Себе он мысленно признался, что ему было бы легче, если бы она надела что-нибудь приличное. Недостойно было так думать о ней в присутствии девочек. Но он давно не сидел за столом рядом с женщиной в неглиже и с неприбранными волосами. А это такое удовольствие! И смотреть на нее было сладостной пыткой. Энджи бросила на него выразительный взгляд прищуренных глаз. И он почти ощутил, как она взвешивает за и против – стоит ли одеваться и пренебречь тем, что яйца остынут, что было бы глупо, или все-таки лучше сесть за стол.

Вчера вечером, после того как он наконец заполз в свою палатку, Сэм задумался о том, как построить их жизнь по-новому. И дал зарок, что какой бы неуживчивой и сварливой она ни оказалась в быту, он не станете ней ссориться и грубить ей в присутствии девочек, не будет иронизировать и отпускать в ее адрес критические замечания. Он сознавал, как трудно все это наделе. Но он не хотел огорчать Люси и Дейзи.

По правде говоря, такой поворот судьбы и появление Энджи могли преподать им хорошие уроки. Например, что ни в коем случае не стоит пренебрегать своими обязанностями, какими бы неприятными они ни казались, – например такой, как умение ладить с людьми.

– Думаю, одеться – мысль хорошая. Я могу оставить твою тарелку на плите. Когда ты будешь готова, яйца еще будут теплыми.

– Нет, – возразила Энджи решительно. Она стояла у стола и наблюдала за девочками, прикрывавшими салфетками свои колени. Сэм ощутил прилив гордости, оттого что они вспомнили о салфетках. – Если я уж стану членом вашей семьи, нам нужно сидеть за столом всем вместе.

– В таком случае садись, – сказал он рассудительно, ставя на стол тарелки девочек. – Отлично. Кто должен принести и налить молоко?

– Это сделаю я, – с готовностью поспешила предложить Энджи, отодвигая свой стул.

– Нет, помнится, на этой неделе это обязанность Дейзи. – Увидев, как округлились глаза Энджи, он добавил: – Дейзи очень хорошо умеет разливать молоко. Верно, Дейзи?

– Я так же хорошо умею приносить молоко.

В тоне Дейзи Энджи расслышала намек на некоторую агрессивность, потому что она, вероятно, почувствовала ее удивление, что и от калеки требовали выполнения домашней работы.

– Дейзи очень хорошо с этим справляется, – сказал Сэм, встретив вопрошающий взгляд Энджи. – Она умеет делать все то же, что и Люси, только не может ходить и держаться так же прямо.

По его мнению, жалеть ребенка означало оказывать ему дурную услугу, даже если ребенку что-то плохо удавалось. Кроме того, ему хотелось, чтобы обе его девочки верили в свои силы.

Краска бросилась Энджи в лицо.

– Я вовсе не хотела сказать…

– Знаю. Просто лучше, если у тебя спадет пелена с глаз. В течение долгих недель этот чертенок уже вводил в заблуждение миссис Молли, заставляя ее думать, что не может делать ничего. Это избавляло ее от необходимости выполнять домашнюю работу.

Дейзи стала пунцовой и, смущенно улыбаясь, уставилась в свою тарелку.

– Она даже сказала миссис Молли, что не может сама причесаться, – смеясь, наябедничала Люси. Сэм бросил взгляд на большие часы над столом.

– Вы собираетесь есть яичницу или будете только смотреть на нее? А ну-ка принимайтесь за дело! Вы ведь не хотите опоздать?

– А ты уже упаковал наш завтрак? – спросила Люси, тщательно отделяя яйца от бекона на своей тарелке, прежде чем подцепить на вилку яичный желток.

– Да.

Дейзи начала есть яйца с краю, постепенно продвигаясь к центру.

– Папа, ты снова приготовил для нас сандвичи с беконом?

– В них нет ничего дурного. Это то же самое, что и в моем ведерке для завтрака.

– Надеюсь, мы найдем в наших ведерках и что-нибудь получше, когда наступит время ленча, – сказала Люси, глядя на Энджи.

– А что бы вы хотели?

– Жареного цыпленка, – сказала Люси. – У близнецов Сондерсов в ведерках всегда жареный цыпленок. И он так вкусно пахнет!

– Я люблю лимонный кекс с толстым слоем глазури, – сказала Дейзи. Она показала толщину глазури, расставив большой и указательный пальцы: – Вот таким!

– Ты хочешь, чтобы в ваших ведерках для завтрака был воскресный обед, – заметил Сэм, качая головой. – Не думаю, что тебе удастся получить его.

Энджи положила вилку. Ведерки для завтрака. Воскресный обед.

