— Чавой-то? — услышала она и в тот же миг выхватила из темноты осязаемое, живое существо. Не привидение. Существо оказалось маленькой старухой со сморщенным лицом и беззубым ртом. Ее голова, перехваченная платком, из-под которого выбивались белые, как пух, волосенки, повернулась на свет. Одета старуха была разномастно и несочетаемо — поверх длинного ситцевого платья — олимпийка от дешевого спортивного костюма с гордой надписью «Адидас». Поверх олимпийки — меховая овчинная жилетка. На ногах — подшитые валенки. Они-то, вероятно, и издавали шарканье при ходьбе. В руках старуха держала ружье.

— Вы кто? — ошарашенно спросила Вика.

— Чаво?

Вика сообразила, что старуха малость глуховата, и повторила свой вопрос погромче.

— Баба Лена я. Сторожу вот. А тебе чего?

— С кем вы тут говорили? — прокричала Виктория, спускаясь вниз.

— Говорила? Да с кем? Ни с кем. С кем тут говорить-то? До Вики дошло, что старуха от одиночества говорит сама с собой.

— А ты Микиткина баба, что ли? — поинтересовалась старуха, щурясь от света. Вика опустила фонарик.

— Нет. Я — няня. Няня девочек! — прокричала Вика и для пущей убедительности показала их рост. Ренаткин — средний, Каринкин — поменьше.

— Нянька, — одобрительно повторила старуха и села на свой табурет. — Нянька — это хорошо. Я и говорю: Маринка скоро родит, кто нянчить-то будет?

— Маринка — это кто?

— Мнучка моя.

— А-а, внучка… Так сама-то она нянчить не может разве? Родит и станет нянчить.

— И-и… Куды ей! Маринке самой — шишьнадцатый годок пошел. Ее самое нянчить надоти.

— А мать-то у нее где?

— Валька-ти? — переспросила старуха и пошамкала губами. — А черти ее носят. Нетути ей, окаянной, покою…

— А муж у Маринки есть?

Но баба Лена не услышала Викиного вопроса. Видимо, ее больше заботила дочь. Это ее больная мозоль — Валька. Родная и единственная. Непутевая Маринкина мать, кровиночка. Вероятно, с ней-то, с Валькиной тенью, и говорила сторожиха в темноте.

— Я и говорю ей: «Валька, живи ты дома, детей рости. Я старая уже, сил вовсе нетути. Кирюшку в интернат отдам. Он, бестии, не хочет учиться. Маринку огуляли. А малым-то истьпить надоти? Одеть-обуть?»

— Сколько же их у вас?! — ужаснулась Виктория, догадываясь, что, кроме упомянутого Кирюшки и беременной Маринки, у сторожихиной Вальки имеется еще целый выводок.

— Так со мной теперича шестеро живут и трое — с Вадькой. Валька в городе. Там с мужиком сошлась, живут. Двое-то мелких от Кольки, а третий — последний — от нового. Витька, что ли? Витька муж у ней новый, да.

Виктория присела на ступеньку. Спать расхотелось.

— Сколько же вам лет-то, бабушка?

— Лет-ти? Не помню, дочка, восемьдесят пять было уж, теперь больше.

Старуха вздохнула, покорно сложив руки на прикладе охотничьего ружья. На вид ей и вправду было девяносто, не меньше.

— Что ж, вы тут работаете? — Вика сделала неопределенный жест в сторону потолка.

— Работаю. А как же! — кивнула старуха. — Хозяева хорошие, платят исправно. И пенсию получаю свою и дедушкину. У дедушки пенсия большая, он фронтовик. А как же? Хватает…

Вика еще немного поболтала со старухой и вернулась на балкон. Ночь стояла теплая и светлая от луны.

Глава 14

Оказалось, что баба Лена — их соседка. Она вместе со своими многочисленными «мнуками» жила напротив, через дорогу. Рядом с ее неказистым домишкой и сараями располагался длинный, уходящий вверх огород. Теперь Вика с балкона могла наблюдать, как сторожиха выгоняет свой выводок на трудовую повинность. Мальчишки и девчонки — мал мала меньше — выползали из-под навеса и плелись на огород. Их подгоняла руганью баба Лена. Она была все еще в той же олимпийке, которую наверняка донашивала за старшими «мнуками», только вместо валенок на ней красовались калоши. Маринка, по случаю беременности освобожденная от прополки, расселась на крыльце и лузгала семечки. Остальные буквально из-под палки разобрали мотыги и разбрелись по участку. Девочка лет двенадцати долго препиралась с братом, должно быть, Кирюшкой, по поводу длины выбранной борозды. Наконец бабка прогнала девчонку на дальнюю грядку, а сама заняла ее место.

