Я хватаю графин со скотчем и стакан. Наливаю немного янтарной жидкости в него и залпом выпиваю. Нет ничего лучше, чем хорошая выпивка.

Слышу звонок в дверь и стону, когда встаю, чтобы открыть дверь.

Открываю ее, все еще держа стакан скотча в руке. Кэсси стоит с хмурым выражением лица.

— Тео…

Я захлопываю дверь перед её лицом. Я точно не могу иметь дело с этим прямо сейчас. Если это сделает меня сволочью, то так тому и быть, но прямо сейчас она сука, которая разрушила мою жизнь.

Поднимаюсь по лестнице и падаю на диван, где продолжаю пить. Я пью, потому что это легче, чем столкнуться с ситуацией, в которой я нахожусь. Это проще, чем смотреть на то, в какие руины превратилась моя жизнь, и это легче, чем смотреть на то, что я сделал с единственной женщиной, которую когда-либо любил.

Мне необходимо было её увидеть. Мне необходимо было знать, и теперь я знаю.

Всё, что я слышал в голове, это два слова: «Мне надоело». Эти слова бьют меня, как удар в живот каждый чертов раз. Ей надоело. Вот и всё, возврата нет. Я всё испортил, и теперь мне нужно жить с последствиями. По правде говоря, я пришел, потому что я нуждался в ней с определённой целью. Она, как лучик света в сером мире.

Если этот ребёнок от меня, то мне придется встретиться с серьёзными последствиями. Полагаю, я надеялся, что она даст мне некую волшебную силу, чтобы я смог смотреть в лицо всей этой ситуации. Глупо, зачем ей? Я ничего не сделал, но причинил ей боль. Я не заслуживаю её. Она любила меня. Она впустила меня туда, где больше никого не было…, а потом я разрушил её изнутри. Я получил что-то драгоценное, и я испортил это, ещё до того, как это началось.

Я наполняю стакан скотчем, и ещё один, пока я не перестаю что-либо чувствовать.

***

Просыпаюсь утром во вторник с адской головной болью. У меня во рту будто что-то сдохло, и желудок сильно бурлит. Я переворачиваюсь и щурюсь от яркого солнечного света, льющегося через французские двери. Я ощущаю себя вампиром, когда я съёживаюсь от солнечного света. Мне удаётся, шатаясь, добраться до кухни и найти аспирин. Скотч, возможно, был хорошей идеей, но после него похмелье такое же, как и после дешевого и противного пойла. Фу, моя чертова голова. Я серьёзно раскаиваюсь во вчерашней жалостливой вечеринке для одного. Бл*дь.

Мой телефон звонит на барной стойке, и я поднимаю его, не посмотрев на экран.

— Алло? — я отвечаю скрипучим голосом. Боже, мой голос отвратительный.

— Тео? — спрашивает мужской голос на том конце.

Я закрываю глаза и прислоняюсь лбом к столешнице.

— Ммммммм.

— Черт, звучишь дерьмово.

— Прежде чем ты оскорбишь меня, кто это? — ворчу я. Грёбаный ад, чувствую, как мой мозг просто отключается и покидает здание. Вероятно, он уходит в тёмную комнату и задаётся вопросом, какого чёрта произошло, и почему, бл*дь, я даже в человеческом обличии… вроде как.

Он вздыхает.

— Это я, Уилл, придурок. — Из всего того времени, когда мой брат мог позвонить мне, он выбрал именно этот момент. Черт.

— Ох, привет.

— Я в Лондоне, — ставит он меня в известность.

— Что? Приятно, что ты сказал мне, что приедешь, идиот, — рычу я. Иногда мой брат может быть такой задницей. Можно ли по телефонному звонку убить, чёрт возьми, его?

Он смеётся.

— Думал, я удивлю тебя.

— Да, ну удачи с этим, потому что я уверен, я сегодня не выйду из дома.

— О, чёрт возьми, Тео, мужик. Это похмелье. Ты встречаешься с ним по несколько раз в неделю регулярно с шестнадцати лет, ты должен был привыкнуть к нему. — Я почти вижу, как он закатывает глаза. Я определённо чёрная овца в нашей семье.

