Грейс поднялась на подиум, и у меня сбилось дыхание. Все, за что я любил ее все эти годы, никуда не делось: ее уникальная манерность, ее неосведомленность о своей красоте, ее длинные светлые волосы, закинутые на одно плечо, ее полные, естественного розового оттенка губы. Даже на расстоянии я видел ее пронзительные зеленые глаза. С головы до кончиков пальцев она была одета в черное: свитер с высоким воротником и штаны, так контрастировавшие с ее белой кожей и сверкающими волосами.

Она постучала по микрофону и улыбнулась, когда звук стука эхом разнесся по залу, отлетая от стен.

— Простите. — Затем раздалось хихиканье. Боже, как я соскучился по этому звуку. — Спасибо всем, что пришли. Обычно я не выступаю с учениками, но у нас есть кое-что особенное. Наши первая и вторая скрипки, Лидия и Кара, и первая виолончель Келси на следующих выходных будут выступать с Нью-Йоркским филармоническим оркестром. — Толпа разразилась поздравлениями и свистом. Грейс оглянулась на трех улыбавшихся ей девушек, державшихся за свои инструменты. — Я горжусь ими, и сегодня вечером хочу присоединиться к ним, исполнив «Viva la vida» (Прим. пер.: буквально «Да здравствует Жизнь!») группы Coldplay. Надеюсь, вам понравится.

Все та же моя современная девочка.

Грейс прошла к дальнему стулу справа и устроила виолончель между ног. С опущенной головой она начала отсчет. Она всегда играла для себя, и, судя по тому, что я наблюдал сейчас, ничего не изменилось. Мне не нужно было видеть ее глаза, чтобы знать, что они закрыты, как было всегда, когда она играла у окна в нашем старом общежитии.

Когда звуки заполнили гимнастический зал, я не сводил с Грейс восторженного взгляда. В конце, перед последним движением смычка, она посмотрела в потолок и улыбнулась. Люди сошли с ума, помещение взорвалось оглушительными аплодисментами.

Я ждал весь концерт, голодный, уставший, и размышлявший, не было ли все это напрасно. Толпа разошлась чуть позже половины одиннадцатого, а я все ждал, не упуская Грейс из поля зрения. Наконец она направилась к двойным дверям, где все это время стоял я. Когда наши взгляды встретились, я понял, что она знала о моем присутствии. Грейс целенаправленно шла ко мне.

— Привет. — Ее голос был мягким и дружелюбным, слава богу.

— Привет. Выступление было потрясающим.

— Да, эти девочки… они очень талантливы.

— Нет, ты… ты такая… ты играла так, — я сглотнул, — великолепно. — Я нес чепуху.

Она улыбнулась, но оценивала меня глазами.

— Спасибо.

— Я знаю, уже поздно, но… может, ты бы хотела выпить? — Она начала отвечать, но я ее перебил. — Я знаю, телефонный разговор был неловким. Просто хотелось поговорить с тобой лично. Чтобы… — я взмахнул руками, — прояснить ситуацию.

— Прояснить ситуацию? — Она пробовала слова на вкус.

— Ладно, пообщаться. Но все же, думаю, и прояснить ситуацию.

— Прошло пятнадцать лет, Мэтт, — она засмеялась. — Не знаю даже, возможно ли «прояснение ситуации».

— Грейс, послушай, думаю, произошли некоторые события, о которых я вовремя не был осведомлен, и…

— За углом есть небольшая забегаловка. Но я не могу засиживаться допоздна. У меня есть дела на утро.

Я ответил ей благодарной улыбкой.

— Хорошо, без проблем. Только по стакану.

Боже, как же я отчаялся.

— Тогда вперед. Сюда.

Мы бок о бок шли по темной улице.

— Ты правда выглядишь фантастически, Грейс. Я так подумал еще тогда, когда увидел тебя в метро.

— Не странно ли это? Как будто вселенная дразнит нас: мы увидели друг друга с секундным опозданием. — Так я об этом не думал. Мне нравился ее ход мыслей. — То есть, ясно, что мы жили в нескольких кварталах друг от друга, но ни разу не столкнулись. Это даже странно.

— Вообще-то, я въехал в эту квартиру только в прошлом году, когда вернулся в Нью-Йорк.

— Где ты был до этого?

— Я переехал на верхний Вест-Сайд пять лет назад, но потом на некоторое время уехал в Лос-Анджелес. Когда развод с Элизабет был завершен, я вернулся в Нью-Йорк. Это было около года назад. Теперь я снимаю лофт в Вустер.

Я аккуратно наблюдал за реакцией Грейс, но она сказала лишь:

— Понятно.

В баре Грейс выбрала маленький столик, повесила сумку на спинку стула и показала на музыкальный автомат в углу.

