Элоиза Джеймс - Покоренный ее красотой

Линнет бросила отчаянный взгляд на Элизу. Горничная снова выступила веред, словно охраняя ее постель.

– Если вы передадите ужин мне, милорд, я позабочусь о том, чтобы моя хозяйка съела все до последней крошки. Она еще не готова принимать посетителей.

– Я не посетитель! – рявкнул Пирс.

Элиза воинственно сложила руки на груди.

– О, ради Бога, – внезапно сказал он и вышел из комнаты. Линнет прислушивалась к стуку его трости в коридоре и на лестнице, пока он не затих в отдалении.

Элиза подошла ближе.

– Я не смогу долго удерживать его на расстоянии, – сказала она, глядя на Линнет. – Он врач. И уже видел худшее. В первую ночь он был один рядом с вами.

По щеке Линнет скатилась слеза. Элиза села на краешек постели и положила ладонь на ее локоть, даже не поморщившись от ощущений.

– Ну, ну, – сказала она. – Если кто и заслужил право хорошенько выплакаться, так это вы.

Так продолжалось неделю. Пирс врывался в комнату, а Элиза выпроваживала его. Иногда Линнет казалось, что парочка наслаждается этими маленькими представлениями. Элиза постоянно кричала на графа, а Пирс, не задумываясь, отвечал ей тем же.

Но раз или два Линнет перехватила взгляд Пирса и поняла, что он чувствует себя оскорбленным.

– Это не имеет значения, – прошептала Линнет, лежа одна глубокой ночью. – Я не могу… не могу быть герцогиней. Никогда. Это немыслимо.

Наконец Пирс заявил, что она готова к переезду, по крайней мере в замок. Элиза хотела надеть на нее платье, но Линнет отказалась. Теперь она могла говорить, хотя и тихо.

– Простыня, – хрипло произнесла она. – Она больше.

Элиза мигом поняла, что она хочет сказать.

– Ваши волосы вьются, – заметила она. – Так что не расстраивайтесь. Похоже на короткие стрижки, которые делают некоторые дамы. Это модно, в том смысле что француженки, наверное, додумались до них первыми.

Волосы меньше всего беспокоили Линнет. Она знала, что они отрастут. От одной мысли, что придется покинуть эту комнату и предстать перед людьми, которые будут глазеть на нее, ее затошнило.

Но она безропотно позволила мистеру Буллеру, кучеру Пирса, вынести ее наружу, завернутую в простыню.

Было так ужасно покидать гостиницу… но когда они прибыли в замок, где их ожидали Прафрок и лакеи, а по ступенькам спустился герцог, чтобы встретить их лично, Линнет захотелось немедленно умереть, когда она увидела в их глазах сочувствие.

Но смерть, похоже, не спешила к ней, поэтому она закрыла глаза и притворилась, будто ничего этого не происходит. Что она в Лондоне, танцует с принцем Августом. Принц улыбается, глядя на нее с тем очарованным видом, который он всегда демонстрировал рядом с ней.

– Конечно, с ней все в порядке, – грубовато произнес голос Пирса, нарушив ее грезы наяву. – Просто она выглядит как вареный рак, а ведет себя вдвое хуже.

Танец, сказала себе Линнет. Вот принц Август повернул ее в фигуре танца, и она увидела, что на нее смотрят с откровенной завистью. Ее юбки взметнулись…

– Нет, просто у нее очередной приступ мигрени, – буркнул Пирс. И небрежно добавил: – Покажите Буллеру, где ее спальня.

Они двинулись по лестнице. Линнет слышала шаги Элизы, спешившей наверх перед ними, и затрудненное дыхание Буллера.

– Извините, если я слишком тяжелая, – сказала она, не открывая глаз. Ее голос уже не звучал хрипло.

– Пустяки, мисс, – отозвался кучер с сочувствием в голосе. Всеобщее сочувствие было более унизительным, чем то, что она испытала в тот вечер, когда все в бальном зале отвернулись от нее. Пожалуй, она предпочла бы раздражительность Пирса.

Спустя мгновение она оказалась в постели.

– Его милость сказал, что вы сможете встать сегодня, – сообщила Элиза. – Возможно, леди Бернис присоединится к вам за чаем.

– Нет, – решительно заявила Линнет. Когда наступил вечер, она закрыла глаза, но уснуть не могла. Она лежала в постели, прислушиваясь к звукам замка: отдаленному позвякиванию, скрипу половиц под чьими-то ногами, стуку парадной двери, когда та открывалась и закрывалась.

