал, что не обретет покоя, пока не поймет: что именно изменилось. Ведь не в наследстве дело. Совсем не в нем.

Рэнсом стоял за штурвалом, грел в ладонях гладкие ручки, слушал хлопанье парусов и думал, думал…

Церковь вздымала острые шпили к фаянсовому небу. Деревушка оказалась скорее городком, и Александр с Вероникой ехали по притихшим, мощенным камнем улицам, и цокот копыт звонко рассыпался в вечернем воздухе. Всадники двигались к центру города, над которым горел под последними лучами заходящего солнца позолоченный шпиль. Вероника не слишком хорошо держалась в седле: все-таки до знакомства с Александром она почти не умела ездить верхом. Городская девушка, дочь богатого торговца и все же - как говорили - неровня графскому сыну. Однако сам наследник думал иначе. Он отдал бы всю свою жизнь за то, чтобы она была рядом с ним. И Вероника была с ним. Она - и их сын, спавший сейчас далеко отсюда, под присмотром няни, в уютной колыбели.

Редко попадавшиеся прохожие не обращали на всадников внимания. Александр ничего не говорил. Ему не хотелось разрушать странную, почти живую тишину, установившуюся между ним и Вероникой. Так молчат люди, которые знают и понимают друг друга настолько хорошо, что им не нужны слова.

Александр пребывал в необычном покое. Он не подозревал до этого момента, насколько привычным для него за последние несколько дней стало бежать, торопиться куда-то… жить взахлеб. А сейчас ему стало спокойно и светло. Шпили церкви притягивали взгляд, успокаивали.

…Однажды Вероника спросила у мужа, почему он верит в Бога? Что значат для него своды соборов, тонкая свеча перед алтарем, взгляды святых с витражей? Александр очень удивился вопросу: он считал, что вера не приемлет слова «почему?». Ответ, что это успокаивает его и дает ему надежду, Веронику не удовлетворил. И тогда Александр, подумав, сказал: если Бог вездесущ, значит, он есть во всех нас, в тебе и во мне. Как можно не верить в тебя и себя? И как можно не любить Бога, который сам есть Любовь?..

Они повернули на маленькую площадь перед церковью, и Александр поднял голову, прищурился, разглядывая колокольню. С нее сорвался одинокий голубь и, резко взмахнув крыльями, пропал в синей вышине.

Двери церкви до сих пор были распахнуты, из них лился мерцающий свет множества свечей. Александр спешился, помог спуститься Веронике, привязал поводья к перилам и, взяв жену за руку, начал подниматься по ступенькам. Жена обогнала его и нетерпеливо потянула вперед. Он улыбнулся.

Вероника перешагнула порог - и Александр, не спускавший с нее глаз, с изумлением отметил, как она изменилась. Она стала двигаться стремительно и плавно, отпустила руку мужа, еле заметным жестом велела ему ждать у дверей - от неожиданности он даже подчинился - и двинулась по проходу между скамьями, к алтарю, у которого священник гасил свечи.

Александр знал этого священника: отец Бенедикт, настоятель здешней церкви, был любим всеми прихожанами и неплохо знал самого Александра. Правда, наследник графа обвенчался со своей избранницей не в этой церкви, однако она располагалась недалеко от Сильверстайн-Мэнор. И теперь Александр впервые пришел сюда с женой. Пришел, чтобы еще раз спросить у Бога: правильно ли то, что он сделал?

Вероника знала это. Она знала, как болезненны для Александра события недавнего прошлого: ссора с отцом, отказ от своих прав на титул и наследство. Он мучался и никак не мог прийти ни к какому решению.

Тогда они приехали сюда.

Вероника тихо поговорила со священником, потом они кивнули друг другу, отец Бенедикт вышел в боковую дверь и прикрыл ее за собой. Александр вопросительно взглянул на жену.

- Закрой двери, - велела она, - и иди сюда.

Он не без труда затворил тяжелые створки и медленно пошел по проходу, с каждым шагом все больше окунаясь в теплую атмосферу церкви.