— Пойду выберу песню. Здесь слишком тихо для бара. — Кажется, ее настроение улучшилось. Я же думал о том, что она не могла находиться в помещении без музыки. Снаружи ей вполне хватало звуков природы и улиц, но как только она оказывалась в закрытом месте, то всегда требовала музыкального сопровождения.

— Могу я заказать тебе выпить?

— Бокал красного вина подошел бы идеально.

Мне тут же пришлось заставлять себя не предаваться воспоминаниям, ведь стоило находиться в настоящем моменте. Нужно было так много сказать. Когда я вернулся с напитками, Грейс сидела за столом, поставив локти на его поверхность, и устроив подбородок на сложенных руках.

— Ты тоже прекрасно выглядишь, Мэтт. Хотела сказать это раньше. Годы тебя не сильно изменили.

— Спасибо.

— Мне нравятся длинные волосы, а это… — Она кончиками пальцев потрепала мою бороду. Я держал глаза закрытыми на секунду дольше. — Итак, ты жил в Лос-Анджелесе?

Мне пришлось восстанавливать дыхание, чтобы не позволить себе сломаться и разрыдаться. В ее присутствии эмоции меня переполняли.

Заиграла грустная песня, которую исполнял монотонный мужской голос.

— Кто это? — спросил я, делая глоток пива.

— The National. Но, Мэтт, ты хотел поговорить, так что давай поговорим. Ты перебрался в Лос-Анджелес после развода. Ты остановился у мамы? Как у нее дела? Время от времени я думаю о ней.

— Вообще, я приехал туда еще до развода. Чтобы позаботиться о маме. Она ушла, когда я был там.

Глаза Грейс наполнились слезами.

— Ох, Мэтт. Мне так жаль. Она была прекрасной женщиной.

Горло сдавило.

— Рак яичников. Элизабет считала, что заботу о матери стоило взять на себя Александру, но тот был слишком занят попытками стать партнером фирмы. Мама умирала, а ее сыновья ругались о том, кто должен о ней заботиться. Так глупо. — Я отвел взгляд. — Мой брак уже был на грани. Элизабет отчаянно старалась забеременеть, а я был в тысячах миль, на другом конце страны. Думаю, она где-то на подкорке считала, что я избегаю ее. А я думал только о ее эгоизме. Думаю, мы оба были злы и задеты.

Грейс кивнула.

— Что случилось потом?

— Пока я был в Лос-Анджелесе, приглядывая за матерью, Элизабет завела интрижку с моим другом и коллегой Брэдом, продюсером «Нэшнл Джиогрэфик». Восемь лет брака — пуф. — Я руками изобразил взрыв.

— Восемь лет? Мне казалось… — заколебалась она.

— Что?

— Ничего. Мне жаль, Мэтт. Не знаю, что и сказать.

— Можешь мне сказать, почему ты уехала?

— Когда?

— Почему ты не оставила ни записки, ни сообщения, когда уехала в Европу? Ты просто уехала.

Она казалась смущенной.

— Ты о чем? Я ждала. А ты никогда не звонил.

— Не звонил, я не мог. Я больше не мог делать звонки. Единственной, с кем я общался, была моя мама, потому что я мог звонить ей за счет абонента. У меня не было денег. Мы застряли в деревне, окруженной сотнями миль леса, со сломанной машиной. Мне казалось, ты понимала это.

Она казалась разбитой.

— А та статья в журнале о фотографии? В ней говорилось, что ты уже получил работу в «Нэшнл Джиогрэфик» и после Южной Америки отправляешься в Австралию.

— В девяносто седьмом?

— Ага. — Она допила остатки вина. — Там был снимок, на котором ты фотографировал ее, и в статье было сказано, что ты летишь с ней в Австралию на полгода.

— Никогда не читал статьи, о которой ты говоришь, так что не понимаю, о чем ты. Элизабет просила меня полететь с ней в Австралию, но я отказался. Я вернулся к тебе после стажировки, а тебя не было.

— Нет. — Она качала головой. — Я думала, ты улетаешь в Австралию. Именно поэтому я присоединилась к оркестру Дэна.

Я тоже качал головой.

— Я не улетел в Австралию. Я вернулся в конце августа. Я звонил тебе перед прилетом, но не дозвонился. Я отправился прямо в общежитие для старшекурсников, надеясь найти тебя там. Когда тебя там не оказалось, я подумал, что ты могла переехать в общежитие для аспирантов, так что пошел туда и пообщался с парнем-регистратором. Он мне сказал, что ты отложила поступление. По дороге в общежитие для старшекурсников я встретил Дарью, и она-то мне и поведала, что ты присоединилась к оркестру Порндела.