В течение следующих нескольких дней она съедала все, что приносила ей Элиза, и послушно делала круги по спальне, набираясь сил, но отказывалась выходить из комнаты. Пирс оставил попытки навестить ее. Она начинала мотать головой на подушке, стоило ему перешагнуть порог, не желая слушать его доводов.

– Я уже в силах вернуться в Лондон, – сказала она Элизе как-то вечером. – Не могла бы ты передать это герцогу?

– Я передам, – отозвалась та с неохотой. – Но что скажет…

– Я благодарна графу за заботу обо мне, – спокойно произнесла Линнет. – Но решила не выходить за него замуж. Это не более того, что он сказал мне до того, как я заболела. Я не допущу, чтобы кто-нибудь женился на мне из жалости, Элиза. Никогда!

Горничная вздохнула и вышла из комнаты.

– Она хочет уехать, – сообщил герцог Пирсу.

– Чушь! – сердито отозвался тот. – Она не может уехать.

– Ее горничная сказала, что она достаточно окрепла и просидела вчера целый день в кресле.

– Ее кожа все еще слишком изранена, что может привести к заражению. Она должна оставаться под медицинским присмотром.

– Опасность заражения реальна?

Пирсу было тошно видеть сочувствие в глазах отца. Как будто ему недостаточно того, что они с матерью пялятся друг на друга, как пара влюбленных подростков. Он отвернулся, запустив пятерню в волосы с такой яростью, что стягивавшая их лента упала.

– Нет, – признал он.

– Возможно, если ты позволишь ей уехать, она вернется к тебе, – сказал герцог. – Когда поправится.

– Не вернется. – Пирс двинулся через лужайку перед замком, яростно втыкая трость в траву.

Герцог ускорил шаг, чтобы не отставать.

– Она любит тебя. Почему бы ей не вернуться к тебе? Я же вернулся.

– Господи, это что, рецепт нежного воссоединения? – сказал Пирс, остановившись на краю цветочной клумбы.

– Только если ты этого хочешь.

Пирс промолчал, выражая безмолвное согласие.

Герцог вздохнул.

– Я знаю, что тебе неприятно слышать это, но я сожалею, что нанес тебе увечье и испортил тебе жизнь, Пирс. Я бы отрезал собственную ногу, если бы мог. Я бы…

– Ты ничего не добьешься, даже убив себя, – сказал Пирс. Странно, но глаза отца были точно такими же, как у него. В своем воображении он всегда видел их сузившимися, с безумным блеском опиумного опьянения.

Это были детские воспоминания. Перед ним стоял страдающий, но сильный мужчина. Искренне любящий.

– Я прощаю тебя, – сказал Пирс. Подобные сцены были не для него, и он задумался на мгновение, пытаясь вспомнить, что еще, по мнению Линнет, ему следовало бы сказать отцу. Жаль, что она заперлась в спальне, изображая спящую красавицу.

В глазах отца блеснули слезы.

– Я никогда не прощу себя. Никогда.

И тут он понял, что сделала бы Линнет на его месте. Он раскрыл объятия, и герцог обнял его, как давным-давно, когда Пирс был маленьким, а его отец большим.

Все эти эмоции привели Пирса в еще большее раздражение. Он отстранился и буркнул:

– Кстати, моя жизнь не испорчена.

– Ты страдаешь от невыносимой боли, – возразил герцог, уронив руки.

Пирс сбил головку маргаритки кончиком своей трости.

– Это не сломило меня. Я чертовски хороший врач. И никогда не стал бы врачом, не пристрастись ты к опиуму. – Он бросил свирепый взгляд на отца. – Я бы скорее умер, чем отказался быть врачом.

Уголок губ герцога приподнялся в грустной улыбке.

– Но у тебя нет семьи и друзей.

– Чушь. У меня есть Себастьян. Ты прислал мне Прафрока. И у меня есть Линнет, если мне удастся удержать ее.

– Ты уж постарайся, – отозвался его отец. – Если твоя жизнь, разумеется, не испорчена.

– Она не желает разговаривать со мной, – сказал Пирс, обезглавив очередной цветок. – Я написал ей письмо, но ее горничная сообщила, что она разорвала его, даже не читая.

– Когда я понял, что не могу больше выносить неизвестность относительно тебя, я сел в карету и приехал в Уэльс, хотя знал, что ты придешь в ярость. Линнет была просто предлогом.

– Каждый раз, когда я захожу в ее комнату, она отворачивается и прячется. – Еще два цветка лишились голов.

