– Надеешься?

– Нас разлучили на пути из Греции в Лондон.

– И твоя мать поехала дальше с двумя детьми?

– Да, но у них были документы, – пояснил Салим, – надеюсь, по пути их не поймали.

– Значит, ты приехал сюда тем же путем, что и все мы, – понимающе кивнул Ажмаль. – Благодари Бога, что у твоих родственников были документы. Путь сюда – страшный, и матери с детьми его невозможно преодолеть. Да хранит Господь наших матерей!

Салим помолчал, прежде чем спросить:

– А у тебя есть кто-нибудь в Англии?

– Да. Там живет моя сестра с мужем и детьми. И двоюродные братья. Я здесь уже пять месяцев. Ехал через Иран и Турцию, а в Греции меня поймали и отправили в центр для беженцев. Сказали, что вышлют обратно в Иран и что у меня тридцать дней на то, чтобы уехать. Но я не собирался ехать назад! Чего мне только стоило добраться до Греции! Не для того я туда ехал, чтобы возвращаться. А сейчас я, как и все, застрял здесь.

– А ты пытался пройти через туннель? – Этот вопрос долго вертелся на языке у Салима.

– Порт огорожен металлическим забором, ты же сам сегодня видел. Туннель – лучший способ попасть на ту сторону, но это нелегко, меня уже дважды ловили.

Салим понял. Он действительно заметил ряды заграждений вокруг порта. Ни в одном из оставшихся позади портов он не видел столько заборов. Следовало принять во внимание опыт Ажмаля и других. От Англии его отделяли всего пятьдесят километров туннеля. Он улыбнулся при мысли, что наконец-то почти добрался.

– Сегодня можешь переночевать у меня. Мы живем впятером, но для тебя найдем место. А завтра посмотрим, кто мог бы тебя приютить. У нас тут все общее. Так и живем. Добро пожаловать в «Джунгли»!

Ажмаль взмахом руки обвел лагерь, раскинувшийся во всей своей красе. Салим рассмеялся, взял рюкзак и пошел в его лачугу.

Хотелось есть, но никаких продуктов не было, а Салим слишком устал, чтобы искать еду. Соседи Ажмаля оказались приветливыми и юными, от тринадцати до двадцати одного года. Ажмаль выглядел лет на семнадцать, уже не подросток, но еще не мужчина. Обитатели хижины заворочались, освобождая Салиму место, и выдали ему потрепанную картонку. Он лег на нее и под их разноголосый храп хорошо выспался.

На следующее утро лагерь бурлил от нового известия.

– Лагерь собираются сносить! Так говорят. Нас всех отсюда заберут.

– Что же делать?

– Нужно бежать отсюда до того, как они придут. Иначе нас всех отправят обратно в Афганистан.

– С ума сошел? Куда мы пойдем?

– Мы можем пройти по туннелю. Если пойдем вместе, они не смогут всех переловить. Так у нас больше шансов. Нужно выйти сегодня, это вечер перед выходным. Может быть, с той стороны будет меньше охраны.

– Думаешь, мы всем скопом должны отправиться в руки полиции?

Споры не смолкали два часа. Город Патры устал от лагеря беженцев – язвы на своем теле, – так и Кале устал от «Джунглей». Салим слушал, а сам все поглядывал в сторону седобородого мужчины, который сидел на перевернутом ведре, наблюдал за бушующей толпой и не вмешивался. Салим удивился: люди преклонного возраста нечасто выезжали из Афганистана. Пробираться тайными путями им было не под силу, так что, если не удавалось найти легальный способ уехать, их ожидали могилы в пропитанной кровью земле Афганистана.

Салиму этот старик казался странно знакомым, но он никак не мог понять, кто это, и ждал, пока память все же найдет ответ. Седобородый встретился взглядом с Салимом и склонил голову к плечу. Салим на миг отвел глаза, но тут же невольно посмотрел на старика снова и улыбнулся ему, не размыкая губ.

«Он меня знает? Или просто удивляется, почему я на него пялюсь?»

Салим опустил голову, а когда снова посмотрел, старик исчез.

Некоторые пошли на разведку – выбрать новый район. «Джунгли» могли снести, но это не означало, что беженцам предложат новое место для стоянки. Поговаривали, что полиция уже наготове и только ждет подходящего момента, чтобы ворваться и зачистить лагерь. Салим не мог выбрать худшего момента, чтобы приехать.

Они поели вареного риса с помидорами. Еда была безвкусной, но, по крайней мере, согревала желудок.

