— Черт побери, жена! Иди и оденься прилично!

— Негодяй! — прошипела она.

Он соскочил с коня, схватил ее на руки и понес назад в их жилище. В ярости она колотила его кулаками, отбив руки до синяков об его кольчугу.

— Ты — негодяй! Ты обманул меня, ты использовал Меня в своих целях, сукин сын!

Он пинком открыл дверь, не обращая внимания на Магдалину, стоявшую разинув рот.

Он отнес Рианон к постели и швырнул на нее.

— Ты можешь ругать меня, сколько хочешь. Но предупреждаю, не упоминай мою мать в своей брани и не клевещи на моего отца. Й прикрой свою наготу, иначе Мой гнев будет страшен.

Она откинула свои спутанные волосы, в глубине души страшась его гнева, страшась угрозы в его глазах, которые сверкали сквозь прорези забрала.

Она никогда не даст ему понять, что боится его. В этом она себе клянется.

— Это все? — она сумела выговорить это бесстрашным и даже презрительным тоном.

Он молчал. Она была уверена, что он улыбается спокойно и насмешливо.

— Нет, моя госпожа, не все. Твой юный Рауен жив, и я оставляю нашу договоренность в силе, хотя я и несколько опередил тебя. Я вернусь, дорогая, и получу то, что мне причитается. Твою плату.

Поклонившись ей, он повернулся, в два шага пересек комнату и вышел, громко стукнув дверью.

Рианон услышала звуки рога и тяжелый топот копыт. Она выпрыгнула из постели, не обращая внимания на приказ мужа. Она открыла дверь и стояла, завернутая в простыню.

И она увидела его, Эрика Дублинского, верхом на Александре. На нем было полное воинское облачение, забрало скрывало лицо, позволяя увидеть лишь блеск глаз, плащ с гербом волка развевался на ветру.

Он не смотрел в ее сторону. Колонны воинов двинулись. Знамена развевались, ряды строились. Он отдал команду своим воинам. Раздался топот копыт, и он поехал рядом с королем.

Эрик Дублинский, принц викингов.

Ее муж.

ГЛАВА 10

— Жители Рочестера сдерживали осаду датчан всю зиму, — рассказывал Альфред Эрику, пока они ехали во главе огромного войска. Верхом на белой лошади Эрик слушал короля, приподнявшись в седле, чтобы наблюдать за колоннами позади их.

Его войско состояло в основном из всадников. Саксонцы были главным образом пешие, только некоторые из них — полководцы или ближайшие советники короля, — ехали верхом. Недалеко от них держался священник Ассер, мудрый, спокойный, даже суровый человек. Рауен находился в заключительных рядах, так же как и Вильям и Аллен, и некоторые другие. Колонны саксонцев шли строем, одетые в кожаные доспехи. Гвардия короля, то есть профессиональные солдаты, была хорошо вооружена, в то время как простые люди, владельцы небольших поместий или мелкие землевладельцы, имели вооружение, какое только смогли собрать. Некоторые шли с вилами, некоторые с косами, а некоторые — с дубинками.

По сравнению с ними его люди казались прекрасно вооруженными и хорошо подготовленными к сражению. Ирландцы, равно как и норвежцы, были великолепно обучены. Спокойствие, воцарившееся благодаря миру между ирландским дедом Эрика и его норвежским отцом, было благотворным для Ирландии. Ирландцы выучились от своих союзников кораблестроению и многим приемам боя, которые во многом были близки к приемам датчан.

Да большая часть христианского мира и не различала их — датчан и норвежцев, воспринимая и тех и других как завоевателей, грабителей, насильников и убийц.

И для его жены все викинги были одинаковы.

Раздосадованный тем, что при мысли о Рианон лицо его запылало гневом, он решил помочь своими советами королю.

— Если датчане так долго осаждали город, они наверняка возвели свои собственные заграждения. — Он помолчал, приподнявшись снова в седле и окидывая взглядом растянувшееся позади них войско. Потом он улыбнулся Альфреду. — Я готов спорить, что если только Датские полководцы узнают, какова численность твоей армии, они тотчас же снимут осаду с Рочестера.

— Ты думаешь, они настолько трусливы? Эрик покачал головой:

— Викинги не трусы, Альфред, ты это знаешь. Их цель — победы и завоевания. И не смерти боятся викинги, а бесславной гибели, навлекающей на них позор. Отдыхать на холмах Вальхаллы — участь отважных.

Никто не живет вечно. Лучше пасть героем на поле брани, чем быть побежденным старостью, умирая немощным, сгорбленным, больным.

