Из соседних камер послышались свист и улюлюканье. Преступники столпились за решетками своих камер. Клер не увидела своего отца; должно быть, он не слышал, что здесь произошло.

Разъяренный тюремщик смотрел на Клер с бессильной злобой. Кустистые брови нависали над карими глазками-бусинками. Помолчав, он сказал:

— А вас я здесь уже видел.

— Вы ошибаетесь, — презрительно фыркнула Клер. — Если это вас не слишком затруднит, будьте любезны, проводить нас в камеру мистера Холлибрука.

Он оскалился, обнажив почерневшие зубы, и ткнул пальцем в конец коридора:

— Последняя справа. И смотрите, без фокусов, иначе получите пинка под свои распрекрасные задницы.

Когда они пошли по коридору сквозь ряд зарешеченных камер, Розабел схватила Клер за руку и шепнула:

— Ты такая смелая. Где ты научилась этим приемам?

— Я выросла в бедном районе, где каждая женщина умеет себя защитить.

— Я думала, ты из приличной семьи.

— У нас было мало денег.

— О, как ужасно! К счастью, сегодня это нам пригодилось. Хорошо, что я взяла тебя с собой!

— Плохо, что вы вообще сюда пришли. — Клер поняла, что у нее появился шанс, и строго добавила: — Теперь вы понимаете, что я имела в виду. Тюремщики ведут себя ничем не лучше преступников.

Розабел оглянулась.

— Ужасный человек. Я чуть не упала в обморок.

Но вид у нее был скорее возбужденный, чем испуганный. Ее голубые глаза горели азартом. Она чуть ли не улыбалась заключенным, которые молили ее подойти поближе к решетке и подарить им поцелуй.

Неужели она не понимает, какая опасность ей здесь грозит? Или вся эта наивность — сплошное притворство?

В который раз Клер спросила себя, не ошиблась ли она, исключив кузину из списка подозреваемых. Она считала, что у Розабел не хватило бы мозгов, чтобы совершить серию дерзких ограблений. К тому же она казалась слишком добросердечной, чтобы взвалить вину на невинного человека, тем более на своего родственника. И все же…

Что, если инициатором является лорд Уоррингтон? Боже милостивый, не мог же он поручить Розабел, красть драгоценности! А что, если Розабел пришла сюда для того, чтобы насладиться своей победой?

От этой мысли внутри у Клер все перевернулось. За прошедшие несколько недель она успела привязаться к своей взбалмошной, глуповатой, но все же очень доброй кузине. Не может быть, чтобы она была способна на такое коварство. Но полностью исключить такую возможность Клер не могла.

Когда они приблизились к последней камере, Клер выступила вперед. Несмотря на страх разоблачения, она не могла дождаться, когда увидит отца.

Они остановились возле небольшой узкой камеры с маленьким окошком в каменной стене. Папа сидел, скрестив ноги на голой железной кровати, набросив на плечи залатанное коричневое одеяло. У Клер навернулись слезы, когда она увидела знакомое дорогое лицо. На коленях у него лежали какие-то бумаги. Клер поняла, почему он не услышал шум в коридоре. Когда отец занят работой, весь остальной мир перестает для него существовать.

Он обмакнул перо в чернильницу и начал что-то быстро писать. Прядь каштановых, с проседью, волос упала ему на лоб, и Клер вспомнила, как мама зачесывала его волосы назад своей любящей рукой. Как мама горевала бы, если бы увидела его здесь!

Розабел поставила корзинку на пол. Ухватившись за прутья решетки руками в белых перчатках, она тихо позвала:

— Мистер Холлибрук! Это вы?

Он поднял на нее глаза, удивленно нахмурил брови. Взгляд его голубых глаз показался Клер усталым. Он поправил очки и посмотрел на Клер.

Сердце у нее сжалось, когда на его лице вспыхнула радость. Даже в этой убогой одежде, заросший щетиной, со спутанными волосами, он был ей дороже всех на свете.

Он открыл рот, собираясь, что-то сказать, но Клер нахмурилась и отрицательно покачала головой. Он бросил взгляд на Розабел, потом снова на Клер. К ее громадному облегчению, он кивнул, давая понять, что понял ее предупреждение.

Отложив рукопись, отец встал с кровати. Цепи, в которые были закованы его ноги, глухо звякнули об пол. Так он мог передвигаться по камере, но не мог убежать. Даже в этом положении отец умудрился отвесить им вежливый поклон.

— Прошу меня простить. Кажется, мы не знакомы.