Ее озадаченный взгляд задержался на плите, переместился на буфет и остановился на лице Сэма.

– Ты ведь умеешь готовить? Верно? – Он просто принял как должное, что она возьмет на себя обязанности поварихи. Но когда речь шла о его нежеланной жене, интуиция ему изменяла.

– Умею, – ответила она, с трудом подбирая слова. – Только дома я никогда не готовила ежедневно по три раза в день.

И вероятно, ей не приходилось постоянно стирать, убирать в доме, набирать полную тачку угля и закупать провизию на неделю. Должно быть, она никогда не подсчитывала каждую копейку и не проверяла расходы. Сэм дал себе слово ладить с ней и не быть слишком суровым. Ведь она сидела у него за столом, в пеньюаре, с волосами, заплетенными в длинную косу, и выглядела нежной и розовой.

– Я уже давно готовлю завтрак, и это вошло у меня в привычку, – сказал Сэм так, чтобы девочки слышали каждое слово и знали условия компромисса. – Я буду и в дальнейшем готовить завтрак. И тогда тебе придется заняться только ужином и завтраком для девочек, который они берут с собой в школу.

Он ожидал восторженных изъявлений благодарности, потому что сделал ей колоссальную уступку. Ведь мужчины не готовят для женщин. Если бы сведения об этом просочились, он стал бы мишенью для насмешек. Он хотел облегчить ей жизнь, потому что знал, как тяжело для изнеженной девушки, привыкшей к благоустроенному быту, быть брошенной в гущу подлинной жизни. Он знал, что есть разница между каменщиком, как ее отец, и плотником, как он. На каком-то этапе человеческой истории каменщики убедили себя и весь мир, что они, черт возьми, художники, а все остальные – ремесленники. И потому каменщики, естественно, заслуживали более высокой оплаты труда, чем какие-то плотники. Они могли содержать свои семьи в довольстве и комфорте, в то время как плотники с трудом сводили концы с концами и должны были обходиться без наемных кухарок, уборщиц и собственных крытых экипажей. Каменщики учили дочерей вышивать, а плотники растили их так, чтобы те умели чинить одежду и ставить на нее заплаты.

И вот один такой каменщик вырастил дочь, которая не говорила «спасибо», когда мужчина вместо пояса с инструментами надевал ради нее поварской передник. Она была не в силах оценить размеры и величие его жертвы.

Он уставился на нее, внезапно охваченный гневом на нее за то, что она была тем, чем была. Дураком же он был, когда полез с суконным рылом в калачный ряд и позарился на дочку каменщика. В его мире женщины безропотно несли свой крест. В ее – у женщин находилось время для уроков музыки и живописи. Она и ей подобные могли спать допоздна и вставать после восхода солнца, и, возможно, им еще предстояло научиться быть благодарными тем, кто выполнял за них нежеланную работу.

– Что ты так смотришь на меня? – спросила Энджи. Он изучал ее тарелку. Теперь на ее тарелке возникло месиво из желтков и белков.

– Какой смысл готовить глазунью с безупречно круглым желтком, когда первое, что ты делаешь, это нарезаешь яичницу?

– Прошу прощения! Тебе не нравится моя манера есть яйца? – Она устремила на него взгляд прищуренных глаз, и это ему не понравилось.

– Чтобы так приготовить яйца, требуется сноровка. Это были совершенные яйца.

– В какой-то момент едок должен разрезать яичницу, и тогда желток и белок смешаются, – ответила она ровным стальным голосом. – Я предпочла смешать все сразу. Какое это имеет значение?

– Ну погляди только на свою тарелку! Это же отвратительно!

Подавшись вперед, Энджи оглядела его тарелку. Сначала он съел желтки, пока они были горячими и имели приятный вид, остатки промокнул хлебом. Теперь собирался есть белки.

– О, ты забыл крошечный кусочек желтка. – Она указывала на его тарелку. – Вон там. А ну-ка быстро подбери его хлебом. Бог знает что может случиться, если ты съешь этот кусочек желтка вместе с белком. Ты не стал бы их смешивать, а теперь вот придется.

Если бы девочки не захихикали, он бы положил вилку и пулей вылетел из дома. Их смех напомнил ему о долге гостеприимства и сердечности. Но Боже всемогущий! В ней было больше раздражавших его черт, чем в любой другой известной ему женщине.

– Ладно, ешь свою яичницу как хочешь.

– Ну, спасибо.

Она одарила его ослепительной улыбкой, потом улыбнулась девочкам.

– Меня переполняет чувство благодарности за то, что ты разрешаешь мне съесть мой завтрак столь омерзительным способом.