— Я всю жизнь сражаюсь с датчанами, — сказал Альфред. — И знаю о викингах почти столько же, сколько ты сам, Эрик Олафсон.

Эрик улыбнулся.

— Не совсем, потому что я ведь сын норвежского викинга, — сказал он, скривив губы в довольной улыбке. — И я не стыжусь своего происхождения. И хотя мой отец и стал героем в Ирландии, пришел он туда как завоеватель. И я сам мечтал о завоеваниях, гоняясь за приключениями на кораблях с головами драконов. Я признаю, что именно мой отец отправлял меня в такие походы с моим дядей, правда, эти набеги не угрожали никаким христианским государствам. Я ходил на язычников, иноверцев, так что мои подвиги радовали ирландцев. Сейчас я иду сражаться с завоевателями вместе с вами, я — сын завоевателя и ирландской принцессы-христианки, здесь есть один интересный вопрос. Очень интересный. Есть люди, которые говорят, что мой отец завоевал Ирландию. А есть и другие, утверждающие, что она покорила моего отца, и что он скорее часть Ирландии, чем сын своей родины. — Он посмотрел на Альфреда и снова улыбнулся. — И не имеет значения, сколько раз вам приходилось биться с датчанами, они уже оставили свой след. Саксонские женщины носят во чревах датских детей, и датские названия ручьев и рек, холмов и гор никуда не денутся. Викинги, не важно кто они, имеют обыкновение оставлять по себе память.

Альфред в свою очередь смотрел на него долго и внимательно.

— Ну, у нас уже есть один, не так ли? И я думаю, для моего рода этого достаточно.

— Сир?

— Викинг. Человек, который пересек море на корабле с драконами. Мне любопытно, Эрик Олафсон, завоевал ли ты часть Англии? Или же Англия завоюет тебя?

Эрик засмеялся, не обидевшись на шутку.

— Все очень просто. Англия уже покорила меня. Успокоила, соблазнила, завоевала меня. Я увидел земли, которые манили меня, и ты отдал их мне. Поэтому я иду на бой вместе с вами не из милости, не по приглашению, как западный саксонец, такой же, как ты. И это делает меня более опасным для моего датского кузена. — Но ведь ты сказал, что они уйдут.

— Я почти уверен в этом. Они не трусы, но и не из тех, кто сражается с заведомо превосходящими их силами. Если только дело не касается их чести.

— Увидим, Эрик, увидим, — ответил Альфред. Он посмотрел на младшего своего товарища и грустно вздохнул:

— Ты говорил о землях. Ты еще не упомянул о другом своем саксонском приобретении.

— О чем же?

— О твоей жене, — сказал Альфред с легким раздражением.

— А… — пробормотал Эрик.

— Леди принадлежит к моему роду и находится под моей защитой, — напомнил ему король.

— Она твоя родственница, но уже больше не нуждается в твоей защите, — возразил Эрик мягко.

— Я беспокоюсь за нее, — поправился Альфред.

Эрик немного помолчал.

— Я надеюсь, с ней было все в порядке, когда ты уезжал? — сказал Альфред.

— А как же иначе я ее мог оставить? — спросил Эрик. На щеках короля выступил легкий румянец, он глядел прямо перед собой:

— У тебя были определенные причины для гнева…

— …и ты, ирландский принц, скорее, викинг, — закончил Эрик за него. — Я уверяю тебя, что я не разрезал ее на кусочки и не съел живьем. Я не бил и не обижал ее, Альфред.

Казалось, что король не был удовлетворен этим ответом. Он глубоко вздохнул, по-прежнему глядя вперед:

— Находишь ли ты, что эта свадьба оправдала наши обещания? Была ли моя невеста невинной, как объявил твой лекарь? — спросил Эрик, явно забавляясь.

— Да. Следовательно, ты доволен своим браком, а Рианон счастлива?

— Ну, я не думаю, что она так уж счастлива, — уточнил Эрик. — Я бы сказал, что мы поладили с Рианон. И если она не счастлива сейчас, то со временем — будет.

Альфреду не понравился такой ответ, но сказать ему было нечего, да и у него не было права требовать многого от человека, которого он женил почти насильно.

Он улыбнулся, вдруг ощутив уверенность, что с Рианон ничего плохого в эту ночь не случилось.

— В чем дело? — спросил Эрик, недоуменно подняв брови.

— Ну, Рауен остался жив, и больше не враг тебе. Я знаю, он, действительно, станет твоим самым преданным слугой.

— Скажи мне, Альфред, ты и в самом деле доволен этой чертовой сделкой, которую заключил со мной?

— Сделкой?

— Да, этим договором. Король улыбнулся.

