Нора Робертс - Покорение Сюзанны

Бар-Харбор, 1965 год

С того момента, как увидел ее, моя жизнь полностью изменилась. Прошло более пятидесяти лет, я уже старик, волосы побелели, тело ослабло. Но воспоминания не потеряли яркости и силы.

После сердечного приступа мне предписано как можно больше отдыхать. Так что я вернулся на остров — ее остров, — где началась эта история. Здесь все переменилось. Большой пожар 1947 года многое уничтожил. Появились новые здания, приехали другие люди. Улицы заполнены автомобилями, исчез обаятельный звук дребезжащих экипажей. Но мне повезло — я сохранил способность представлять все, как было прежде.

Мой сын вырос в прекрасного мужчину и теперь поселился у моря. Мы никогда не понимали друг друга, но неплохо ладим. У него спокойная милая жена и собственный сын. Мальчик, юный Холт, приносит мне особенную радость. Возможно потому, что ясно вижу в нем себя. Тот же огонь, нетерпение, страсть, когда-то присущие и мне. Вероятно, он, так же как и я, будет чувствовать слишком остро, хотеть слишком многого. И все же я не жалею об этом. Если бы суметь внушить ему главное — крепко стой на ногах и следуй собственной дорогой.

Моя жизнь вышла насыщенной, и я благодарен судьбе за время, проведенное с Маргарет. Я был уже немолод, когда она стала моей женой. Мы делились не яростным пламенем, а ровным теплом спокойного огня. Она подарила мне уют, надеюсь, я подарил ей счастье. Маргарет покинула меня почти десять лет назад, а мысли о ней все еще греют душу.

И все же воспоминания о другой женщине преследуют меня, воспоминания такие яркие, такие живые. Время нисколько не притупило их. Годы не стерли ее образ в моем сердце и ни в малейшей степени не погасили отчаянную любовь к ней. Да, до сих пор это чувство… постоянно со мной, хотя она и потеряна для меня.

Возможно, теперь, когда я сам так близко подошел к смерти, смогу снова открыто окунуться в прошлое, позволить себе вспомнить то, чего никогда не забывал. Когда-то боль была так сильна, что я пытался утопить ее в бутылке. Но ничего не помогало, и я наконец захоронил страдание в работе. Снова начал рисовать, путешествовал. Но всегда, всегда меня тянуло в это место, где когда-то начал жить. И где — я уверен — когда-нибудь умру.

Мужчина только однажды может познать подобную любовь и только, если ему очень повезет. Для меня такой любовью была Бьянка. Одна только Бьянка.

Стоял июнь 1912 года, последнее лето перед тем, как Первая мировая война взорвала мир. Лето покоя и красоты, искусства и поэзии, деревню Бар-Харбор совсем недавно открыли для себя богачи и здесь же нашли пристанище художники.

Держа за руку ребенка, она пришла на утесы, где я работал. Я отвернулся от холста с зажатой в пальцах кистью, захваченный атмосферой моря и творчества. Там стояла она — стройная и прекрасная, волосы оттенка вечерней зари высоко подняты, обнажая шею. Легкий бриз играл локонами и юбками светло-голубого платья. Зеленые глаза с любопытством и осторожностью наблюдали за мной. Она обладала характерной для ирландцев бледной и тонкой кожей, которую позже я отчаянно пытался воспроизвести на полотне.

В то же мгновение, как увидел ее, понял, что должен нарисовать эту женщину. И, думаю, осознал, пока мы стояли на ветру, что полюблю ее.

Она извинилась, что помешала моей работе. Слабые музыкальные переливы Ирландии слышались в мягком вежливом голосе. Ребенок оказался ее сыном. А она сама — Бьянкой Калхоун, женой другого мужчины. Ее летний дом — Башни, замысловатый замок, построенный Фергусом Калхоуном, — громоздился высоко на горном утесе. Несмотря на то что я очень недолго пробыл на острове Маунт Десерт, уже успел наслушаться о Калхоуне и его особняке. И по-настоящему восторгался горделивым и причудливым силуэтом, башенками и пиками, колоннами и парапетами.

Такое место подходило женщине, стоявшей передо мной. Она обладала завораживающей красотой, спокойной сдержанностью, милосердием, которому нельзя научить, и затаенной страстью, горевшей в больших зеленых глазах. Да, я сразу влюбился, но пока только в ее внешность. Как художник захотел отобразить это совершенство собственным способом — красками или карандашом. Возможно, я напугал ее излишне пристальным взглядом. Но мальчик, его звали Этан, повел себя бесстрашно и дружелюбно. Она выглядела настолько молодой, настолько невинной, что трудно было поверить, что это ее сын и у нее есть еще двое детей.

