Ротгар, словно прочитав ее мысли, заговорил. Он заходил, жестикулируя, по хижине.

- Нет, я так не могу. - Чувствовалась вся глубина его отвращения и неприязни. Боже праведный, она заключила сделку, чтобы выйти замуж за любовника!

- Я не понял твоих намерений. Мне никогда еще не приходилось совокупляться таким образом.

Она закрыла глаза, охваченная безотчетной печалью, что Ротгар в этом смысле для нее потерян навсегда.

И вдруг она услыхала его безотчетный смех. Она открыла широко глаза от неожиданности.

- Неужели тебе всегда нравится самое худшее? Я имею в виду, что лучше всего заниматься любовью в таких местах, в которых не кишат вши и гниды. Где мягкий соломенный тюфяк и меха располагают к любви. Я не привел бы последнюю проститутку в такую хижину, где я должен выносить на ночь на мороз этот вонючий соломенный тюфяк, чтобы кишащие в нем паразиты не оказались в моих и без того остриженных волосах. Черт подери, как мне хочется, чтобы ты привела мне два бурдюка с вином!

В отчаянии она пыталась догадаться до смысла его слов.

- Значит, тебе нужно обязательно напиться, чтобы совокупиться со мной?

- Нет, - ответил он, чувствуя, как пропадает веселость. Его поведение стало таким же серьезным, как и ее. - Но глоток-другой вина может помочь нам чувствовать себя друг с другом более раскованно, в таком случае легче говорить о том, что у тебя на самом деле на сердце.

- Мне не нужно никакого вина, чтобы говорить правду, - сказала она.

- Ах так? В таком случае скажи, почему ты на самом деле хочешь, чтобы мы женились? - бросил он.

Ей тут же самой захотелось выпить. Ротгар прав; когда по ее жилам разливается смешанная с вином кровь, ей легче говорить о том магическом чувстве, которое пронизало все ее тело, когда она впервые прикоснулась к его коже, о том, как ему удалось добраться до глубины ее сердца. В состоянии легкого опьянения она могла осмелиться и признаться, что из всех мужчин только он, кажется, был способен покончить с ее проклятым томительным одиночеством, чтобы только он был рядом с ней, это бы наполняло жизнью все ее существо.

- Ты прежде пыталась изложить мне истинные причины, - сказал он, выражая нетерпение из-за ее продолжительного молчания. - Теперь я тебе помогу. - Если ты будешь замужем за другим, то Гилберт не сможет принудить тебя выйти за него.

- Ты прав, но лишь частично, - призналась она.

- Даже если он убьет меня, то какой ему толк в останках какого-то сакса?

В этом она не была до конца уверена. - Может, у него что-то есть на уме.

- Все равно люди станут поддерживать только Хью.

- Хотелось бы надеяться.

- А ты можешь рожать детей? - Он вдруг неожиданно нахмурился, словно вспомнив о своей бездетности.

- Я однажды забеременела, но ребенок так и не родился. Ухаживающая за мной старуха заверила меня, что первый раз выкидыши случаются довольно часто, так что не стоит беспокоиться.

Кажется, ее ответ удовлетворил его.

- Завершение сегодняшней нашей сделки означает, что мы можем не объявлять о предстоящем браке с целью выявления каких-либо препятствий, стоящих на его пути, принимая во внимание, что у нас может появиться ребенок.

- Да, ты прав.

Она ожидала, что он что-то скажет еще, но он молча уставился в пылающий огонь. Представленные в таком свете веские причины для заключения брака казались делом рассчитанным и совсем незначительным, и в результате лишь бледное подобие чувства охватило ее сердце.

- Существуют ли какие-нибудь другие причины? - спросил он, словно невзначай.

"Нужно сказать ему, что есть и другие причины", - неожиданно пришло ей в голову, и сердце учащенно застучало у нее в груди от этой мысли. Она понимала, что сорвавшиеся с губ слова, какими бы малозначительными они ни были, не вызовут у него никакой реакции, свидетельствующей о том, что у него тоже есть хотя бы малая частичка тех чувств, от которых распирало все ее существо. Она молча ждала.

Казалось, он старательно пытается выяснить причину ее молчания. Потом он сказал:

- Значит, дело между нами уложено, не так ли? Чувство горького разочарования охватило ее, оно было таким всеохватывающим, всеобъемлющим, что даже такой неумеющий прятать своих эмоций человек, как она, мог зашататься и с головой выдать себя. Пытаясь собрать осколки разбитой гордыни, Мария спросила:

- Ты, значит, удовлетворен заключенной сделкой?