— Откуда ты знаешь, что я не болен? — спрашиваю возмущенно.

— Потому что мы говорим о тебе. У тебя всегда похмелье.

— Иди на хер, — ворчу я над столешницей.

— Я остановился в «Ритце». («The Ritz» – фешенебельный отель класса премиум в центре Лондона. Ресторан отеля имеет одну звезду Мишлен). Присоединись ко мне за завтраком через полчаса, — говорит он так, что не оставляет возможности для спора. Мой брат такой же, как я, но старше, серьёзнее и иногда бывает немного устрашающим.

— Ты серьёзно хочешь, чтобы я завтракал в «Ритц» в таком состоянии?

— Соберись, ты чёртов идиот, — и он вешает трубку. Тьфу, я упоминал, что я не очень лажу с братом. Кэт всегда говорит, что слишком много тестостерона Эллисов в одной комнате. А я думаю, что он просто мудак.

***

Я вхожу в «Ритц» в джинсах, футболке и очках Ray Ban. Моя голова всё ещё болит, и свет раздражает мои глаза. Люди замечают мою простоватую одежду, но меня это не волнует. Здесь нет ни одного парня без галстука. Лично я считаю, что это дерьмо слишком пафосно. Я серьёзно, «Ритц»? Мой брат всегда выбирал один из чопорных отелей, выпендрёжные машины и огромные дома. Не поймите меня не правильно, Я едва ли нищеброд, но у меня нет ни десяти супермашин в моём гараже, ни громадного особняка. Дом, в котором я живу, принадлежал моей бабушке, которую я люблю, поэтому я живу там. Уилл живёт в огромном пентхаусе в центре Парижа. Совершенно не мой стиль.

Итак, теперь я в «Ритц», и мне приходится терпеть это, когда у меня есть прекрасный офис, где я мог бы спокойно пережить похмелье, или даже лучше было бы на диване. Но нет, я должен показывать своё похмелье, бл*дь, на публике.

Мой брат сидит за столом рядом с окном. На столе чай, кофе и несколько круассанов. Серьёзно, круассаны? Убейте меня сейчас же.

— Ах, Тео. Всё-таки решил присоединиться ко мне? — он улыбается и хлопает меня по плечу. — Бурная ночь?

— Что-то вроде этого, — бормочу я. Уилл понимающе ухмыляется. Он раньше был так же ужасен, как и я, и, честно говоря, моя репутация плохого мальчика началась с того, что я был одним из двух братьев Эллис. Пресса любила нас даже больше, чем меня и Хьюго. Конечно же, потом Уилл женился, переехал в Париж и стал скучным мудаком. Мой брат из той породы спокойных и уравновешенных парней, которые становятся жуткими ублюдками, когда дела идут не так, как им хочется. Он выглядит довольно устрашающе со своими шестью с половиной футами роста (прим.ред.198 см) и телосложением, как у регбиста. Он старше меня всего на два года, но уже седеет, от этого он выглядит ещё старше. Мы не похожи друг на друга. У него серые глаза и волосы светлее моих. Я младше, лучше выгляжу, и я напоминаю ему об этом при каждой возможности.

— Желаете что-нибудь заказать, сэр? — ко мне подходит официант.

— Не могли бы вы принести мне скотч? — спрашиваю я. Этим я точно поправлю здоровье. Других вариантов нет.

— Конечно, сэр. — Персонал здесь точно знает, как угодить клиенту. Если я хочу пятисотфунтовый стакан скотча в девять тридцать утра, то здесь я его получу.

Уилл поднимает брови.

— Настолько плохо?

— Настолько, — киваю я. Снимаю солнцезащитные очки, несмотря на яркий солнечный свет, льющийся из окна.

— Полагаю, что я должен быть польщён, что ты вообще появился, даже если ты и опоздал на час.

— Да, должен, — ворчу я. — Так или иначе я сейчас здесь, так что перестань ныть. — Моя голова болит, и я должен опустить её на руки на секунду, пока комната не перестанет вращаться.