Он сверкнул глазами на дочерей, давая им знак прекратить смешки, которые могли бы подстегнуть сарказм Энджи. Они перестали хихикать, но в их глазах плясали смешинки. Девочки выжидательно смотрели на отца, как если бы настала его очередь сказать что-то, чтобы продлить это утреннее развлечение. Но он мысленно поклялся, что не произнесет больше ни слова.

– Я не говорил, что ты омерзительна. Я сказал только, что твоя тарелка выглядит отвратительно.

Она широко раскрыла глаза.

– Тогда не смотри на мою тарелку.

Она произнесла это так спокойно, что его снова охватила ярость, но, не глядя на него, Энджи подцепила ложкой желто-белое месиво и отправила в рот.

Сэм бросил салфетку. Он почувствовал, что сегодня самым подходящим и успокоительным занятием для него будет забивание гвоздей.

– Девочки, пора отправляться. Не забудьте свои книжки и грифельные доски. Я поставил ваши ведерки с завтраком у двери.

– Они вернутся около трех часов, – холодно бросил он Энджи. – Не знаю, когда я сам буду дома. Если погода позволит, после работы я отправлюсь на свой участок и попытаю счастья на приисках.

Она кивнула и отхлебнула глоток из чашки с кофе, чтобы запить ужасную мешанину, которую только что проглотила.

– Ты проводишь нас до школы? – спросила Люси.

– Разве я не делаю этого каждый день?

– Папа! – Дейзи потянула его за петлю пояса. – Ты на нас сердишься?

Это привело его в чувство. Сэм набрал полную грудь воздуха, потом опустился возле нее на колени.

– Я ни на кого не сержусь, – солгал он. – Мне жаль, что я произвел такое впечатление. Спать на земле – это нечто такое, чего мне давно не приходилось делать, и спал я не очень хорошо.

По правде говоря, он вообще почти не спал. После того как Энджи ушла в дом, он еще бодрствовал час на случай, если ей что-нибудь понадобится и она позовет его, потом он отправился в город узнать, кто выиграл матч десятилетия. В последнее время ему не везло, и он не удивился, узнав, что потерял свои пять долларов, на которые держал пари.

Поэтому он заглянул в «Золотой башмачок» выпить пару кружек пива и слегка приободриться, но мэр спросил его, правда ли, что красивая леди на вокзале надавала ему пощечин. Тут и Отто Финн сказал, что слышал, что в доме Сэма остановилась его жена. Оба они нашли эту ситуацию развеселой и сочли, что история заслуживает того, чтобы ее снова и снова рассказывать как анекдот. Чтобы не выставлять себя в качестве мишени для шуточек и поддразниваний, Сэм пошел домой и заполз в свою палатку в самом мрачном состоянии духа.

Убедившись, что девочки достаточно удалились от дома и не могли услышать, о чем он говорит, Сэм заглянул в дверь.

– Ты будешь здесь, когда я вернусь домой?

Она сидела к нему спиной, держа в руке чашку с кофе, которая остановилась на полпути ко рту.

– Мне некуда идти. Я буду здесь.

– Я этого опасался, – сказал Сэм, захлопывая за собой дверь.

Сколько времени потребуется для того, чтобы родители Лоры узнали о том, что Энджи живет в его доме? Черт бы побрал их всех! После того как Сэм вынырнул из дома, Люси рванулась назад, сказав, что забыла на столе карандаши. Прежде чем добежать до двери, она приостановилась, наклонилась к Энджи и сказала ей на ухо:

– Моя мама никогда не выходила к столу в ночной рубашке.

Энджи выждала, пока дверь не закрылась за ней, вздохнула, проглотила остатки кофе и оглядела стол. На тарелках подсыхали остатки яичницы. Разлитое молоко пропитало скатерть там, где сидела Дейзи. Хлебные крошки и кусочки бекона усеяли стол возле тарелки Люси. Да и Сэм так в конце концов и не доел белок от своей яичницы. И Энджи решила, что ее собственный несведённый завтрак и в самом деле выглядит отвратительно.

Энджи допила маленькими глоточками кофе и выглянула в заднюю дверь, которую Сэм оставил открытой, чтобы выветрился чад от жареного бекона. Утренний воздух был насыщен запахами завтрака из других домов: подгорелой ветчины, бекона и хлеба, поджаренного на сале. С того места, где она сидела, ей был виден верх палатки Сэма и ясное синее весеннее небо. Дома в такой прекрасный день, как этот, она могла бы надеть шляпку с широкими полями, предназначенную для работы в саду, и старое платье и поработать в огороде за кухней, а возможно, пошла бы в центр города за покупками, с удовольствием пообедала бы в кафе «Виктория». Или надела бы светлый весенний ансамбль и отправилась к знакомым с визитами.