Последовало продолжительное молчание, а тем временем усиливалась жара от огня, который, казалось, отражаясь от стен, изводил их еще больше.

В этой тишине вдруг послышался его голос:

- Да, я удовлетворен. За исключением одного.

- Чего же? - Она почувствовала, как у нее сохнет во рту; ее произнесенные хриплым голосом слова, казалось, все еще дрожали в удушливой, угнетающей атмосфере хижины.

Уголки губ Ротгара дернулись в кривой усмешке. Легким движением руки он теребил свое крепкое восставшее мужское естество, которое неуклюже пряталось за его одеждой. Задыхаясь, Мария широко раскрывала рот, словно большой рост этого человека, его сила, восставшее естество лишали ее возможности в полной мере вдыхать спертый, нагретый воздух.

Его полуулыбка исчезла, все его тело напряглось. Его глаза, в которых теперь ничего нельзя было разглядеть, блуждали по всему ее телу; они, казалось, оставляли жгучее клеймо на том месте, на котором задерживались, и теперь у нее не оставалось ни тени сомнения в том, что он искал, чтобы должным образом заверить заключенную между ними сделку.

Глава 11

Ротгар подошел к ней вплотную, заставляя ее закидывать голову, она попала под чары его искаженного долгим мучительным желанием лица, его роковых для нее движений, словно сильное саднящее влечение охватило все его существо. Его дыхание стало неровным, его грубая мужская хрипотца отзывалась судорогами, пронизывающими все ее тело, даже ее прекрасные волосы, казалось, тянулись к нему.

- Посмотри на мою руку, - прошептал он, словно объятый благоговейным страхом. - Ее притягивает к тебе какое-то колдовство.

Рука дрожала, словно на самом деле действовала чья-то невидимая сила. Он коснулся ее локона.

- Смотри, - сказал он, накручивая ее волосы на свой широкий палец с грубо обрезанным ногтем. При мерцающем огне костра они по-особому блестели на фоне его грубой, покрытой мозолями кожи, словно золотисто-коричневый шелк. Он высвободил палец, и ее волосы мягкими прядями теперь лежали у нее на груди. Он повторял, повторял эту операцию, покуда половина ее волос не очутилась перед ней, у нее на груди.

- Сними платье, Мария, - хрипло прошептал он. - Я хочу видеть тебя прикрытой не одеждой, а только твоими чудесными волосами.

"Я... Неужели прошло всего несколько минут, а не целая вечность с того мгновения, когда он отвернулся от нее, от ее полуобнаженного тела? Все эти разговоры о колдовстве, все его похотливое поведение, - что это, просто уловка, чтобы возбудить ее еще раз, а потом снова унизить?"

- Нет, не буду, - сказала она. Воспоминание о его небрежном отказе лишь усиливало ее раздраженное смущение.

- Значит, мне придется это сделать первым? - Он, казалось, был удивлен ее отказом. За какую-то секунду освободился от туники и штанов. Когда он вплотную приблизился к ней, она сделала несколько шагов назад до тех пор, пока не уперлась спиной в стену.

Наблюдая за тем, как он штурмует прикрытую мехом крепость ее грудей, с какой силой выточенных, словно резцом, мышц превратил ее в баррикаду, стоящую возле стены, она удивлялась, почему это ей пришло в голову, что он так страдает от голода. Сейчас она чувствовала, что не это его заботило, что он пытался овладеть самим ее существом, прогнать все ее страхи, все сомнения, покуда ничего не останется, кроме звенящего, дрожащего присутствия двоих, мужчины и женщины. Ничего, кроме жаркого огня, их уединения и комка подбитого мехом шелка, валявшегося на полу. Чтобы успокоиться, она крепко сжала его руки у локтей, потом оторвала их с трудом, чтобы не чувствовать под ними бугры напрягшихся бицепсов.

- Ну что, теперь ты намерена разыгрывать передо мной недотрогу? - спросил он, и его дыхание шевелило пряди волос.

- Ну, а ты намерен разыгрывать безжалостного насильника? - парировала она, надеясь, что ее резкие слова не приведут опять к повергающей ее в смущение перемене его настроения.

Он рассмеялся, его грудь шумно вздымалась возле ее уха, заставляя все ее другие места пониже вибрировать, в ответ на его прикосновения.

- Что бы ты сказала, если бы я это сделал, когда ты спала без задних ног?