— Мы никогда не встречались, — быстро затараторила Розабел, — но, сложись обстоятельства иначе, мы могли бы быть очень близки. Дело в том, что я ваша племянница, леди Розабел Лэтроп. А это моя компаньонка миссис Клара Браунли. Мы пришли, чтобы поддержать вас в вашем тяжелом положении.

Отец долго смотрел на Розабел, словно пытаясь разглядеть в ней сходство со своей женой. Клер закусила губу. Отец был очень добрым, мягким и приветливым человеком — ко всем, кроме аристократов, тем более членов семьи мамы. Она не удивилась бы, если бы он отказался разговаривать с Розабел.

Клер поступила против его воли, когда устроилась компаньонкой в дом своего деда. Папа решительно возражал против ее плана, считая его слишком опасным. В письмах, которые ей передавал мистер Мэнди, папа умолял ее немедленно покинуть Уоррингтон-Хаус. Сейчас, увидев ее вместе с Розабел, он оказался перед дилеммой.

— Вам не следовало сюда приходить, — строго сказал он. — Тюрьма неподходящее место для юных леди.

— Вот и Брауни так говорит. Но мне так хотелось познакомиться с вами, дядя Гилберт, — можно я буду вас так называть? — Розабел нерешительно улыбнулась. — До недавнего времени я не подозревала о вашем существовании. Мне говорили, что тетя Эмили умерла совсем молодой.

— Она умерла для Уоррингтонов.

Горечь в голосе отца вынудила Клер приблизиться к окошку и вступить в разговор.

— Леди Розабел переживает, что вас содержат в плохих условиях, сэр. Как вас здесь кормят?

Она смотрела на него с любовью и заботой. Он похудел, одежда болталась на нем как на вешалке. Черты лица болезненно заострились. Клер опасалась, что скудный тюремный паек, состоявший из хлеба, воды и небольшого куска мяса один раз в неделю, сильно подточил его силы.

Взгляд отца смягчился.

— Не волнуйтесь, — сказал он с улыбкой. — У меня великолепные апартаменты, — он указал на железную кровать, — отличный вид из окна, а теперь еще и чудесная компания.

Сморщив носик, Розабел оглядела камеру.

— А где матрас и подушка? И почему здесь нет хотя бы угольной жаровни? Нет, это ужасно.

— Мне много не надо, — заверил ее отец. — Отдельная комната, бумага и перо. Большего нельзя и желать.

«Кроме свободы, — подумала в отчаянии Клер. — Если бы я только могла вернуть ее тебе».

— Я полагаю, вы откажетесь от моей помощи из-за того, что сделал когда-то мой дед. Должно быть, вы презираете его за то, что он лишил тетю Эмили наследства.

— Я думаю, мистеру Холлибруку неприятно вспоминать об этом, миледи, — заметила Клер.

Розабел опустила голову, словно маленькая девочка.

— Простите, если я допустила бестактность, дядя. Это оттого, что я почти ничего не знаю о вас.

Гремя цепями, отец приблизился к окошку.

— Я думаю, ваше любопытство вполне объяснимо. Но я не могу поверить, чтобы вы пришли сюда с разрешения лорда Уоррингтона.

— Маркиз — очень строгий человек, — сказала Клер. — Именно поэтому мы должны немедленно уйти отсюда.

Розабел покачала головой:

— Нет, я еще не собираюсь уходить. — Она боязливо оглянулась и понизила голос до шепота. — Я должна передать вам нечто важное, дядя Гилберт.

После этих загадочных слов она опустилась на корточки, сдернула с корзинки покрывало и достала буханку хрустящего хлеба, банку малинового варенья и банку сливочного масла.

Отец удивленно выгнул бровь. Клер тоже смотрела на кузину, ничего не понимая. К чему такая таинственность вокруг обыкновенной еды?

— Как вкусно пахнет, — сказал отец. — Давно я не ел такого хлеба.

— Он не только вкусный, но и очень полезный. — Просунув хлеб сквозь прутья решетки, Розабел подмигнула дяде. — Он вам понравится во всех отношениях.

Клер переглянулась с отцом. Отец взял хлеб и нахмурился. С нижней стороны буханки виднелась узкая длинная прорезь, из которой он вытащил толстый металлический надфиль с зазубренными краями.

Клер испуганно зажала рот рукой и бросила взгляд в конец коридора. К счастью, тюремщик не выходил из своей комнаты.

— В тюрьму нельзя приносить такие вещи.

— А я принесла, — сказала Розабел, весьма довольная собой. — Я нашла эту штуку в сарае у садовника. Ну, разве я не молодец?

— Вы поступили безрассудно. За это вас саму могли посадить в тюрьму.