Тогда она мало пробыла со мной, забрала сына и пошла домой к мужу. Я любовался тем, как она ступала по диким розам, как солнечные блики играли в ее волосах.

В тот день я не смог больше рисовать море. Ее лицо уже начало преследовать меня.

Не то чтобы она горела нетерпением, просто это требовалось сделать. Сюзанна затащила пятидесятифунтовый мешок мульчи для грунта в свой пикап. Такая незначительная физическая задача не являлась проблемой. На самом деле Сюзанна была даже довольна, что по пути домой придется сделать вторую остановку, чтобы доставить удобрение.

А вот то, что нельзя избежать первого визита, очень напрягало. Но для Сюзанны Калхоун Дюмонт долг превыше всего.

Она пообещала семейству переговорить с Холтом Брэдфордом и всегда выполняла обещания. Или хотя бы пыталась, подумала Сюзанна, утирая предплечьем испарину со лба.

Но, черт побери, она устала. Целый день провела в Соутвест-Харбор, планируя ландшафт для нового дома, и на завтрашний день график заполнен. Это не принимая во внимание, что Аманда выходит замуж через неделю с небольшим и в Башнях царит полная неразбериха в связи с предстоящей свадьбой и реконструкцией западного крыла. Уж не говоря о том, что дома ждут двое энергичных ребятишек, которые захотят — с полным на то основанием, — чтобы мама уделила им вечером время. Плюс документы, накапливающиеся на столе… и тот факт, что сегодня утром уволился один из работников с неполной занятостью.

Ладно, она сама решила заняться бизнесом, напомнила себе Сюзанна. И сделала это. Она посмотрела на свой магазин, закрытый на ночь, на выставку летних цветов в витрине, на оранжерею позади главного здания. Все это принадлежит ей… и банку, уточнила Сюзанна, слегка улыбнувшись, все эти анютины глазки, петуньи и пионы. Она доказала, что совсем не такая неумеха-неудачница, как утверждал бывший муж. И твердил много раз.

Двое прекрасных детей, любящее семейство и компания по озеленению и ландшафтному благоустройству, принадлежащая лично ей. Теперь Сюзанна уже не воспринимала всерьез заявления Бакса, что она глупая и скучная особа. Только не сейчас, когда оказалась в центре захватывающих событий, начавшихся восемьдесят лет назад.

Конечно, ведь нет ничего обыденного в поиске бесценного изумрудного ожерелья или в упорных преследованиях международных похитителей драгоценностей, которые ни перед чем не остановятся, чтобы заполучить наследство прабабушки Бьянки.

Правда, пока она всего лишь в группе поддержки, размышляла Сюзанна, поднимаясь в машину. История началась с сестры Кики, влюбившейся в гостиничного магната Cент-Джеймса III. Это была его идея — превратить часть разваливающегося семейного особняка в роскошный отель. Но при этом старая легенда об изумрудах Калхоунов просочилась на страницы любопытной прессы, что вызвало цепную реакцию, плывущую курсом от абсурда к опасности.

Едва не погибла Аманда, когда доведенный до отчаяния одержимый грабитель, именующий себя Уильямом Ливингстоном, проник в дом и выкрал семейные бумаги, понадеявшись, что они приведут его к запрятанным сокровищам. Во время очередной попытки кражи опасность угрожала жизни сестры Лилы.

За неделю, прошедшую с той ночи, полиция не сумела напасть на след Ливингстона или Эллиса Кофилда — последний известный его псевдоним.

Удивительно, подумала Сюзанна, вливаясь в поток автомобилей на дороге, но Башни и пропавшие изумруды затронули всю семью. Башни свели Кики и Трента. Потом Слоан O'Рили приехал заниматься реконструкцией особняка и влюбился в Аманду. Скромный профессор истории, Макс Квартермейн, подарил свое сердце свободолюбивой Лиле, и оба едва не погибли. И опять из-за изумрудов.

Бывали моменты, когда Сюзанна сожалела, что они не могут забыть о прабабушкином ожерелье. Но она верила — как и все остальные, — что только Калхоунам предначертано найти драгоценность, спрятанную Бьянкой перед смертью.

Так что они упорно продолжали поиски, проверяя догадки, изучая каждую даже несущественную ниточку. Теперь настала ее очередь. В результате архивных изысканий Макс раскрыл имя художника — возлюбленного Бьянки.

