Ева не подозревала, какой эффект может производить ее внешность, как дикарь, ни разу не видевший зеркала. Родители, слуги и учителя никогда не упоминали об этом: в добром старом Дижоне о красоте девушки начинали говорить лишь тогда, когда ей исполнялось восемнадцать лет.

— Боже! — только и вымолвил Ален Марэ и, потрясенный, умолк.

Едва Ева сняла шляпку и плащ, его гримерная словно стала светлее. Красота девушки, столь же неожиданная, как куст белой сирени на углу скучной пыльной улицы, очаровала его. Подвинувшись вместе со стулом поближе к Еве, Ален приподнял пальцами ее подбородок, чтобы получше рассмотреть лицо девушки. Впервые заглянув ей в глаза, он встретил взгляд, в котором свет невинности сочетался с такой вызывающей дерзостью, что Марэ смутился и потерял дар речи. Он легко провел пальцем по щеке Евы от подбородка до кончика уха и дальше — вверх до корней влажных волос. Затем, подчинившись непреодолимому импульсу, Марэ запустил пальцы обеих рук во влажные волосы на висках Евы и сжал ее голову ладонями. Мужские руки еще никогда не касались ее. Ева вздрогнула, но, как пленница, не могла пошевелить головой, если бы даже захотела.

— Вот так-то лучше, не правда ли? — мягко спросил Марэ, но Ева и не пыталась кивнуть. — Скажи: «Да, Ален», — настаивал Марэ.

— Да, месье, — прошептала Ева непослушными губами.

— Ален, — повторил Марэ, не понимая, что для Евы назвать его по имени было таким же подвигом, как и прийти сюда одной.

— Ален. Ален… Ален, — вздохнула Ева, набираясь храбрости. — Да, Ален, так намного лучше.

— Но, мадемуазель, как же вы, не представившись, можете называть меня Аленом? — серьезно проговорил Марэ, высвобождая локоны Евы и играя ими.

— Меня зовут Ева, — сказала девушка, тут же вскочив со стула, потому что дверь в гримерную внезапно распахнулась.

— Ален, Клодет снова чудит… Опять все то же: говорит, что не может выйти на сцену. Надеюсь, ты сумеешь привести ее в чувство, — озабоченно сказал Жюль, распорядитель сцены. — Прости за вторжение, но ты же знаешь ее. Все из-за этой адской жары. Дрессированные морские львы ревут как слоны.

— Жюль, ради Бога, найди кого-нибудь другого, — сердито отозвался Ален. — Ты когда-нибудь научишься стучать в дверь?

— Она никого, кроме тебя, не станет слушать. Пойдем, Ален, шевели ногами. Ты мне необходим, или антракт затянется до ужина.

— А кто эта Клодет? — спросила Ева.

— Драматическое сопрано, черт бы ее побрал.

— Костлявая пожилая дама в зеленом?

— Она самая. К несчастью, ей почему-то кажется, что я похож на ее давно погибшего сына. Ева, придешь ко мне сегодня вечером, после второго отделения?

— Да.

— Отлично.

— Ален, пойдем скорее, — позвал Жюль.

— До вечера, — попрощался Ален, исчезая вслед за ним.

Ева с недоумением огляделась. Возможно ли, что она пообещала снова прийти сюда? Нет, она не могла этого сделать! Все, что с ней случилось, не могло произойти на самом деле! Вдруг все показалось ей призрачным.

Ева осторожно потрогала предметы на туалетном столике: расческу, тальк, бритву, булавку для галстука, забытые в спешке часы Алена с цепочкой и полотенце, которым он вытирал шею, когда Ева вошла сюда. Девушка взяла полотенце и поднесла к лицу. Оно было пропитано его потом. Ева коснулась губами влажной ткани и глубоко вдохнула запах мужского тела. У Евы закружилась голова, и ее охватило желание. Первая волна физического желания, никогда не испытанного прежде, поднялась и на несколько долгих минут захлестнула ее, словно она окунулась с головой в неизведанное море и погружается все ниже и ниже в бездонную, беспросветную пучину. Затем волна откатилась, оставив после себя такую слабость, будто Ева действительно едва не утонула.

Подчиняясь инстинкту самосохранения, Ева подхватила с пола шляпку, напялила ее на голову и, перекинув через руку плащ, выскочила из опустевшей гримерной. Она стремительно прошла через вестибюль и успела занять свое место до окончания антракта. Почти тотчас появилась запыхавшаяся, взволнованная Луиза.

