Вирджиния Хенли - Покоренные страстью

В этот день ливень сменили моросящий дождь и туман. Рэм приказал своим людям заняться подготовкой оружия и починкой сбруи. Он знал, что, самое позднее, на рассвете придется уезжать, но не представлял, как он расстанется с невестой, не помирившись. Дурацким поступком было с его стороны выбить из рук Тины чашу с пуншем. Если он ее любит, то должен доверять — довольно простая истина. Когда они жили недалеко от границы, в фамильном замке Дугласов, все было так хорошо. Лорд вспомнил ночь цыганских плясок и как они с Тиной любили друг друга. Больше всего он хотел бы вернуть те времена. Почему произошел разрыв? Сейчас Рэм и Огонек стали чужими, они даже не разговаривали. Какая-то ерунда творится, надо попытаться все исправить. Он должен чувствовать себя самым счастливым человеком на земле — ведь она носит его ребенка. Сегодня ночью они помирятся, он будет любить свою невесту и подарит ей изумрудное ожерелье. Дуглас закрыл глаза, ощущая нарастающее возбуждение. Одна только мысль о ней заставляла его волноваться. Он вспомнил то чувство, которое испытывал в самом пике их близости (они с Тиной так хотели друг друга, что не могли разомкнуть объятий, и слабость охватила колени мужчины). Лорд вновь вспоминал вкус ее рта и тела, ее губы в низу своего живота, и таял от наслаждения. Он стоял во дворе, не сводя глаз с окна невесты, не замечая, что промок насквозь от дождя.

Огонек чувствовала себя всеми покинутой и одинокой. Может, надо пойти к Рэму и рассказать о рисунках Колина? Ей не хотелось, чтобы жених плохо о ней думал: он должен считать ее особенной, неповторимой. Тине было необходимо, чтобы он ее любил. Но зачем, зачем ей это? Ведь они были врагами, и она поклялась, что отомстит Дугласу за все оскорбления, нанесенные клану Кеннеди. «Но тогда это была не я, — говорила леди сама себе. — Это была избалованная, капризная девчонка. А сейчас я женщина, зрелая дама. Вскоре я стану матерью и буду нести ответственность за ребенка, его ребенка». Боже мой, почему все так переменилось? Рэм любил ее, хотел жениться, а она только бранила его и пыталась сбежать. И даже после этого он простил ее и вернул назад. Она убила всякую к себе любовь, когда стала угрожать погубить дитя. Теперь лорд, конечно, ненавидит ее и постарается поскорее от нее избавиться.

Тина подошла к окну и невидящим взглядом скользнула вниз, ее глаза стали различать предметы. Первый, кого она увидела, был Дуглас, промокший до нитки. Чувство вины охватило его невесту. Что же она за человек, в конце концов? Надо сейчас же спуститься к мсье Бюрку и заказать для Рэма что-нибудь особенное к ужину, что-нибудь острое, чтобы предупредить простуду. Потом она приготовит сухую одежду и разожжет огонь в камине. Тина прикрыла руками живот, словно защищая его. Она носила наследника Дугласа. Самим Богом ему было предоставлено право получить титул, замки и богатство Рэмсея. Как она могла лишать сына всего этого, отказываясь выйти замуж за его отца? Неужели она настолько себялюбива и эгоистична? Жизнь — это не игра, драгоценнее жизни нет ничего!

Женщина достала черный камзол с вышитым пурпурным кровоточащим сердцем. На секунду она поднесла одежду к губам и смахнула со щеки слезу. За дверью был слышен чей-то крик. Огонек вздохнула — похоже, это Чокнутый Малкольм. Надо пойти навестить его, может, если она выслушает его жалобы, старик успокоится. Поднявшись в комнату в башне замка, она не поверила, что можно быть настолько пьяным. Вся его спальня была заставлена бутылками. Кто же их принес?

— Ох, детка, помоги мне! — вопил сумасшедший, вращая глазами. — Он собирается меня убить!

Малкольм совершенно обезумел, а алкогольные пары, исходящие от него, свалили бы с ног и трезвого.

— Тише, Малкольм. Кто собирается тебя убить?

— Алекс!

— Нет, Малкольм. Кто-то сказал тебе, что Алекс ходит по замку, но привидений не бывает.

— Нет, не Алекс, другой. Он душит меня подушкой!

— Тише, Малкольм. Он уже ушел. Ты в полной безопасности.

— Боже мой, я не в безопасности и ты тоже! — взвыл сумасшедший. — Он видел мои записи, он знает, что я всем раскрою его злую сущность!

— Черт побери, старик, кто принес тебе все это вино и виски?

Тина разозлилась. Это бы никогда не произошло, если бы Рэм не стал отменять ее указания. Подойдя к кровати, она поправила одеяло. Когда Малкольм схватил ее за руку, она успокоила его:

— Он уже ушел. Я позову Дженну, чтобы она посидела с тобой. — Огонек презрительно сморщилась, разглядывая выставленные рядом с кроватью графины. Два кувшина от виски лежали пустые, но еще оставалось с полдюжины бутылок вина.