Виктории с ее наблюдательного пункта хорошо было видно, что работает практически одна сторожиха. Она в азарте прополки ушла далеко вперед, равномерно помахивая тяпкой и лишь изредка останавливаясь, чтобы рукой снять неподдающийся сорняк. Детвора в это время занималась кто чем: Кирюха махал мотыгой так, что пару раз вместо лебеды срубил приличный куст картошки и, повертев его в руках, выкинул за забор. Затем он принялся камешками кидать в свою сестру. Девчонка, с которой он совсем недавно ругался из-за грядки, ловила бабочку, а поймав, долго разглядывала ее на свет. Мальчишка поменьше ковырял в носу и вис на своей мотыге, изображая обессиленного работой. Только когда бабка оборачивалась и сурово взирала, щурясь из-под ладони, они хватались за мотыги и делали вид, что работают.

Маринка, широко расставив ноги и выпятив живот, равнодушно плевалась кожурой от подсолнухов.

Когда баба Лена дошла до конца своего ряда, на горизонте показался Никита. Он шел из леса, за ним скакали Карина и Рената с полными пакетами еловых шишек. Никита шустро, в своей манере, помахал камерой, снимая тружеников села, а те и рады — нашелся повод для перекура. Побросали тяпки и в долю секунды исчезли из поля зрения. Никита снимал сторожиху, а она, довольная, улыбалась беззубым ртом. Когда Никита закончил и пошел к дому, она и на него долго смотрела из-под руки, как на своих «мнучат».

Виктория теперь почти не виделась с Протестантом. Он часто уходил снимать, а потом подолгу просиживал в своей лаборатории, благо теперь в доме было электричество, проявлял пленки и печатал фотографии. Вика тоже не скучала — ходила с девочками на речку загорать, водила их на поляну к лесу — собирать гербарий, занималась с ними музыкой.

Но в этот день все остались дома — после обеда пошел дождь. Он был теплый и крупный — сразу остро и влажно запахло землей. Не хотелось уходить в дом, и они вчетвером сидели на открытой веранде и смотрели в сад. Дождь трогал широкополые шляпы лопуха, мелко тряс темные листья вишни, косой пеленой вставая за рекой. А ближе к вечеру он вдруг кончился, как отрезало. И выглянуло солнце.

— Пойдемте гулять? — вдруг предложил Никита, и ему не пришлось повторять. Они вышли на крыльцо и сразу увидели, как сторожихины «мнуки» носятся по лужам, поднимая брызги. На них с явным неодобрением смотрела огромная пятнистая свинья.

Никита вывел свой отряд за калитку, туда, где тропинка убегала вниз, к реке. У склона остановились. Дождь так вымыл горизонт, что все имеющееся в наличии у местной природы зрительно обострилось, стало ярче, виднее. Зеленая трава зеленела особенно сочно, речка выглядела не правдоподобно голубой, облака вовсю измудрялись в своих фантазиях-причудах. Неожиданно Кит обезьяной прыгнул на сосну, стал карабкаться вверх, легко находя руками-ногами ветки и сучки. Когда он добрался до самой толстой ветки, вниз полетела веревка с петлей на конце. У Виктории перехватило дыхание. «Кружилка»… Кит спрыгнул вниз, забрался ногами в петлю и полетел над крутым склоном, выкрикивая:

— Две березы, речка, мостик, куст шиповника!

Девчонки уже подпрыгивали и визжали, предвкушая полет. Он приземлился, и Виктория поймала его вопросительный взгляд. Так, мол? Она улыбнулась. Следующей полетела Рената. Кит проверил крепление, девочка разбежалась, оттолкнулась, и…

— Камыш на берегу, ворона, трактор!

Карина летела и кричала длинное: «А-а-а…»

А приземлившись, обвела всех вытаращенными глазами. Виктория не рискнула вступить в игру, уступив свою очередь детям. Они летали, выискивая в изученном ландшафте новые подробности. Как раз когда Рената полетела в очередной раз, над рекой, как на проявленной фотографии, проступила огромная радуга.

— Радуга! — закричала девочка. — У меня радуга!

Карина губу прикусила от досады. Надо же! Мало того, что ее так захватывает сам полет, что она не в состоянии заметить подробностей, так еще такая потрясающая вещь, как радуга, досталась не ей, а сестре! Она лихорадочно выискивала в знакомой картинке упущенные нюансы. Ромашки вдалеке? Было. Одуванчики… И вот когда уже полетела, когда ветер подхватил и растрепал ее волосы, она увидела нечто… И увиденным захлебнулась.

— Двойная! У меня двойная радуга! — верещала она, и все присутствующие уставились туда, куда она смотрела.

