Наверху не было никакого света, кроме того, что отражал жалкий осколок луны. Вика разглядела в темноте импровизированное ложе на полу и улыбнулась. Никита немедленно поцеловал ее в эту улыбку. Вика сбросила с него рубашку, которую не сдерживала ни одна пуговица, и провела ладонью по его плечам и груди. Кит заурчал, как зверь, раздирающий мясо. Вика запустила пальцы ему в волосы. Он нашел губами ее ухо. Они опустились на пол и медленно, обстоятельно принялись изучать друг друга. Ощущения, густые как ночь, наплывали и растворялись в пространстве. На смену им пришли вихревые потоки страсти. Жажды, требующей немедленного удовлетворения. Эти потоки кружились в бешеном темпе, и их накал высветлил, казалось, беспросветную чернь ночи. Когда дыхание Никиты начало выравниваться и он откинул с Викиного лба влажную прядь волос, ночь изменила свою концентрацию, и в комнате стало возможным рассмотреть какие-то предметы. Прежде всего Вика увидела вазы. Впрочем, не совсем вазы. Их заменяли собой трехлитровые банки с водой. Но это не важно. Важным было лишь то, что в них стояло. А стояли в них именно те синие цветы, в море которых все случилось первый раз. Вика узнала их по запаху. А приглядевшись, поняла, что их тут очень много.

— Как называются эти цветы? — шепотом спросила Виктория.

— Котовник, — так же шепотом ответил Кит. — Синий котовник.

— Правда? Я тебе не говорила, что ты временами напоминаешь мне кота?

— Мартовского?

— Угу.

— А я не говорил тебе, что ты — самая необыкновенная женщина в моей жизни?

— Не говорил. Попрошу поподробней.

— Ты странная.

— Чокнутая?

— Это я чокнутый. Хожу за тобой, как шнурок за ботинками.

— И фотографируешь.

— Ну а куда деваться-то? Привычка…

— Ты меня бросишь? Знаю — бросишь. Как свою Наталью.

Кит прижался к Виктории всем телом, обнял ее так, что трудно стало дышать.

— Вика… Ты — моя половинка. Знаешь, когда я это понял?

— Интересно…

— Когда на приеме у Макса, после выставки, ты отбрила Наталью с приборами. Помнишь, Ренатка спросила, какой вилкой нужно есть?

— Честно говоря, я до сих пор не знаю.

— Потому что тебе это не важно, как и мне. В этот момент я решил, что ты будешь моей.

— Надо же, какие связи…

— У меня никогда не было такой, как ты.

— А у меня вообще никого не было. Я — ископаемое.

— Тогда я — археолог. Ты — мой милый поющий ихтиозавр. Я тебя откопал, почистил и упрятал за тридевять земель. Я — ужасный эгоист.

— А бегемота я тебе, случайно, не напоминаю?

— Бегемот холодный. А ты — теплая.

— И на том спасибо.

— Ты прекрасна, Виктория. Ты даже не знаешь, какая ты. И никто не знает. Только я.

Виктория блаженно жмурилась, слушая дифирамбы в свой адрес. Никто и никогда не говорил ей таких слов. Даже с поющим ихтиозавром пришлось смириться. В конце концов, он все же милый, этот ископаемый ихтиозавр.

В эту ночь они не сомкнули глаз. Если бы месяц назад Вике сказали, что она будет заниматься любовью СТОЛЬКО РАЗ за одну ночь — она бы не поверила. Впрочем, последнее время с ней происходят сплошные небылицы.

…Когда рассвет осторожно раздвинул створки ночи, в дом просочилось утро. Виктория разглядела еще один приготовленный для нее сюрприз. По стенам были развешаны ее портреты. Часть из них она уже видела в лаборатории, часть была новой. Во всяком случае, теперь это были законченные портреты, объединенные в композицию. Фотографий было довольно много, и все они оказались внушительных размеров. Они взирали на ложе, окруженное синим котовником, отовсюду. Вика задохнулась от увиденного. С трудом верилось, что это она. Чувство, движимое мастером, не требовало комментариев. Первой ассоциацией, возникшей у Виктории по поводу увиденного, стала улыбка Джоконды. Этого не может быть. С кем угодно, только не с ней. Толстуха. Старая дева. Сундук с комплексами. Всеобщая подушка для слез. И вдруг — ее глаза, ее улыбка, ее волосы, ее руки вызвали такое вдохновение? Такой восторг? Такое неподдельное восхищение?

— У меня нет слов… — наконец выговорила Вика.

— Надеюсь, ты не сочтешь эти фотографии за подхалимаж?