Они опустились на колени перед алтарем. Плащи расплескались темными лужами на старых, растрескавшихся досках, и Вероника молча сжала руку Александра. Только тогда он смог поднять взгляд на распятие…

И немедленно через него хлынула боль, та боль, которая все время сжималась внутри, как стальная пружина. И хлынули слова: Господи… Господи! Зачем? За что?.. Я всегда любил Тебя, я любил мир, который сотворил Ты, и пусть на мне лежит каменной глыбой мой грех - какой бы то ни было! - я думал, что искупил его своим покаянием… Или… или я не умел раскаиваться никогда?

Да, Александр. Вот где твоя ошибка. Ты не умел. Не умел каяться по-настоящему, не умел даже осознать, есть ли не на тебе вина и в чем она. Ты запутался. Запутался так крепко, что предпочел отодвинуть все проблемы на задний план, позабыть о них, а не решить… Говорил Богу о себе и ждал прощения, как чего-то осязаемого и обязательного - если я каюсь, Бог обязан простить меня, не так ли? Что-то вроде сделки, Александр Сильверстайн! Ты всегда был дельцом…

Разве нельзя искупить грех непослушания? Разве то, что он сейчас ломает будущее собственному сыну, не отступит перед любовью? Ведь любовь все прощает, и она никогда не иссякнет. Отец этого не понимает. Он замкнулся в своем мире, и ему не до тех, кто пошел против него. Ему не до сына. Но Александр другой.

Нужно просто успокоиться. Не думать о последствиях. Раскаяться, попросить Бога простить грехи, а не размышлять о том, что будет потом. Ведь, в конце концов, он и так отлично знает, что будет. Они с Богом оба знают. И никому этого не изменить. Даже Богу. Даже Веронике.

Александр искоса взглянул на жену - и поразился светлой красоте ее лица. Она, закрыв глаза, что-то шептала, и он долго смотрел, как двигаются ее губы, как свет свечей ложится мягкими отсветами на кожу. Вероника, Вероника… моя безумно сильная девочка… Я так люблю тебя, что это может соперничать с моей любовью к Богу. Или вплетаться в нее. И пусть вплетается. Если ты послана Богом, то зачем я противлюсь судьбе, Вероника? Что я делаю?

Он закрыл глаза и постарался разобраться в хаосе мыслей, но они ускользали, маня яркостью имен. Вероника, Рэнсом, отец - и он, Александр. И Бог. Который спрятан в каждом из нас, глубоко-глубоко, и который улыбается нам из чужих глаз, дотрагивается до нас чужими руками. Кто Ты, Бог? Я никогда не спрашивал Тебя об этом. Почему Тебе дана власть прощать? Потому что Ты нас создал? Потому что из-за Тебя мы дышим, двигаемся, умираем? И что за сладость быть прощенным? Впрочем, Ты все равно мне не ответишь… Суть не в том, отвечаешь Ты или нет. Суть в том, есть Ты или нет.

И если я дал себе ответ «есть», я должен доверять Тебе. А я сомневался. Всегда в глубине души сомневался…

Посмотри на Веронику, Господи. Она не сомневается в Тебе. Она любит Тебя гораздо более чистой и совершенной любовью. Она вынесет и примет все, ибо будет знать: когда-нибудь, где-нибудь, но она получит то, что заслужила. И я сделаю для этого все.

За любовь не нужно прощать. Любовь - это то, что прорастает в тебе, как молодое дерево, и с годами становится все выше, все пышней. Любовь - это испытание, это прощение, это дар и надежда, и это - вся жизнь, если сумеешь понять. Я плохо умею говорить такое словами. Но я умею говорить сердцем, и моя жена знает, а сын еще узнает. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы любовь никогда не покидала наш дом.

Александр вздохнул и, привстав, переменил позу: опустился на одно колено. Вероника открыла глаза, взглянула на него, хотела что-то сказать, но промолчала. Александр снова посмотрел на распятие.

- Так правильно? - спросил он шепотом.

Свечи тихо мигнули - видимо, сквозняк. Резное лицо Христа казалось в их свете живым, и Александру на мгновение померещилось, что Христос сейчас повернет голову и скажет… Нет. Не надо ждать. Не надо.