— Мадемуазель Ева, как вы могли! — яростно накинулась она на девушку. — Как вы могли так напугать меня? Я чуть с ума не сошла от страха. Я везде вас искала… Где вы были, невозможная девчонка?

— Ох, Луиза, прости! В середине последней песни… у меня заболел живот и мне пришлось бежать в туалет. Пойдем домой? Я и сейчас не очень хорошо себя чувствую. Здесь слишком много людей и невыносимо жарко. Пойдем, пока не началось представление.

— Вы на самом деле выглядите как-то странно… бледны, дрожите. Так вам и надо! Это место не для вас, теперь вы в этом убедились? Надеюсь, эта безумная выходка послужит вам хорошим уроком.

— Послужит, Луиза, непременно послужит, уверяю тебя.

2

Ален Марэ не был новичком в любовных делах. В каждом городе, где ему случалось петь, всегда находилась женщина, готовая удовлетворить любое его желание, однако до знакомства с Евой он ни разу не встречал девушку, которая столь упорно отказывалась бы пообедать с ним после представления.

— Ты напрасно тратишь на нее время, жеребчик, — насмешливо подстрекал его Жюль, с интересом следивший за развитием событий. — Целую неделю возвращаешься один… Никогда не видел, чтобы ты так долго обходился без женщины. Твоя новая пассия срывается с места и галопом выскакивает на улицу, даже не дождавшись, пока ты выйдешь на сцену поклониться последний раз. Уверен, она спешит домой к ревнивому мужу, который допоздна задерживается на работе. Тебе остается только надеяться, что он не выследит ее.

— Об этом нечего беспокоиться, — ответил Ален, подмигивая. — У нее никогда не было мужчины.

— Шутишь!

— Правда, она совершенно невинна. Она девственница, Жюль. Ты ведь слыхал, что такое бывает, или злая судьба отказала тебе в этом?

— Так вот почему ты так горячишься и бьешь копытом? Удивляюсь твоему долготерпению. Девственницы не в моем вкусе.

— Тебе никогда не выпадало счастья быть первым мужчиной в жизни девушки, бедный Жюль? Это стоит любого ожидания. Поверь тому, кто это познал.

— В тебе есть что-то дьявольское, Ален. Но почему-то мне кажется, что эта редкостная птичка не попадется в твои силки.

— Хочешь пари?

— С удовольствием. Ставлю пятьдесят франков, что у тебя ничего не выйдет до нашего отъезда из Дижона.

— Принято, — сказал Ален, самоуверенно усмехаясь. Его друг Жюль проиграл в прошлом немало подобных споров. Можно не сомневаться, он прогорал достаточно часто, чтобы не рисковать попусту деньгами.

Неудивительно, что Жюль не понимает прелести обладания девственницей, подумал Ален. Слишком грубый и нетерпеливый, как и большинство мужчин, Жюль не представлял, какую полноту придает обычному соитию сознание того, что до тебя этого тела не касались мужские руки и губы. Даже одна мысль об этом воспламеняла Алена.

В мире мюзик-холла девственниц не существовало. Встретить такую редкость Алену могло посчастливиться, лишь гастролируя с труппой «Ривьеры» по стране. Это и в самом деле было редкостью, потому что почти все женщины, прибегавшие к нему за кулисы высказать свое восхищение, были замужем. Они точно знали, как устроен мир, что им нужно от Алена и чего он хочет от них. Да, они вносили разнообразие в его жизнь, но там, где результат погони предопределен, пикантность отсутствует.

Жизнь дарит всего несколько сюрпризов, думал Ален, поэтому надо выжимать максимум из всего, что выпадает на твою долю. Таинственная девушка из Дижона была особенно восхитительна своей очевидной невинностью и наивностью, заходящей так далеко, что поспешность или необдуманный жест могут спугнуть ее. На том и закончится игра.

Спустя три дня после заключения пари Ален все еще не приступил к активным действиям, хотя эта осторожность мучила его. Ева каждый вечер приходила повидаться с ним, и тотчас же пропахший дешевыми духами пыльный мир кулис исчезал. Певец сразу забывал о теснившихся поблизости, в ожидании своего выхода, накрашенных танцовщицах, о животных и акробатах, не слышал приглушенного шума голосов. Единственной реальностью для него становилось крошечное пространство, где он сидел вместе с Евой. Запретный сад, где он встретил ее и впервые увидел вблизи, становился осязаемым, и его охватывало мучительное желание. Однако оно приносило ему такое наслаждение, словно он уже удовлетворил свою страсть.