— Я не успела даже взглянуть на дело с такой стороны…

…В молочном тумане утра они пробирались к реке и плавали там, пока не проснулись третьи петухи. Когда поднимались от реки по тропинке вверх, Вика увидела того самого мохнатого старика, что встретила в лесу. Он сидел на склоне и смотрел на реку.

— Здорово, дядь Вань! — Никита поздоровался с дедом за руку. — Пришел?

— Пришел. — Старик улыбнулся беззубым ртом. — Надоть…

— Ну, заходи, дядь Вань.

— Кто это? — спросила Вика, едва они отошли от мохнатого — он, как и в прошлый раз, был в зимней шапке и шинели. Только на ногах блестели новые калоши.

— Это бабы Лены муж.

Словно нарочно, словно в подтверждение Никитиных слов, из-за забора их дома появилась голова бабы Лены, обвязанная цветастым платком. Сторожиха семенила навстречу с бидончиком в руках.

— Видела? Дедушка мой пришел! — издали закричала она Вике, улыбкой собрав в складки свое печеное личико. — А как жа! Заскучал…

И оживленная, суетливая бабка прошаркала мимо них по тропинке — к деду. Почему-то эта утренняя встреча так подействовала на Вику, что она не могла говорить. Спазм перекрыл горло, и отчаянно захотелось плакать. Только когда пришли на кухню, чтобы наконец позавтракать жаренными накануне грибами, Вика поняла, что Марина не ночевала дома.

* * *

Марининого заказчика звали Кириллом.

— Прежде всего, Кирилл, вы должны поведать мне о себе. Очень искренне и подробно.

— Зачем это?

Кирилл воззрился на нее, не скрывая удивления. Марина усмехнулась. У парня имидж нового русского — короткая стрижка чуть ли не под ноль, пиджак в крапинку. Новый джип. Все упаковано как надо. А она в душу решила залезть. Не подозрительно ли это?

— Видите ли, Кирилл… Прежде чем набросать эскизы вашего жилья, я должна составить представление о вашей личности. Ваши привычки, слабости…

— Слабости?

— Ну да. Я, например, когда на улице дождь, люблю сидеть в кресле, укрывшись пледом, и читать. Одна моя знакомая тащится по комнатным растениям. А они ведь тоже должны вписаться в интерьер. Есть люди, которые держат в квартире пятнадцать кошек.

Кирилл с интересом смотрел на нее.

— Знаете, как мы поступим, Марина? — Он задумчиво потер переносицу. — Мы с вами пойдем в ресторан. И все обсудим.

Марина пожала плечами. В ресторан так в ресторан. В конце концов, это первая сделка, и от нее многое зависит.

Кирилл привез ее в крохотный ресторанчик на три столика. Марина даже не представляла, что у них в городе имеются такие. Комната задрапирована тканью цвета темного вина. Абажуры, затянутые плотным шелком, поддерживают полумрак. Негромкая музыка не нарушает, а только подчеркивает атмосферу спокойного интима.

Им принесли жаркое в глиняных горшочках, салат и вино. Кирилл не стал заказывать себе водку, а предпочел вино, как и она. Эта деталь машинально была отмечена ею, хоть она и не представляла, чем, собственно, такая мелочь может помочь в оформлении интерьера.

— Значит, привычки, — повторил Кирилл, щурясь на собеседницу через стекло своего бокала. — Люблю утром курить на балконе, когда двор еще пуст. Почему-то меня лично эта пустота.., щекочет, что ли…

— А потом, когда город просыпается?

— Когда просыпается.., охватывает легкое разочарование. На несколько секунд. А потом я принимаю холодный душ и окунаюсь в жизнь.

— В телефонные звонки, в толпу, встречи…

— Во-во.

— Значит, вы — жаворонок?

— Не знаю. Но утренние минуты наедине с городом.., это мой кайф.

— Ага.

Марина чувствовала, как откуда-то изнутри, из глубин, поднимается незнакомый азарт, зуд в кончиках пальцев, странное волнение. Она даже подвинулась поближе.

— Ну а свет? Вы любите, когда комната залита светом, или же зональное освещение — бра, лампы, торшеры?

— Одно скажу: все эти люстры с висюльками — это не для меня. Впрочем, лучше пусть комната будет освещена равномерно. Но еще терпеть не могу шкафы. Знаете, когда посуда, безделушки всякие, как в витрине. Люблю за завтраком читать газету.

— А настроение не портится?

— А? Нет, не замечал.

Вскоре Марина с Кириллом болтали так, словно были знакомы много лет. Марина упивалась своей новой ролью. Она уже видела детали будущего интерьера. Давненько Кириллу так легко не говорилось с женщиной. Марина умела слушать так, что хотелось говорить с ней еще и еще. Он вспомнил все свои привычки, любимые фильмы и любимые книги. Цвета, которым отдает предпочтение, и виды аквариумных рыбок. Затем перешел к случаям из жизни, эпизодам зеленой молодости. Они смеялись его воспоминаниям, пили вино и с аппетитом ели.