Грейс начала плакать, тихо шмыгая в свои руки.

— Грейс, мне так жаль. — Я схватил салфетки из салфетницы на столе и протянул их ей. — Я думал, что это ты бросила меня. Я не знал, как найти тебя. Даже не соглашался на работу в «Нэшнл Джиогрэфик», пока не узнал, что ты уехала.

Она засмеялась сквозь слезы.

— Твою мать. Все это время…

— Знаю. Я несколько раз пытался искать тебя, но не мог найти тебя в сети. До сегодняшнего дня я не знал, что твоя фамилия Портер.

Теперь у Грейс случилась истерика.

— Я вышла за Порндела, Мэтт. Он изменил свою фамилию на Портер.

Мое сердце было прострелено.

— Ох.

— Не сразу же. Я ждала почти пять лет. Теперь он мертв. Ты же знаешь это, верно?

— Нет. Откуда мне об этом знать?

— Я писала тебе.

— Писала? — Элизабет. Оказалось, что она так и не сказала мне всей правды.

Я будто очутился в альтернативной вселенной, где Грейс любила меня, а тем, кто ушел, оказался я. Все эти годы я провел в депрессии из-за того, что потерял ее, а она все это время пыталась найти меня. Я потянулся через стол и взял ее за руки. Она не оттолкнула меня.

— Мне жаль, что с Дэном так вышло. Он был добрым. Как он умер?

— Увеличенное сердце. Он умирал с чертовой улыбкой на лице, — ответила она гордо.

— Ты любила его? — Я знал, что у меня не было права спрашивать такое, но мне до смерти хотелось знать.

— Он был добр ко мне. — Она посмотрела в потолок. — Я любила его по-своему.

— Да? — Я чуть не задохнулся.

Она встретилась со мной взглядом.

— Да. Но не так, как любила тебя.

— Грейс…

— Какого хера случилось, Мэтт?

— Я больше не знаю. Думал, что знал. Элизабет недавно сказала мне, что отправляла тебе письмо.

— Я получила какое-то от тебя, может, в девяносто девятом или в двухтысячном году. Все остальные мои звонки и письма остались без ответа.

— То письмо написала Элизабет, не я. Клянусь богом, Грейс, я бы никогда не стал игнорировать твои звонки.

— Ну, хорошо. — Ее голос стал невероятно тихим, робким. — Уже слишком поздно, разве нет?

— Почему? Почему это слишком поздно?

— Я бы сказала, пятнадцать лет — это довольно много. С нами столько случилось и…

Я сжал ее руки.

— Давай съедим по куску пирога или блинчики, что угодно, как мы делали раньше.

— Ты с ума сошел?

— Именно, — ответил я невозмутимо. — Нам нужно уйти отсюда.

— Не знаю… — Она забрала свои руки.

Я посмотрел на часы.

— Завтрак на ужин?

Она провела рукой по лицу и села ровно, создавая между нами расстояние. Я не мог сказать, обдумывала ли она идею или размышляла о том, как поделикатнее отказать. Я изучал ее глаза, и Грейс улыбнулась.

— Идет. Я пойду с тобой при одном условии.

— Что же это, Грейси? — Она расхохоталась, услышав прозвище, и ее глаза снова стали слезиться. — Прошу, не плачь, — сказал я.

— На какое-то время мы должны забыть, кто мы друг другу. Никаких разговоров о прошлом. Таково мое условие.

— Согласен! — Я бросил на стол кучку наличных, схватил ее за руку и потащил к двери. Но прежде, чем уйти, я повернулся к ней. — Стой. Давай сначала по шоту. Мы молоды, город в нашем распоряжении, тебе не нужно завтра рано вставать, чтобы учить, а я не стал козлом для жены.

— Давай. Почему бы и нет?

Ее щеки порозовели. Внезапно она стала казаться счастливее, моложе. И хотя я пообещал, что мы не заговорим о прошлом, я не мог противиться ощущению, словно мы отправились путешествовать в лучшие дни наших жизней.

Мы оба опрокинули по рюмке текилы, покинули бар и нашли круглосуточную кафешку.

— Думаю, я хочу пирог, — сказал я, пока мы пялились на холодильную витрину.

— И я. Хочешь, разделим кусочек?

— Лучше давай разделим два куска, — ответил я, практически бросая ей вызов.

— Грязные разговорчики. Мне это нравится. Тогда давай кусок с шоколадным кремом и…

— Кусок с арахисовым маслом?

— Идеально. Я съем этот пирог до последней чертовой крошки.

Боже, я люблю ее.

— И я тоже, — отозвался я.

Мы сделали заказ и сели на диван, обтянутый зеленым винилом. Грейс начала обводить блестки на поверхности стола.