Вспомнив о том далеко нецеломудренном положении, в котором она находилась, когда к ней вернулось сознание, она смущенно опустила голову. Она так близко стояла, что лоб ее касался его такой теплой груди, от которой исходил слабый-слабый аромат лошадиного пота, лесных пожаров, неуловимый запах возбужденного мужчины, и они настолько пропитали все ее чувства, что ей хотелось вдохнуть их еще глубже, глубже, просто задохнуться в их пьянящем буйстве. От Ранульфа, который всегда затаскивал ее в кровать, как только сбрасывал с себя латы, никогда так вкусно не пахло.

- Ты говорил, что не прикасался ко мне во время сна, - сказала она, расставшись с мыслями о Ранульфе так же быстро, как они пришли. Она говорила, уткнувшись губами в теплую грудь Ротгара.

- Ты была похожа на распустившийся передо мной нежный цветок, - прошептал он, поднимая кверху ее подбородок, покуда ее глаза не пересеклись с его глазами. Теперь ей казалось, что она все открыла перед ним, так что он мог запросто заглянуть ей в душу. - Я мог бы дотронуться.

- Удовольствие для одного, - ответила она. Мария все время думала, оставалась ли бы она в бессознательном состоянии, если бы Ротгар гладил всю ее своими длинными чувствительными пальцами.

- Но зато какое долгое. Если бы я тогда это сделал, мне не пришлось бы делать ни этого, ни вот этого. - Он поднес палец ко рту и облизал его языком, - чтобы сохранить твой запах, вкус твоего тела.

- Ax! - Такие шутки, такие провокационные действия вообще лишали ее рассудка. - В таком случае можете продолжить свое алкогольное "путешествие", зачем же возвращаться ко мне?

- Нет, миледи. Твои запахи куда более возбуждают, чем то пойло, которое ты готовишь для своего братца. Стоит только сделать один вдох, и вот я снова рядом, умоляю позволить мне сделать второй.

Он все плотнее прижимался к ней, осмеливаясь провести своими руками по ее бокам, обхватить ее за талию, все сильнее давил на нее всем телом, покуда его бедро не проскользнуло в верхнее пространство между ее ног, покуда ее мягкая податливость не напрягла его крепкие, как железо, мышцы.

- Так как я тогда не получил того, что хотел, то теперь мне придется об этом позаботиться самому, - сказал он, еще ниже наклоняя голову к ее голове.

И вновь у нее в голове пронеслись мысли о Ранульфе. Она представила его вялые, слюнявые губы, его рот, из которого сильно пахло вином, всего его, проголодавшегося по женщине за долгое отсутствие из-за постоянных военных кампаний. Как ей приходилось целовать его член, чтобы он затвердел, чтобы потом доставить ему легкую радость от возможности, наконец, совокупиться. Но любая женщина в конце концов может отвернуться в сторону, чтобы не чувствовать противного запаха из слюнявого, чавкающего рта, и попытаться получить удовольствие от приятного трения у нее между ног, стараясь не замечать времени, думая только о возможности в результате зачать ребенка.

Потом Ротгар ее поцеловал.

От него тоже разило вином, само собой разумеется, но это был пьянящий, сладкий запах, и она испытывала жгучее желание прикоснуться к его губам, чтобы его еще раз ощутить. Его губы, твердые, требовательные, сильно прижимающие ее собственные, теребящие их шутливым посасыванием.

Он тоже полгода не видел женщины, если верить его словам, но все же он удерживал под контролем свою похоть, о чем свидетельствовал каждый напрягшийся мускул. А его язык, жаркий, желанный, ласкающий ее собственный, до тех пор покуда у нее во второй раз за день не подкосились ноги от прикосновения к ней мужчины.

Боже, как все иначе, все не так.

- Почему? - шептала она, когда он еще крепче прижал ее к себе, не позволяя опуститься на пол. - Почему я так все чувствую? Почему этого никогда прежде не было?

- Ах, Мария. - Он зарылся лицом в ее волосы. - Ты даже не представляешь, как ты красива, одного брошенного на тебя взгляда достаточно, чтобы воспламенить королей, не говоря уже о безземельных деревенщинах вроде меня. Но я ведь тоже не каменный, - сказал он, направляя ее руку к себе между ног, к той части тела, которая, несомненно, опровергла его высказывание. - Сегодня ты будешь принадлежать мне.

- Да, ты со мной. Когда в твоих глазах появляется одинокая слезинка, я мгновенно забываю о всех своих бедах. Одного намека на грозящие тебе невзгоды достаточно, чтобы я ринулся на твою защиту. Забирай мои земли, топчи мою гордыню, преврати меня в тряпку перед моим народом, - нет, только одна ведьма может сделать все это таким несущественным, а важным только одно, - вот это. Он раскачивался, прижимаясь всем телом к ней, сжимая свободной рукой ее грудь, раздражая сосок.