— А ты? — вдруг спросил Кирилл. — Ты ничего не рассказала о себе. Это нечестно.

— О-о… — протянула Марина, чувствуя, что пьянеет. — По-моему, заказчику совершенно не обязательно много знать о своем дизайнере.

— Не согласен. Хотя не говори ничего. Я попробую угадать. Сам.

— Валяй.

— Ты — художница. Закончила институт, но до сих пор.., работала оформителем в какой-нибудь шараге. Так?

— Ну… — Марина сделала неопределенный жест рукой, означающий что угодно. — Продолжай.

— А теперь ты решила рискнуть и открыть собственное дело. Внутренние неиспользованные резервы толкают тебя на это.

— Ого! Как мне это нравится! — Марина блеснула глазами, щеки зажглись румянцем. Кирилл подогревал ее взглядом.

— Ты — одинокая женщина, и поэтому у тебя есть время заниматься твоим бизнесом…

— О! Я что, произвожу впечатление одинокой женщины? — В голосе Марины мелькнуло озорство.

— Ну.., скажем так — производишь впечатление свободной.

— Ну-ну, продолжай.

— Продолжать? — Кирилл посмотрел на нее глазами, в которые нечаянно плеснули масла. Они густо блестели. Марине стало горячо в области живота. — Я думаю, мы продолжим дома. Должна же ты наконец посмотреть квартиру?

Кирилл протянул руку и накрыл Маринину ладонь. Они молча поднялись и направились к выходу.

Глава 21

— Ты с ним спала? — Виктория задала свой вопрос, провожая глазами стального цвета джип, поднявший столб деревенской пыли.

— Ну.., это с трудом можно назвать «спала», — хмыкнула Марина.

Она вошла в дом, сладко потянулась, выгнувшись, как кошка, и плюхнулась на диван. Виктория устроилась рядом.

— Это.., случилось.., во всех помещениях его пустой квартиры. В гостиной, в холле, в ванной, в кабинете. Тебя это интересует? Если ЭТО ты называешь «спать», то — да. Я с ним спала. Хотя, честно говоря, я не сомкнула глаз сегодня. А ты?

— Я? — Вика на секунду открыла рот и сразу почувствовала, что краснеет. Марина расхохоталась.

— Наконец-то! Я рада за вас. Кстати, я прочитала все по твоему лицу сразу, как вошла.

— Что касается лица, то на твоем тоже все написано.

— Правда? — Марина обернулась и увидела собственное отражение в зеркале. — Вика, не ругайся. Ты не можешь меня понять.

— Это называется «выпустить себя наружу»?

— Да. И еще — отпустить себя на все четыре стороны.

— Отпустить? А если потом не догонишь?

— Вика… Знаешь, у меня никого не было, кроме Макса. Я даже не представляла, как это волнующе: чужой мужчина. Но дело даже не в этом. Вчера я наконец-то почувствовала себя живой. По-настоящему живой! Это было так… Одно дело, когда тебя целуют по обязанности, потому что ты — жена, а другое — когда просто тебя хотят — как женщину. Господи, Вика, не смотри на меня так! Ты что же, решила, что я в отместку это делаю, за то, что Макс изменял мне?

— ЭТО ты сама сказала.

— Ну и что, что сказала? Это совсем другое. Мне надоело быть правильной. Могу я выкинуть что-нибудь этакое? Да ты сама-то, Викуша! Разве забыла, что Никита все еще женат?

Марина сказала последнюю фразу и осеклась. Вика поднялась с дивана.

— Викуша, прости, я не хотела. Вернее, я не имела в виду…

— Брось, ты сказала правду. Ты всего лишь сказала мне правду.

Виктория вышла в сад. Она не знала, куда себя деть. Ее вынесло за околицу, и она зашагала в поле, мимо подсолнухов, мимо огородов. Она никого не хотела видеть. Марина не сказала ей ничего нового. Разве она не в курсе, что Никита все еще женат? Просто в семье произошла размолвка. Наступил кризис. Который пройдет, и тогда… Ракурс, с которого Марина посмотрела на их с Никитой отношения, был неожидан для Виктории и неприятен. Возможно, что сам Никита смотрит на их роман точно так же, как Марина. Они вообще чем-то похожи. Что, если он воспринимает их связь как допинг? Букет острых ощущений, не похожих на его брак? «Ты странная…» «У меня не было такой женщины». Были всякие, а такой — не было.