«Глупая, глупая девчонка. А я еще глупее, — подумала Клер. — Как я могла допустить такое?» Тем не менее, этот поступок доказывал, что Розабел не имела отношения к преступлениям Призрака. Иначе, зачем бы она стала вызволять из тюрьмы своего дядю?

Если только ее не терзает чувство вины…

— Вы не должны были подвергать себя такой опасности, — сказал отец, убирая надфиль обратно в хлеб. — Я благодарен вам за добрые намерения, но оставить это у себя я не могу.

Улыбка сползла с лица Розабел.

— Но вы должны вырыть подземный ход. Или перепилить решетку камеры. Это ваша единственная надежда!

— Моя единственная надежда — правда. Попытка к бегству равносильна признанию вины.

Розабел непонимающе смотрела на него.

— Но ведь вы действительно виноваты. Вы же Призрак. Вы тот самый дерзкий вор, который пробирался в дома аристократов и похищал драгоценности. Весь Лондон знает, что вы взяли рубиновую брошь миссис Данби и жемчужное ожерелье миссис Беркингтон и множество других вещей.

Клер бросила на отца предостерегающий взгляд.

— Вас это не должно волновать, миледи, — сказала она. — Я думаю, у мистера Холлибрука имеются друзья, которые ему помогут.

— Так и есть, — подтвердил отец Клер. — У меня есть очень хорошие знакомые, которые собирают доказательства моей невиновности.

Он улыбнулся дочери, слабой ободряющей улыбкой, от которой у нее сжалось сердце. Последние слова папы предназначались ей, а не Розабел. Он верил в свою дочь, хотя и не хотел причинять ей беспокойства.

Дрожащими руками она забрала у него хлеб и спрятала обратно в корзинку. Ей так много еще надо было ему сказать, так много сделать…

Розабел смотрела на дядю во все глаза.

— Подождите, я не понимаю. У вас же нашли бриллиантовый браслет леди Рокфорд. Это все знают.

— Вещи не всегда таковы, какими они нам кажутся на первый взгляд, миледи. Но я и так уже сказал достаточно. Остальное я приберегу до суда.

— Ну, теперь нам уже точно пора идти, — сказала Клер. — Всего доброго, мистер Холлибрук. Мы будем поминать вас в своих молитвах.

Она взяла в одну руку корзинку, другой схватила Розабел и потащила ее по коридору. Потом оглянулась, чтобы еще раз взглянуть на отца. Он держался за прутья решетки и смотрел им вслед.

Клер стало трудно дышать. В следующий раз она увидит папу только в зале суда. До назначенного дня осталось немногим больше недели, а она так ничего и не успела узнать. Клер была близка к панике.

Когда они вошли в комнату тюремщика, он мрачно взглянул на них, но, к счастью, больше не пытался посмотреть, что у них лежит в корзинке. Когда они дошли до середины коридора, Розабел выпалила:

— Нет, ты слышала, Брауни? Моего дядю обвинили несправедливо. Ты этому веришь?

«Всем сердцем».

— Он показался мне человеком, заслуживающим доверия, — не удержавшись, сказала Клер. — По-моему, он больше похож на школьного учителя, чем на преступника.

— Но ведь это значит… — Розабел умолкла, и в глазах ее вспыхнул лихорадочный огонь. — Это значит, что Призрак все еще разгуливает на свободе. И если я найду его, я спасу своего дядю!

Клер остановилась и посмотрела в лицо кузине.

— Даже не думайте об этом, — яростным шепотом сказала она. — Этим должна заниматься полиция.

— Но я тоже могу ему помочь. Сегодня вечером на балу у леди Хейвенден я могу расспросить гостей и найти свидетелей…

— Нет! — ужаснувшись, воскликнула Клер, Как ни хотелось ей освободить отца, она не могла допустить вмешательства Розабел. — Если вы начнете вести разговоры на эту тему, маркиз догадается, что вы побывали в тюрьме.

— Я не боюсь дедушку. Возможно, мне даже удастся уговорить его помочь дяде Гилберту.

— Гораздо более вероятно, что он сошлет вас в деревню на ближайшие двадцать лет. — Клер снова схватила Розабел за руку. — Забудьте о дяде. И не вздумайте кому-нибудь рассказывать о нашем визите сюда. Обещайте.

Розабел надулась и выпятила нижнюю губу.

— Ладно. Вечно ты портишь все удовольствие. Удовольствие. Вот как Розабел смотрит на жизнь. Для нее весь мир — яркий карнавал, созданный для ее удовольствия. Теперь с Розабел нельзя спускать глаз, иначе она опять что-нибудь натворит.