А я считаю, что нужно с ним познакомиться, чтобы проверить! – спорил Младший.


— Сестра? – Шерлок снова схватил папку, разглядывая обе фотографии. — А разве Пифия не...?


— Она тоже была сестрой жреца, ты прав, — согласно кивнул Старший. — Но дело не в этом. Больше всего я боюсь, что ты начнёшь видеть в этих людях то, чего нет на самом деле, поддашься ложным надеждам. Нет никаких подтверждений, что они всё это долгое время были бессмертны.


— Но совпадений слишком много! — Шерлок возбуждённо заметался по кабинету. — Ранение! Есть медицинские записи?


— Имеется сухой отчёт о проведённой операции, подшит к дополнительным вкладкам, — Шерлок возбуждённо зашелестел бумагами, отыскивая нужный листок. — Но я могу пересказать тебе и так — операция была проведена в полевых условиях, пуля вызвала сложный осколочный перелом и задела подключичную артерию, но всё обошлось. В результате Джон Ватсон был признан недееспособным к службе, получил диагноз ПТСР и по сей день не смог адаптироваться в условиях мирной жизни.


— Тогда я встречусь с ней, здесь есть адрес? — Шерлок говорил торопливо, словно боялся, что брат его остановит. — Нельзя исключать шанс, что она узнает меня и скажет причину, по которой на нас пало это проклятие. Представь только, если мы сможем это побороть!


Старший бессильно опустился в кресло. Шерлок прекратил бормотать, взглянув в глаза брата, и отшатнулся — в них было столько боли и отчаяния, что стало не по себе.


— Что? Что не так? — подозрительно спросил Шерлок, ощущая приближение чего-то непоправимого. — Это далеко не вся информация, да? Ты выяснил что-то ещё.


— Пожалуйста, сядь, — тихий, просящий голос Старшего производил гораздо большее впечатление: даже в далёкие времена, когда Шерлок был совсем мальчишкой, а старший брат кричал, отчитывая его за выходки, ему не было так страшно.


Дождавшись, когда Младший опустится в кресло, брат начал рассказ: о том, как отчаявшись, юноша-жрец оказался на пороге его дома, как сбивчиво лепетал о своих чувствах, сбиваясь под грозным взглядом, и выспрашивал о местоположении своего возлюбленного; о том, как вместо того, чтобы просто прогнать мальчишку, Старший, влекомый гневом, спустил на него свору собак.


Шерлоку казалось, что каждое слово, произнесённое этим тихим, надтреснутым голосом впивается в его сердце острыми осколками. Словно это его плоть рвали обезумевшие псы, словно это он прыгнул в набегающие волны, чтобы закончить эту сумасшедшую круговерть.


Как он мог так поступить?


Невидящим взглядом Младший смотрел в стену, а перед мысленным взором проносились яркие воспоминания: вот он видит себя на ипподроме, правящим колесницей, а вот — первый раз бросает внимательный взгляд на жреца, что ухаживает за ним. Как целует его под серебристой сенью олив в роще, сквозь которые пробиваются жаркие солнечные лучи; как они устраивают заплывы в бухте, а потом, изможденные, но счастливые падают на белый горячий песок.


Помнит тягостный момент расставания, и то, как капли дождя оставляли на печальном лице юноши следы, так похожие на дорожки слёз. И как он сам в душе благодарил небо за непогоду, которая помогла скрыть влагу в его собственных глазах.


Он и не заметил, что этот мальчик занял прочное место в сердце, как крепкий росток пускает корни в благодатную почву. Чувства делали его уязвимым, и Младший не желал признаваться в своей слабости.


Вспоминал, как вернулся из похода через несколько лет, возмужавший, но опустошённый до дна — эйфория от приобретённой славы быстро прошла, а душа требовала других впечатлений. И он получил их с лихвой.


Когда в храме Аполлона ему наперерез кинулась обезумевшая, словно фурия, жрица и выкрикнула в лицо пророчество, что боги прокляли братьев бессмертием, Младший не воспринял всерьёз ни слова. И его почти не испугал тот факт, что женщина, которая не успела закончить свою гневную речь, упала наземь и забилась в конвульсиях — её лицо перекосили гнев и боль, изо рта пошла розоватая пена. Жрица умерла прямо у их ног, смотря в потолок остекленевшими глазами.