Что бы ни было дальше, я принадлежу Тебе, Господи. Я не Твой раб - я тот, кто любит Тебя, и я приду к Тебе по своей воле, если она у меня еще осталась… Я - Твой верный паладин. Веди меня, и я пойду. Я в Твоих руках, под Твоим крестом. Я - верю.

Вероника приподнялась и коснулась кончиками пальцев его щеки. Александр вздрогнул от этого ласкового прикосновения, повернулся и посмотрел в лицо жены. Она молча улыбнулась, как будто давая понять: ничего. Я все понимаю. И Бог понимает тоже. Мы поможем.

…Они расположились на грязном холодном полу, тут же, у алтаря; Александр положил Веронике голову на колени, а она гладила его волосы, перебирала пряди. Было жестко и неудобно лежать, но Александр не обращал на это внимания. Он обрел то, что искал, - покой. Между ним и Богом теперь не осталось невыясненных вопросов.

- Ты не жалеешь, что мы пришли сюда? - неожиданно спросила Вероника.

- Конечно, нет. - Он притянул ее ладонь и прижался к ней щекой. - Я рад этому. Спасибо тебе.

Вероника улыбнулась.

- Я подумала, что тебе это нужно. Ты был… как палец на спусковом крючке.

- Пожалуй. Но теперь все в порядке.

- Ты уверен, Александр?

- Да.

Она помолчала и спросила:

- И что теперь? Что ты теперь скажешь?

- Мы уедем. Уедем сразу же. Начнем новую жизнь далеко отсюда. Что ты думаешь о Шотландии? Там прохладней, чем здесь, зато мы можем начать в новой стране новую жизнь…

- Ты же знаешь, - нежно сказала Вероника и провела пальцами по его щеке, - я пойду за тобой, куда бы ты ни отправился.

И Александр понял, что Бог с ним говорит.

Глава 13

…Ты лежишь на спине, раскинув руки, под тобой - потертое одеяло, под одеялом - кровать, под кроватью - пол, и комната ниже, и ниже… а сквозь тебя, как речные рыбы, проплывают сны… Они плывут длинным призрачным строем…

…На потолке гнездится тень, отбрасываемая букетом цветов, - ведь на столе горит свеча. Эта тень похожа на засохшего паука и покачивается под ветром. Ветер дует из-под занавесок, которые - вот странно! - застыли неподвижно, процеживая свет фонарей.

Ты знаешь, что в коридоре кто-то есть. Там не может никого не быть - там что-то вздыхает и смотрит на тебя неподвижным оценивающим взглядом. Пока ты помнишь о Том, Кто Стоит В Коридоре, он не сделает ни шагу вперед. Но едва ты о нем забудешь…

Ты знаешь, что он стоит там давно. Живая страшилка из робких детских снов, тень на обоях. Всего лишь. Он пьет твои сны, и ими запачканы его губы. Иногда он вытирает их тыльной стороной ладони, не отрывая взгляда от тебя.

Ты поворачиваешь голову и смотришь на него. Смотришь со своей скрипучей кровати, из своих медленно ползущих снов. Пытаешься прогнать его. Пытаешься понять его и потом - убить его.

Пока не поймешь, что там, в темном коридоре, стоишь ты сама - и бесстрастно смотришь на себя, неотрывно смотришь на себя…

Когда Он - ты - развернется и уйдет, ты не проснешься.

Мэгг вскрикнула и проснулась.

Было темно, и, приподнявшись, она не увидела в приоткрытом окне даже намека на рассвет. Хотя летние ночи не слишком длинны, есть моменты глубокой темноты, такой, когда не видно собственных рук, только слышно, как колотится сердце. Мэгг провела ладонями по лицу, прогоняя страшный сон.

Он приходил к ней иногда, и она никак не могла понять, что это значит. Если человек видит сны (вот Этель, например, их вообще не видела), то они занимают в его жизни немалое место. Обычно Мэгг снились веселые приключения, знакомые люди и солнечные дни, однако иногда приходили такие обрывки, словно вестники из иного мира. Мира, где все не так хорошо, как здесь.

После подобных снов Мэгг не могла уснуть.