К вечеру двое соседей Ажмаля решили уйти из лагеря и остановиться в другом месте. Они поверили тем, кто говорил, что дни «Джунглей» сочтены, сложили свои чашки, ржавые сковородки и сменную одежду в пластиковые пакеты и отправились в путь. Ажмаль расстроился, но тут же предложил Салиму занять освободившееся место. Тот с благодарностью согласился.

На следующее утро Салим пошел в кишащий мухами туалет. Лагерь еще спал. Солнце едва взошло, и проснулись всего несколько человек. Выходя из-за кабинки, Салим едва не налетел на пожилого мужчину, которого видел вчера, и тихонько охнул. Старик улыбнулся.

– Соб-бахар, бачем.

– И вам доброго утра! Простите, я вас не увидел.

– Стариков быстро перестают замечать, – с улыбкой ответит тот.

– Что вы, Боже упаси, это моя оплошность, – кротко ответил Салим.

Казалось, старику с тонкой, оливково-смуглой кожей не меньше семидесяти. Его борода и усы уже успели поседеть, а когда он улыбался, вокруг глаз разбегались морщинки. Белоснежные брови тяжело нависали над глазами. Одет он был в бежевые брюки и длинную накидку чуть более светлого оттенка.

– Ты здесь недавно, – сказал он. – Как тебя зовут и откуда ты?

– Салим Хайдари. Моя семья жила в Кабуле.

– Здесь все говорят, что они из Кабула. Ты не знал? Но по твоему выговору я слышу, что ты действительно вырос там. Идем со мной. Я хочу больше узнать о тебе.

Салим послушался, завороженный хрипловатым голосом старика, и они пошли от лачуги Ажмаля в дальний конец лагеря – оттуда виднелись известняковые скалы Англии.

«Мне кажется, я знаю вас», – хотел сказать Салим, но молча шел за стариком по главной дороге, пересекавшей лагерь.

– Кабульская семья… Как звали твоего отца?

– Махмуд Хайдари.

Салим повертел на запястье поношенный браслет часов.

– Хайдари. Махмуд Хайдари? Очень знакомое имя. Подожди, этот Махмуд Хайдари – инженер, который работал в Министерстве водоснабжения и электроэнергии?

У Салима кольнуло в груди.

– Да, да! Вы знали моего отца?

Он остановился и заглянул старику в лицо. Тот раздвинул бледные губы в улыбке.

– Видишь эти седины? Друг мой, я так стар, что знал не просто людей, а целые поколения. Можно сказать, что в этой голове немалая часть истории Кабула.

Салим только широко улыбнулся.

– Конечно, я знал твоего отца. Его с тобой нет. – Это прозвучало как осторожная констатация факта, а не вопрос.

– Нет, его забрали и… и убили. – Салим произнес эти слова быстро, не желая, чтобы они повисли в воздухе.

– Это ужасно. Ужасно! Столько нашей крови пролилось за эти годы… А твоя мать? Она работала учительницей. Где она?

– С моими младшей сестрой и братом. Думаю, они в Лондоне. В пути мы расстались.

– Понимаю. Если на то Божья воля, твоя семья уже в Лондоне в безопасности и с нетерпением ждет тебя. А ты смелый, раз сумел добраться сюда один. Надеюсь, тебе не слишком много трудностей встретилось по дороге.

– Не больше и не меньше, чем всем остальным.

Салим вспомнил Али. Мальчиков из сквера Аттики, из лагеря в Патрах и Пагани. Тех, чей путь закончился в бурных водах. Тех, кто так и не смог выбраться из Кабула.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Мы все преодолели тысячи горных вершин, чтобы добраться сюда. И нас ожидает еще немало, прежде чем мы достигнем того, что уготовил для нас Бог.

– Не знаю, что Бог уготовил для моего братишки, – признался Салим, ковыряя землю. – У него серьезные проблемы с сердцем. Мы давали Азизу лекарства в Турции, но после этого не могли показать его врачу.

– Некоторые вещи вне нашей власти. Но во всем есть смысл, верим мы в это или нет. Присядем.

Старик указал на каменную глыбу в нескольких шагах от них.

– Но хватит о судьбе и о лагере, поговорим о более приятных вещах, Салим-джан. Я наслышан о твоем отце. Он был блестящим инженером, одним из талантливейших специалистов Кабула. Ты знаешь, чем он занимался?

– Нет, дядюшка, – уважительно ответил Салим и покраснел, стыдясь, что ничего не знает об отцовской работе. – Я только знаю, что это имело какое-то отношение к воде.

– Ты, конечно, был тогда совсем маленьким, – снисходительно сказал старик. – Твой отец занимался водоснабжением. Хотел обеспечить водой дальние районы Кабула и его окрестности. У него было несколько гениальных проектов, которые он пытался переправить через горные хребты бюрократии – а они существовали даже в те времена, когда все шло хорошо. Потом на его пути встали гораздо более серьезные препятствия. Тогда в Кабуле никто не пытался ничего делать. Все замерло. Люди боялись и просто старались выжить. Когда убили твоего отца, вам с матерью пришлось заботиться о младших?