Тина объяснила Дженне, что делать:

— Не позволяй ему больше пить. Пусть как следует проспится.

Малкольм продолжал ругаться всеми известными ему словами, но уже немного потише. Подхватив два графина, леди Кеннеди вышла из комнаты.

Спускаясь по лестнице, она увидела, что Рэм уже в спальне. Без колебаний она вошла и поставила вино на стол.

— Малкольм бредит. Он настолько пьян, что абсолютно себя не контролирует.

Огонек заметила, что Дуглас уже успел переодеться в сухое. Отблески огня играли в его еще влажных черных кудрях. Он подошел ближе.

— Тина, я хотел поговорить с тобой.

Темное лицо Рэма было словно высечено из гранита, огромная тень его фигуры закрыла стены, и то же жуткое предчувствие, что мучило ее весь день, с новой силой охватило женщину. Страх, что жених уже видел ее обнаженный портрет, захлестнул Тину, и, ощущая накатившую слабость, она оперлась о спинку стула. Глаза лорда сузились. Он быстро налил стакан вина и протянул ей.

— Выпей это, — приказал Дуглас.

Когда Огонек брала стакан, ее пальцы коснулись его руки, и дрожь пробежала по всему телу женщины. Она выпила вино. С первым же глотком Тина поняла: Рэм отравил ее!

Осколки стакана лежали на полу.

— Нет! — закричала Тина, схватившись за горло, и ужас отразился в ее глазах. Внутри все горело, женщину душили спазмы. Яд снял кожу с языка и глотки, ее рот заполнился горьким, едким вкусом, а живот, казалось, вот-вот разорвется от диной боли. Крики невесты ранили Дугласа в самое сердце. Он понял: кто-то отравил ее. Но кто, думать было некогда. Подняв Тину за руки, он побежал.

— Держись, любовь моя, держись, что бы там ни было, — умолял Рэм.

Она кричала и извивалась от боли, а лорд спешил по винтовой лестнице вниз на кухню. От страха за нее он перестал соображать. Дуглас не имел ни малейшего представления, что делать в таких случаях, но инстинкт подсказывал ему, что действовать надо очень быстро.

— Бюрк, Бюрк, где ты, черт побери? Тину отравили, помоги мне.

Лицо повара отражало одновременно изумление, страдание и ужас. Он тоже не знал, как помочь, но Огонек была дорога ему, как собственный ребенок, значит, нужно что-то немедленно сделать. Француз всегда баловал свою любимицу конфетами и шоколадками, лечил ее, когда у нее болели зубы, когда она разбивала коленки или обжигалась. Сейчас Бюрк был беспомощен.

— Может, сливки? — спросил он. — Они обволакивают и не позволяют яду полностью усвоиться организмом; а потом мы попробуем очистить от яда желудок.

— Да, сливки, — решительно произнес Рэм.

Тина рыдала и вскрикивала, постепенно переходя на хрип.

Мсье Бюрк поднес к ее губам кувшинчик со сливками, но Огонен истерично оттолкнула его руку. Сделать глоток сейчас означало для нее пытку.

— Нет, нет, нет, — выкрикивала она.

— Заставим ее силой, — приказал Дуглас и сжал запястья женщины.

Им удалось влить в Тину около пинты[21], прежде чем ее вырвало. Теперь лорд уже нежно поддерживал невесту, чувствуя конвульсии ее желудка. Она задыхалась и кашляла. Рэму хотелось убежать прочь из этой кухни, он был в полной панике. Она умрет, умрет в агонии, а он ничего не может сделать. Его невеста сейчас была совершенно обессилена, слезы страха стояли в ее глазах. Лорд ничего не знал о ядах, кроме того, что они ведут и смерти, но он мог помочь Тине в одном — дать ей свою силу.

— Все будет в порядке, любимая. Я здесь, держись за меня.

Огонек из последних сил уцепилась за мужчину.

— Еще сливки, — приказал он мсье Бюрку.

«Они действуют очищающе», — с облегчением подумал повар. Он лихорадочно перебирал в уме названия лекарств, но теперь они не понадобятся. Мало что может противостоять яду, разве что попытаться вывести его из организма.

Привидение, следящее за этой сценой, было в отчаянии. Все снова повторялось, лорд Дуглас отравил свою жену! Дамарис вспомнила тот бокал вина, что муж вложил ей в руки. Снова увидела, как она пьет вино. Невозможно было опять вынести все это. Дамарис улетела разыскивать Александра. Она обнаружила его с Коли-ном и Чокнутым Малкольмом. Сжав кулаки, она бросилась на мужа:

«Тина умирает, будь ты проклят, Дуглас! Твое место в аду!»