Там, за рекой, где подковой изгибалась яркая сочная радуга, примостилась еще одна. Чуть поодаль. Немного меньше ростом, но шире. Чуть размытая по контуру, но не менее настоящая. Игра света? Концентрация воздуха? Никогда прежде Виктории не приходилось видеть подобное. Кит моментально вскинул камеру.

— Так не бывает? — спросила Рената.

— А вот бывает! Бывает! — кричала Карина и, никем не остановленная, прокатилась еще раз — вне очереди.

— Двойная радуга, двойная радуга! — кричала она. — Как я и Ренатка.

— Как папа и дядя Кит! — подхватила Рената и захлопала в ладоши.

— Как мама и тетя Виктория! — крикнула Карина, приземляясь.

Вдруг, что-то вспомнив, закрыла рот ладошкой и вытаращила испуганные глаза на сестру.

— Карина! Зачем ты сказала?! Это же секрет! Я все маме скажу!

У Ренаты слезы брызнули из глаз и щеки налились румянцем. Виктория почувствовала на себе сверлящий взгляд Протестанта.

— Ну-ка, ну-ка, что за секреты? — Он уже сидел перед Кариной на корточках и доставал ее из «кружилки».

— Мама сказала нам по секрету, что тетя Виктория — ее лучшая подруга, почти сестра, и чтобы мы с Ренаткой ее любили и слушались как маму… — уже тихим шепотом произнесла Карина, глядя в землю.

— Каринка! Дура! Мама нам по секрету сказала, это нельзя никому говорить, а ты! — Голос старшей сестры звенел от напряжения и отчаяния. Она развернулась и, ни на кого не глядя, с рыданиями помчалась к дому.

Карина тоже заревела. Кит подхватил малышку на руки и откровенно и беспощадно пробуравил Викторию своими глазищами.

«Как рентген», — уныло подумала Виктория и поплелась следом. Предстояли разборки.

После бурных слез сестры уснули в разных углах — примирение не состоялось. Виктория вышла на балкон, зная, что Протестант последует за ней — разговор неизбежен.

— Рассказывай! — тоном, не терпящим возражений, приказал Никита. — Это, похоже, правда?

— Да, мы — подруги. Тебя это шокирует?

— Ничуть. Не понимаю только — зачем из этого сделали тайну? В чем дело?

— Если ты хочешь продолжать разговор в подобном тоне, то не дождешься от меня ни слова. — Виктория отвернулась.

— Расскажи мне. — Никита сел на пол и уставился на нее. — Как все было?

— Обыкновенно. Мне нужна была работа. Марина узнала об этом и решила мне помочь. Еще вопросы есть?

— Где вы познакомились?

— Мы жили в одном доме и учились в одном классе. Дружили.

— Тогда почему столько лет ты не появлялась у подруги? Почему мы тебя не знаем?

— Потому что Марина так хотела. О Боже, Кит, это совсем тебе неинтересно. Это женские дела, и я не понимаю, зачем ты так стремишься покопаться в них. Ну, подруга. Ну, работаю я у них. Ребус разгадан? Отстань!

— Ничего не разгадан! Все только больше запуталось. Хотя теперь я начинаю понимать твою слежку за Максом — подруге докладываешь?

— Идиот! Это что — на меня похоже? Я вообразила, что ты хоть какое-то представление обо мне составил!

Вика решительно прошагала мимо Протестанта, открыла балконную дверь и вышла. Кит ей не препятствовал. Она вышла из дома и побрела по дороге, уводящей из деревни бог знает куда. Кит догнал ее у мостка через ручей.

— Почему тогда ни ты, ни она ничего не сказали Максу?

— Это еще зачем? — Вика даже не взглянула в сторону Протестанта.

— Да вы из нею идиота сделали. Какие-то тайны мадридского двора.

Некоторое время они шли рядом и молчали.

— У Марины плохой диагноз, — бросила Вика. — Она считает, что безнадежна. И врачи так считают.

Кит остановился и остановил Викторию. Он взял ее за руки.

— Я догадывался. И что?

— Ничего… — Виктория пожала плечами.

— Нет, нет, ты договаривай! Почему она велела девочкам любить тебя как мать родную? Она что, отдает тебе свою семью по наследству?

Кит крепко держал Викторию за руки и смотрел ей в глаза.

— А если это и так, что здесь плохого?

Кит шумно выдохнул, тряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение.

— Вот оно что, — почти прошептал он и отпустил руки Виктории. Развернулся и пошел в сторону деревни. Теперь она шла следом за ним.

— Я сказала «если», — напомнила Вика в спину Протестанта.

— Какое уж там «если»! Все яснее ясного.