– Да. У нас не было денег. Мы боялись, что и за нами придут. Чувствовали себя словно в ловушке. Поэтому пришлось уехать из Кабула.

– Всегда нелегко покидать свой дом, особенно когда впереди лишь закрытые двери.

– Отец ничего нам не оставил. Не было смысла дальше там жить. Почти все наши родственники уже уехали. Тетя и дядя живут в Лондоне. Нормально живут. Не так, как… Не так, как здесь. Их дети не видели, как в Кабуле все пошло прахом. И мы могли этого не увидеть.

Салим не хотел, чтобы его слова звучали так горько. Он пытался держать эту боль в себе, но иногда она прорывалась, особенно когда он чувствовал себя измученным.

– Возможно, если бы твой отец раньше вывез вас из Кабула, ваша история сложилась бы иначе. Вы могли бы жить где-то в Европе. Получить убежище. Но только если бы такую судьбу уготовил для вас Аллах. И пойми еще кое-что: ты думаешь, что отец напрасно остался в Кабуле и продолжал работать, но сотни людей не согласились бы с тобой.

– Какие люди? О ком вы?

– Какие люди? Сотни людей, которые благодаря ему получили воду. Сотни людей, которые благодаря ему смогли выжить. Он один настаивал на этих проектах, требовал их осуществления. Другие заботились лишь о себе, набивали карманы деньгами и оружием, вместо того чтобы обеспечивать едой жителей Кабула. Вот чем твой отец отличался от остальных. Он менял судьбы людей. Он не знал их имен. Он не видел их лиц. Но он спасал жизни.

– Я не знал, – виновато сказал Салим. Его голос звучал глухо.

– Ты бы этого и не узнал, – мягко ответил старик.

Салим опустил голову. В глазах у него стояли слезы.

Чтобы узнать своих родителей, нужна целая жизнь. Для детей родители больше самой жизни. У них сильные руки, легко поднимающие над землей, и уютные колени, на которые можно взобраться. И кажется, что родители появляются на свет в один день с детьми, а раньше их не существовало.

А когда дети идут дальше по жизни, становясь подростками, родители меняются. У них – власть и ответы на вопросы. Они могут порицать. На них затаивают обиду, с ними соперничают, им бросают вызов и их засыпают вопросами.

И только став взрослым, можно воспринимать родителей целостно – как чьих-то мужей, братьев или сыновей. Только тогда ребенок может увидеть, какое место родители занимают в огромном мире, который начинается за порогом дома. Салиму достались лишь осколки и обрывки – в основном детские воспоминания об отце. Но он знал, что до конца своих дней будет пытаться воссоздать его облик по крупицам, которые отыщет в своей памяти или узнает от матери.

Но прежде всего ему следовало признать, что воспоминания обо всем, что он пережил за последний год, были омрачены скрытым гневом на отца, который держал их в Кабуле, когда следовало спасаться. Но отец поступил так потому, что осознавал, насколько важна его работа. Когда он понял, что семья в опасности, то составил план бегства, но было уже поздно.

«Собери достойный урожай, сынок».

– Я… Я очень любил отца, – запинаясь, сумел произнести Салим.

– Я знаю. Ты задаешь вопросы и хочешь получить ответы. Это естественно. Так поступил бы и твой отец.

Салим вспомнил, что раньше старик обмолвился еще кое о чем.

– Мою маму вы тоже знали? – спросил он, справившись с голосом.

– Твоя мама… Ее зовут… Ох, память подводит. Как ее зовут?

– Ферейба.

– Ах да, Ферейба-джан.

Но Салиму показалось, что он и не забывал ее имени.

– Очаровательная молодая женщина. Как я уже говорил, я помню, что она работала учительницей. С ней каждый ученик и каждый урок становились особенными. Знаешь, в юности жизнь круто обошлась с ней. Но она не позволила, чтобы несправедливость испортила ей характер. Если встретишь когда-нибудь кого-то из ее учеников, узнаешь, какой учительницей она была. Ты можешь ею гордиться.

– Как вы познакомились с ней?

– Скажем так, я был другом ее дедушки. У него был красивый, щедрый сад, всему Кабулу на зависть. Но когда она повзрослела, я видел ее все реже и реже. Я рад был узнать, что она счастлива в браке с твоим отцом. Я гордился их успехами. Знаешь, сынок, ты удачливый. Ты унаследовал черты обоих родителей.