«Дамарис, прекрати! Это был не я, говорил тебе это раньше и снова повторяю. Безумная скотина сделала это опять!»

Дамарис с ужасом посмотрела на сумасшедшего старика.

«Пойдем, Алекс, мы должны как-то помочь».

Призраки растаяли и вновь появились на кухне. Александр видел себя на месте Рэма, успокаивающего маленькую женщину, которую он держал на руках. Взгляд Черного Дугласа говорил о его растерянности. Несколько служанок торопливо убирали и мыли пол, Тину опять вырвало. Она была смертельно бледной, с посиневшими губами. Спазмы безостановочно сотрясали все тело женщины. Мучительная боль лишила ее остатков сил, и Огонек беспомощно повисла на руках лорда, прижимая руки к животу. Последний приступ рвоты ужасно обеспокоил Дугласа — его невесту тошнило кровью. Она вся похолодела и покрылась потом, он ощущал, как тело ее стремительно теряет тепло. С показной твердостью Рэм сказал французу:

— Я отнесу ее в кровать. Надо как-то уменьшить боль.

Он вспомнил, как после боя поступают со смертельно ранеными:

— Приготовьте отвар из руты и вина с водой. Так не может больше продолжаться.

Перепрыгивая через ступеньки, лорд поднялся в спальню с Тиной на руках, положил ее в постель и начал разжигать камин. Стоны невесты разрывали ему сердце, он быстро вернулся к кровати.

— Рэм, — прошептала она, — помоги мне.

Опустившись на колени, он прижал ее к себе.

— Тише, дорогая, я не позволю тебе умереть. Держись за меня, я не оставлю тебя ни на минуту.

С бледным как мел, искаженным от страха лицом в комнату вошла Ада. Она принесла воду и полотенца.

— Быстрее, Ада, расстели полотенце на полу.

Дуглас приподнял Тину к краю кровати, одной рукой нажимая ей на живот, чтобы облегчить конвульсии при тошноте. Его глаза встретились с глазами гувернантки, и он покачал головой, осознавая свое бессилие. Огонек, поджав колени к груди, каталась по кровати, как раненое животное. Ее стоны переходили в тонкий плач.

— Помоги мне раздеть ее, Ада. Приготовь широкий халат, эта одежда стесняет ее.

Сейчас губы леди Кеннеди посерели, а ее тело в перерывах между спазмами становилось вялым, как у тряпичной куклы. Дыхание было затруднено, она словно боролась за каждый глоток воздуха. Лицо Рэма покрыл холодный пот от ужаса, что его любовь вот-вот издаст последний вздох. Гувернантка поставила у кровати таз с водой, но лорд сказал:

— Я сам.

Нежность, с какой он обращался со своей невестой, у любого вызвала бы слезы. Дуглас накинул на нее халат. Рвота прекратилась, но он не знал, хороший это признак или дурной. Он понимал только одно — что не выдержит, если опять придется давать ей сливки. Тина тихо плакала, всхлипывая, как ребенок, и прижимая к животу кулаки. Ее глаза, встречаясь со взглядом лорда, выражали одну лишь муку и переполняющий ее страх смерти.

— Я умираю, — прерывающимся голосом прошептала Огонек.

— Нет! — резко ответил Рэм. — Нет, ты не умираешь! Очень больно? — спросил он.

Молодая женщина слабо кивнула.

— Хорошо! Раз ты чувствуешь боль, значит, смерть далеко.

Он не имел представления, правда ли то, что он говорит, но произнес эти слова так убедительно, что она поверила.

Мсье Бюрк принес отвар. Рэм сел на кровать, приподняв голову Тины.

— Детка, постарайся выпить это. Мсье Бюрк приготовил отвар специально для тебя.

Он поднес чашу к ее губам, доверчивость, с которой она сделала несколько глотков, убивала его. «Господи, прости, ведь последнее, что она приняла из моих рук, был яд», — подумал Дуглас. Молча он начал молиться: «Пресвятые апостолы, страдальцы и мученики, сотворите чудо. Отче наш на небесах, только чудо может спасти ее». Ему показалось, что после отвара судороги Тины несколько поутихли. Она еще плакала и каталась по постели, но спазмы и дикие крики прекратились.

Ночь тянулась медленно. Рэм лежал рядом с невестой, обнимая и поддерживая ее, умоляя не сдаваться и не покидать его. Их пальцы переплетались, и Дуглас подумал, что, наверное, единственная причина, по которой Тина еще жива, это то, что он крепко держал ее, не позволяя уйти. К утру у леди началась лихорадка; ее лицо побагровело, она то погружалась в забытье, то корчилась от боли. Дуглас пытался дать ей попить, но все выходило обратно, и Огонек смотрела на лорда дикими, обвиняющими глазами. К полудню жар настолько усилился, что ее стала бить дрожь, потом начались конвульсии.