Это открытие неизменно портило Сюзанне настроение — ей не повезло, что связи с художником вели к его внуку.

Холт Брэдфорд. Она вздохнула, пробираясь по забитым машинами улицам городка. Нельзя сказать, что она хорошо знала этого человека… и сомневалась, что кто-нибудь может этим похвастаться. Сюзанна помнила его еще подростком. Угрюмым, раздражительным, отчужденным. Но девочек неудержимо притягивала его позиция «пошли-все-к-черту». И его привлекательности, без сомнения, способствовали мрачные, пристальные, сердитые, серые глаза. Странно, что она до сих пор помнит их цвет. Но опять же — тогда она увидела их вплотную, и возмущенный взгляд едва не сжег ее заживо.

Скорее всего, Брэдфорд давно забыл тот инцидент, заверила она себя. Во всяком случае, надеялась на это. Ссоры вызывали дрожь и давались очень тяжело, в ее браке вспыхивало так много конфликтов, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Наверняка Холт выкинул из головы то происшествие, случившееся более десяти лет назад. В конце концов, он не так уж сильно ударился, вылетев с мотоцикла головой вперед. К тому же сам виноват, закрыла вопрос Сюзанна, вздернув подбородок. У нее была главная дорога.

Несмотря ни на что, она все же пообещала Лиле поговорить с давнишним знакомым. Любая связь с потерянными изумрудами Бьянки должна быть изучена. Холт, как внук Кристиана Брэдфорда, мог что-нибудь слышать об этой истории.

Несколько месяцев назад потомок художника вернулся в Бар-Харбор и поселился в жилище своего деда. Сюзанна была в достаточной степени ирландкой, чтобы верить в судьбу. Дом Брэдфорда и Башни Калхоунов. Возможно, совместными усилиями они сумеют разгадать тайну, вот уже несколько десятилетий окутывающую оба семейства.

Коттедж Холта стоял у воды, защищенный двумя прекрасными старыми ивами. Простое деревянное строение напоминало кукольный домик, и Сюзанна подумала, какой это позор, что никто не позаботился насадить здесь цветов. Траву недавно скосили, но профессиональный глаз отметил, что некоторые участки надо засеять заново, да и вообще вся лужайка нуждалась в хорошей порции удобрений.

Она направилась было к двери, но лай собаки и ропот мужского голоса заставили свернуть в сторону и обойти дом вокруг.

Над спокойной темной водой возвышался расшатанный пирс, возле которого на канате болтался аккуратный небольшой пассажирский катер, сверкая белизной. На корме сидел мужчина, терпеливо полируя медную деталь. Он был без рубашки, загорелая кожа, туго обтягивающая мускулы, лоснилась от пота. Вьющиеся черные волосы достигали бы воротника, если бы таковой имелся. Очевидно, он не счел нужным прикрыть себя чем-то большим, чем парой ветхих и полинявших обрезанных джинсов. Сюзанна заметила ловкие руки и длинные пальцы и задалась вопросом, не унаследовал ли их внук от дедушки-художника.

Волны лениво бились о судно. Позади из воды резко выпрыгнула рыба и рухнула обратно, тут же раздался торжествующий крик птицы, когда пойманная серебристая добыча затрепетала в ее когтях. Мужчина продолжал работать, равнодушный или не обращающий внимания на драму жизни и смерти вокруг него.

Сюзанна изобразила — как она надеялась — вежливую улыбку и пошла к пирсу.

— Прошу прощения.

Холт вздернул голову, и она замерла на месте, потому что на мгновение возникло яркое ощущение — будь у него оружие, он нацелился бы прямо на нее. Мужчина настолько быстро перешел от расслабленности к полной боевой готовности, каждая линия тела выражала такую напряженную силу, что у нее пересохло во рту.

Пытаясь утихомирить сердцебиение, Сюзанна успела заметить, что Холт изменился. Неприветливый мальчик превратился в опасного мужчину. Именно такие слова пришли в голову. Повзрослевшее лицо, резко очерченные линии и углы. Двухдневная щетина добавляла жесткости… и привлекала взгляд.

Но именно его глаза снова высушили горло. Мужчина с такими пронзительными выразительными глазами вообще не нуждается в оружии.

Холт искоса смотрел на посетительницу, но не поднялся и продолжал помалкивать. Пришлось дать себе минуту, чтобы обрести душевное равновесие. Если бы у него имелся ствол, то уже оказался бы в руке. Что стало одной из причин, почему он превратился в гражданское лицо и приехал на остров.