Младший смеялся над пророчеством до тех пор, пока впервые не поранился. Наблюдая, как за несколько минут затянулась рана, на лечение которой раньше понадобился бы не один месяц, он был восторжен. Окрылён. Ещё не понимая, что дар богов — его проклятие, он перестал беречься, ввязывался в самые опасные схватки и проводил эксперименты над своим телом, сознательно нанося себе ущерб.


Невзирая на частые переезды с места на место, воодушевление от вседозволенности и бесконечной молодости продлилось несколько сотен лет, а после... После он насытился этим настолько, что поиски способа, которым бы он смог прервать своё существование, стали его навязчивой идеей. И они все оказались тщетными.


Стряхнув оцепенение, Младший вынырнул из омута воспоминаний и понял, что брат давно закончил свой рассказ и настороженно за ним наблюдает.


Безумно захотелось курить.


Рассеянно похлопав ладонью по карману пиджака, Шерлок вспомнил, что оставил пачку в пальто и молча вышел из кабинета. Брата он не удостоил даже взглядом, опасаясь фальшивых оправданий и извинений.


Резко сдёрнув с вешалки пальто, Младший наскоро накинул шарф и выскочил на улицу, надеясь, что от свежего воздуха станет легче дышать.


Легче не стало.


Горечь предательства почти физически ощущалась тисками, сдавившими грудь — при попытке сделать самый слабый вдох, грудь пронзало болью, которой — Шерлок знал точно — не было никакого медицинского обоснования. Слепая ярость и обида смешались в один громоздкий ком, который разбухал и разбухал, теснил лёгкие, сжимал сердце — казалось, это ужасающее чувство грозит разорвать его изнутри. Как никогда хотелось закричать, выплеснуть из себя всё это, очиститься, стереть...


Заметив на дороге огни приближающегося кэба, Шерлок взмахнул рукой — ему предстоял долгий путь в одно местечко, где всегда можно было раздобыть средство от любых огорчений.


Клуб «Мефистофель» находился в Брикстоне и обладал пугающей мирных обывателей славой местечка, где с одинаковой вероятностью можно было как купить героин, так и нарваться на нож без причины. Клуб привлекал к себе самую сомнительную публику — хастлеров, дилеров, азиатскую мафию.


Через час, раздобыв и приняв тройную дозу кокаина, Шерлок безошибочно вычислил возле барной стойки светловолосого невысокого парнишку, стреляющего глазами в поисках клиента. Искусственный налет наивности в лице юноши чем-то отдаленно напоминал Холмсу причину, из-за которой ему приходилось влачить бессмертное существование.


Поразительная ясность ума в сочетании с эйфорией отодвинули все переживания на дальний план, но действие наркотика должно было прекратиться очень скоро, и, зная это, Шерлок не терял времени даром — опрокинув в себя пару порций виски, он подошел к парнишке, нависая над ним как неизбежность.


— Ты красивый, — промурлыкал Шерлок ему на ухо, касаясь подушечкой большого пальца тонких губ парня, не в состоянии даже рассмотреть черты лица затуманенным от кайфа зрением. Мальчишка даже не сопротивлялся, провокационно облизнув губы.

— Пойдем со мной, — позвал Холмс и сжал в пальцах хрупкое запястье блондина, потащив того к дверям запасного выхода.


Они продирались сквозь танцующую массу людей, которая смыкалась позади них, словно бушующие штормовые волны. Люминесцентные огни слепили чувствительные к свету глаза, оглушающий ритм музыки пробирался под кожу, пробуждая вибрацией самые низменные животные инстинкты.


Овладеть. Избавиться от морока. Хотя бы на мгновение унять тянущее чувство в груди.


Сейчас он не был ни консультирующим детективом, ни Шерлоком Холмсом — имена, титулы, даты теряли свою важность, сдаваясь наркотическому дурману. Пусть это кратковременный эффект. Пусть всепоглощающая обида на брата и чувство своей собственной вины вернутся. В данный момент он был просто человеком, бесконечно уставшим и желавшим забыться.


Рёв крови в ушах заглушал любые мысли, оставляя только неконтролируемое возбуждение и отголоски гнева, а сердце тяжело бухало в горле, отдаваясь горячей пульсацией в солнечном сплетении и руках. Младший толкнул незапертую дверь чёрного входа, оставляя далеко позади скудно освещённый коридор.