— Конечно, раз мы идем, чтобы встретиться с датчанами.

— Если только мы с ними встретимся, — заметил Эрик.

— Ну, уж с ними-то мы встретимся, — с уверенностью заявил Альфред. — Если и не сейчас, то наверняка в скором времени.

— Мы скрепим наш договор кровью, — сказал Эрик.

— Ты уже и так получил много земель в Западной Саксонии, — напомнил ему Альфред. — Да, мы скрепим наш договор кровью.

— Как странно, — сказал Эрик после непродолжительного молчания. — Мне кажется, что ты больше беспокоишься о женщине, чем о землях.

— Может быть.

— Тогда позволь уверить тебя, — произнес медленно Эрик, стараясь скрыть свое раздражение. — Рианон прекрасна, и ей со мной будет хорошо. Она — моя жена, по твоей воле, а не по моему желанию. Но я привык заботиться о том, что считаю своим. Сказать по чести, король Альфред, я ей не доверяю. Ни на секунду. Я уверен, что она страстно желает, чтобы ты поднес ей мою голову на блюде. Тем не менее, до определенных пределов, это меня забавляет. Но я вернусь живым, Альфред, я не паду в этом сражении, если это зависит только от ее желания. Пока она не станет мне поперек дороги или не предаст меня, ей нечего бояться.

— Может быть, она просто боится тебя? — мягко предположил Альфред. Эрик покачал головой.

— Нет. Возможно, она презирает меня, но не боится. И быть может, было бы лучше, если бы она боялась. Мы ведь до сих пор не знаем точно, что произошло на побережье, когда я приплыл. Если это не она пренебрегла твоим приказом, то кто тогда? И все-таки она твоя родственница, и очень любит тебя.

— Любит, — сказал Альфред, устало вздохнув. Он не переставал думать о прошедшей ночи. Рианон, без сомненья, сопротивлялась. А Эрик, конечно, предъявлял свои права на нее. Теперь Рианон, конечно, иного мнения о короле.

Большинство женщин ложатся в брачную постель, не выбирая, — напомнил себе Альфред. Но все же он прекрасно понимал, какое предательство совершил по отношению к своей крестнице. Да, Эрик оставил Рауену жизнь. Он не был дикарем и проявил христианское милосердие, но все-таки…

Отношения между мужчиной и женщиной — это совсем другое.

— Рианон не предавала меня, — прямо сказал Альфред. Он устал от этого разговора, который, по-видимому, раздражал и Эрика. — Становится темно. Мы станем здесь лагерем, а утром опять двинемся к Рочестеру.

Он дал знак своим людям. Огромное войско позади него остановилось на привал.

Король превосходно знал свою страну. Они находились у речушки, вблизи восхитительной долины, которая могла дать им приют на ночь.

Колонны распались. Воины Эрика и саксонцы расположились двумя отдельными лагерями. Костров не зажигали, чтобы об их приближении не узнали датчане.

Наступила тишина, люди устраивались поудобнее и приступали к ужину, состоящему из эля и меда, свежей воды, сушеного и копченого мяса и птицы, твердых сыров и хлеба. Время от времени в темноте слышался легкий шелест или звон стали — это воины чистили и точили свои мечи, пики и боевые топоры.

Эрик по старой привычке бродил по лагерю перед сражением. Он остановился у большого дуба, покрытого буйной весенней зеленью и уставился на звезды. Ночь была прекрасная, ясная и прохладная. Он мог слышать тихое журчание речки, тихие движения людей. Посмотрев на северо-восток, он заметил огни Рочестера. Датчане возвели там деревянные и земляные укрепления.

Они устроились основательно, подчинили себе сельскую местность вокруг Рочестера, забирали там овец и другой скот, в избытке снабжая себя тем, что предлагало им время года. Агрессия была в их природе. Он это понимал, потому что был в некотором роде сродни им.

И все же его оскорбляло, что его жена не воспринимала его иначе, как захватчика. Его жена…

Он сел у дерева на землю, крепко сжав кулаки. Она была избалованным ребенком, капризы которого ему придется выносить. Нет… пожалуй, она — это нечто другое…

Он никогда не забудет огня в ее глазах, когда она смотрела на него. Никогда не забудет ее ненависти, ее стрел, ее напора…

Но было еще кое-что, чего он не может забыть. Он никогда не забудет ощущения, которое испытал, запутавшись в шелковой копне ее волос. Он никогда не забудет изгиба ее губ или тяжести ее грудей, или того, как извивалось ее тело. Теперь, в ночном воздухе, он представил, как вдыхает опьяняющий сладостный ее запах, почувствовал вкус ее плоти, неистовое биение ее сердца.