Герцог пожал плечами, и Пирс узнал этот жест, выражавший ироничное смирение. Он думал, что все воспоминания об отце связаны с опиумным дурманом. Оказывается, он помнил гораздо больше.

– Полагаю, я мог бы проникнуть в ее комнату ночью.

– По крайней мере будет темно, и ей не придется переживать, что ты смотришь на нее.

– Это нелепо. Именно я вытащил ее из того курятника. И прекрасно знаю, как она выглядит!

– Твоя мать считает, что все дело в ее коже.

– Почему? – Пирс снова запустил пятерню в волосы.

– Линнет в ужасе, что лишилась своей красоты.

– Она не лишилась своей красоты! Ее кожа стала другой, но в остальном она осталась такой же, как раньше.

– Но для Линнет это означает утрату красоты, а для столь ослепительной красавицы это огромный шок.

– Еще бы, – мрачно отозвался Пирс, сбив еще три цветка. – Она достаточно тщеславна, чтобы бросить меня по этой причине, так что, должно быть, это важно. Знаешь, она умоляла меня в тот день, в гостиной, когда вы с maman вылезли из окна. Она умоляла меня жениться на ней. Она сказала, что согласна выглядеть дурочкой из-за меня.

Герцог кивнул.

– Но очевидно, вся эта любовь основывалась на том, чтобы быть достаточно красивой, чтобы вертеть мной, – сказал Пирс, воткнув трость в землю.

– Или быть уверенной, что она достаточно хороша для тебя, – предположил его отец. – Я не замечал никаких признаков того, что Линнет надеялась вертеть тобой.

Пирс усмехнулся:

– Достаточно хороша для меня? Для калеки с отвратительным характером и ядовитым языком?

– Ты тот, кто ей нужен. У меня сложилось впечатление, что ты единственный мужчина, которого она когда-либо хотела, хотя за ней ухаживали принцы, а также все светские холостяки. И у большинства из них прекрасные манеры и характеры.

– Болваны, все до единого, – хмыкнул Пирс.

– Ты присоединишься к их компании, если упустишь ее.

– Я никогда не осмеливался даже мечтать о женщине, подобной Линнет. А тем более о совместной жизни с такой, как она.

– Это не повод для того, чтобы не осмеливаться сейчас, когда она стоит перед тобой. Когда вы вместе, в воздухе чувствуется что-то такое…

– Она моя вторая половинка, – яростно произнес Пирс, не поднимая головы. – Моя чертова вторая половинка. Олицетворение всего, о чем я мечтал, и вот она, передо мной.

Герцог положил руку ему на плечо.

– Скажи ей об этом.

Пирс судорожно сглотнул. Эта идея ужаснула его. Одно дело выболтать правду отцу, и совсем другое – сказать это женщине, которая даже смотреть на него не желает. Его башмаки были усыпаны цветочными лепестками.

– Это то, что ты сказал maman?

– Нет. Она не стала слушать. – В голосе герцога послышались веселые нотки.

Пирс поднял руку.

– Обойдемся без подробностей.

Его отец усмехнулся, пожав плечами:

– Поступай, как сочтешь нужным.

Понадобились целые сутки, чтобы придумать план.

Инстинкты подсказывали Пирсу, что посещение Линнет ночью лишь ухудшит ситуацию. Он не мог сказать почему, но он доверял своим инстинктам во врачебной деятельности и решил, что может точно так же положиться на них, когда дело касается Линнет.

Как ни унизительно, ему пришлось обратиться за помощью. Воистину это была тяжелая работа – ухаживать за Линнет. Воспоминание о том, как он полз по коридору с голым задом (хоть и в темноте), заставило его содрогнуться.

– Ты хочешь, чтобы я вошел в спальню Линнет? – ужаснулся Себастьян. – Ни за что!

– Я буду с тобой, кретин, – заверил его Пирс. – Ты возьмешь ее на руки, вынесешь из замка и отнесешь вниз, к бассейну.

Себастьян разинул рот.

– И не подумаю! – заявил он. – Ты сошел с ума?

– Разве я когда нибудь ошибался в диагнозе?

– Конечно!

Пирс отмахнулся.

– В девяноста случаях из ста я прав, не так ли?

– Какое это имеет отношение к данному случаю?

– Я поставил ей диагноз и теперь должен вылечить ее.

В глазах Себастьяна отразилось сомнение.

– Она будет вопить как резаная.

– Не будет, – возразил Пирс. – Я уже велел Прафроку убрать всех с пути. И она слишком стесняется своей внешности, чтобы привлекать к себе внимание.