Влажную духоту клуба сменяет холодный воздух, пахнущий сигаретами и рядом стоящими мусорными баками. Прокуренный асфальтовый пятачок освещает один-единственный тусклый фонарь над дверью, а всё остальное расплывается чернильном пятном темноты.


Младший притискивает мальчишку спиной к темной от влаги кирпичной стене, грубо шаря руками по поджарому — не тому — телу, с силой вцепляясь пальцами в светлые — не те — волосы, заставляя хастлера болезненно вскрикнуть.


Парень возбуждённо поводит узкими бёдрами в попытке потереться, тянется к губам, но Младший сжимает зубы и давит на худые плечи в молчаливом приказе встать на колени.


Мальчишка послушно опускается на заплёванный липкий асфальт, разведя в стороны полы пальто, быстро расстёгивает на своём клиенте ремень и вытаскивает из-за пояса дорогую рубашку. Всё это происходит в полнейшей тишине, которую разрезает вжиканье молнии брюк.


Хастлер поднимает на Младшего похотливый взгляд, непослушными пальцами раскатывая резинку по члену мужчины. В воздухе отчётливо пахнет плесенью и синтетической клубникой.


Парень берёт в рот умело, заглатывая почти до основания, но Младшему этого мало — он крепко хватается за светлый затылок, буквально насаживая мальчишку на член, невзирая на болезненное протестующее мычание и скатывающиеся по щекам слёзы.


Он ещё несколько раз толкается в чужое сжимающееся горло и отстраняется — член выскальзывает из покрасневших губ с пошлым хлюпаньем, оставляя дорожку слюны на подбородке.


Младший вздёргивает парня на ноги, разворачивая лицом к стене, и нетерпеливо стаскивает облегающие джинсы, ладонью надавливая на поясницу, вынуждая сильнее прогнуться. Жар похоти становится почти непереносимым.


Парень коротко постанывает в такт, с силой упирается руками в кирпичную кладку, пока мужчина размашисто двигается в нём, оставляя синяки на бёдрах.


С каждым хрипом, с каждым резким движением в горячее влажное нутро распирающий в груди узел разбухает всё сильнее, не позволяет сделать полный вдох, будто лёгкие оказались забитыми мелкой стеклянной крошкой, острой и колкой.


Давление стремительно повышается, алые вспышки, отсчитывающие сердечный ритм, расцветают перед глазами кроваво-красными маками, кровь обращается жидким огнём, опаляющий вены нестерпимым жаром.


До судорог сжимая пальцы на гладких боках хастлера, он достигает долгожданной разрядки, со стоном вкладывая в последние яростные толчки всю накопившуюся ярость и обиду. Но это не приносит облегчения.


Дрожащими пальцами Младший стягивает презерватив, отправляя в мусорный бак, не глядя отсчитывает несколько банкнот, и всовывает в ладонь расхристанного мальчишки, на которой ещё осталась кирпичная пыль.


Кое-как приведя одежду в порядок, нетвердой походкой Шерлок обошёл здание, не испытывая ни малейшего желания вернуться в душное пекло клуба, наполненного грохочущей музыкой. Он вытащил из кармана сигареты и прикурил, чувствуя во всём теле покалывающее тепло — так оно обычно регенерировало, расправляясь с действием наркотика и алкоголя. Прислонившись плечом к стене, Младший взглянул в ночное небо — звёзды надёжно скрывали низко висящие облака; серо-фиолетовые и раздувшиеся от влаги, они напоминали ему скользкое тело утопленника, выброшенного речным течением. Чёрт возьми, да на этом нелепом острове почти всегда дождь либо шёл, либо собирался идти!


Голова до сих пор слегка кружилась, но надежда на облегчение таяла вместе с сигаретным дымом. Значит, его брат, этот невыносимый занудный толстяк посмел скрывать истинную причину проклятия?! Злость снова поднялась в душе черной волной разрушительного цунами, грозя снести все, что встретится на пути.


— Эй, парень! — послышался позади скрипучий голос, больше всего напоминающий скрип ржавых старых петель. — Ты наставил моему мальчику синяков, а ему еще работать!