Жизнь была бы прекрасна, если бы опытная кокотка могла возбуждать его столь же сильно, как добродетель этой прелестной провинциалки, думал Марэ. Беспрецедентно долгое ожидание возбуждало сильнее, чем быстрая капитуляция, но ведь гастроли в Дижоне продлятся всего несколько дней, и если за это время он не добьется своего, Жюль выиграет. Ален почти жалел, что заключил это проклятое пари и не может вернуться в Париж, не тронув Еву, не разрушив ее наивного восприятия мира и провинциальных понятий о приличиях.


Двор дома Кудеров был огражден от улицы массивными деревянными воротами; ночью их запирали на засов. Привратники, Эмиль и его жена Жанна, жили в небольшом флигеле во дворе. Они открывали и закрывали ворота в течение дня, когда кто-нибудь въезжал во двор или выезжал со двора. Посторонним, чтобы войти сюда с улицы, приходилось звонить у вырезанной сбоку маленькой дверцы. Ключ от этой дверцы, тоже запиравшейся на ночь, висел на кольце в сторожке Эмиля и Жанны. Домик их всегда был открыт. Да и зачем его запирать?

В доме Кудеров ложились спать в десять часов. Доктор поднимался около шести утра, чтобы подготовиться к обходу в своей клинике, и мадам Кудер устроила домашний распорядок в соответствии с его расписанием. В летние месяцы, когда жизнь в городе замирала из-за жары, Кудеры часто оставались после ужина дома. Но, даже нанося по вечерам визиты к друзьям, они не брали с собой Еву.

Еве не составляло труда притвориться, что она легла спать, дождаться, когда в доме воцарится тишина, затем выскользнуть из своей комнаты, открыть дверь привратницкой, взять ключ от дверцы в воротах и, словно на крыльях, прилететь в «Алказар». Не помышляя о том, что Ева способна на такие поступки, родители проявляли полную беспечность. Нарушение установленных правил считалось абсолютно невозможным в этом доме с его незыблемыми устоями.

Жюль, предупрежденный Аленом, впускал Еву в театр через дверь, выходившую на боковую аллею, чтобы она могла посмотреть из-за кулис второе отделение. В тот — самый первый — вечер девушка прибежала в «Алказар», когда представление еще не закончилось. Ева и Ален сидели друг против друга на двух стульях, единственных предметах меблировки гримерной, кроме туалетного столика. Ева держалась так напряженно, что Ален понял — подступиться к ней очень не просто.

— Почему ты не можешь поужинать со мной после спектакля? — спросил он. — Неужели нужно мчаться домой прямо из театра?

— Я живу далеко отсюда, — без колебаний солгала Ева, уже придумав для себя легенду. — Я работаю в магазине дамской обуви на другом конце города. Хозяйка магазина, мадемуазель Габриэль, помимо жалованья, предоставила мне комнату. Это старая дева, очень набожная и допотопная. Ей трудно угодить. В полночь она запирает дверь, и, если я не вернусь к этому часу, старуха выставит меня.

— У тебя есть семья?

— Я сирота, — снова солгала Ева, не испытывая ни малейших угрызений совести. Она безотчетно чувствовала, что рассказывать Алену о себе нужно как можно меньше.

Ева не понимала, что с ней происходит, но ее крайне смущало неистовое возбуждение: казалось, что от ее тела в мозг поступают какие-то необъяснимые сигналы.

Ужинать с Луизой после возвращения из «Алказара» было так же тягостно, как изучать новый язык. Думая лишь о том, что вечером она снова отправится в театр, Ева забывала, как надо себя вести, как следует держаться за столом девушке по имени Ева Кудер. Она, конечно, могла управиться с ножом и вилкой, передать соль, но этим исчерпывались все ее житейские навыки. Все ее силы поглощало безмерное возбуждение, а мысли занимал только Ален Марэ.

Вся следующая неделя прошла как в тумане. Несколько теннисных партий с юношами и девушками, которых она знала всю жизнь, два загородных пикника в лесу, куда съезжались целыми семьями, со слугами, на каретах или семейных автомобилях, называемых омнибусами. Завтраки здесь сервировались с меньшими церемониями, чем обычно, но Ева пассивно участвовала во всем этом, почти ничего не замечая и думая только о прошедших вечерах и вечере наступающем. Она перестала посещать профессора Дютура: разве можно исполнять классику, когда в мозгу звучат мелодии романсов Алена? Ее доверительная близость с Луизой стала воспоминанием детства, ведь она не могла признаться подруге, кем заняты ее мысли. Не то чтобы девушка перестала походить на себя, но она стала лишь тенью прежней, живой и веселой, Евы Кудер — мягкой, послушной и тихой.