— Хочешь круассан? Это поможет тебе почувствовать себя лучше, — он улыбается. Я прищуриваюсь.

— Нет, я не хочу чёртов круассан. — Прямо сейчас он ведёт себя слишком самодовольно.

Он пожимает плечами.

— Ладно. Итак, из статьи, которую я видел в утренней газете, я предполагаю это… — он указывает на меня, — …это из-за женщины.

— Так ведь было всегда? — я беззаботно улыбаюсь. — Что за статья?

— О, что-то об адвокате и о беременной женщине. Там фотография, как ты прижимаешь к машине рыжеволосую головку. Она горячая. — Он пожимает плечами. — Это был лишь вопрос времени, когда ты обрюхатишь какую-нибудь бедную девочку.

— Бл*дь, подонок, — бормочу я. Я ненавижу прессу. Они все такие уроды.

Официант приносит мой скотч, который я тут же выпиваю. Я вздрагиваю. Боже, что за мерзкое дерьмо. Мой желудок восстаёт против алкоголя. Тише, держись. Через десять минут всё станет лучше. Если меня не вырвет до этого.

Он качает головой и посмеивается.

— Ты сумасшедший ублюдок.

Я пожимаю плечами.

— Я приму это.

— И всё-таки, это правда? Ты обрюхатил какую-то девчонку? — его лицо серьёзное, и я начинаю подозревать, что он не просто так прочитал статью сегодня.

Я вздыхаю. Он знает всю историю, он всегда всё знает. Он просто играет со мной.

— Зачем ты здесь, Уилл?

Он молчит в течение секунды и смотрит через зал.

— Я беспокоюсь.

Я фыркнул.

— Если ты беспокоишься обо мне, то не стоит этого делать.

Он закатывает глаза.

— Если ты хочешь напиться, перетрахать половину Лондона и подцепить каждый ЗППП на свете, меня не может это не волновать. Меня беспокоит то, что ты делаешь это у всех на виду. Это плохо сказывается на компании.

Типичный мой брат, это всё ради компании.

— Пресса всегда изображает меня плохим мальчиком. Пока это не вредит компании. — Моя головная боль начинает медленно отступать. — И ты не тот человек, который может осуждать меня. Ты был таким же плохим парнем, пока не получил кляп в рот и цепь вокруг лодыжки. — Он хмуро смотрит на меня. Он ненавидит меня за то, что я отношусь к Дульчи, как к кляпу и цепям. Она на самом деле прелесть, но мой брат превратился совершенно в другого человека, с тех пор как встретил её. Может быть это то, что любовь делает с тобой? Она определённо изменила меня, и ещё она разрушила меня.

Он наклоняется и смотрит в мои глаза.

— Это не вредило компании, когда мы ворвались на сцену: свежие лица, юные вундеркинды бизнеса. Всем нравилось, что мы были молодыми, возбуждающими, разными, чего не видели раньше в деловом мире Лондона. — Он сделал глоток чая. — Теперь мы стали старше. Клиенты ожидают от нас профессионализма. Скоро тебе исполнится тридцать, а ты всё ещё пьёшь и трахаешь всё, что движется. Если ты хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьёз, тебе нужно измениться, Тео. В какой-то момент каждый должен стать взрослым. Я вырос. — Я уставился на пустой стакан из-под виски передо мной. Я действительно ненавижу, когда брат чертовски прав. — Кэт сказала мне, что ты по-настоящему серьёзно относился к одной девушке, — прощупывает он.

Я фыркаю со смехом.

— Несмотря на твое мнение обо мне, похоже, что я способен на это, да, — я хмуро смотрю на руки. В его глазах я просто его смешной младший брат. Я не хочу признавать, насколько я на самом деле смешон. Что я, не осознавая, потерял Лилли, прежде чем мы даже начали нормальные отношения. Никогда раньше не чувствовал себя неудачником. Всё, до чего я дотрагивался, всегда превращалось в золото, но это кажется таким незначительным в свете этой одной неудачи. Так или иначе, потерпев неудачу в этом, чувствую, что потерпел неудачу во всём. — Теперь это не важно, в любом случае всё кончено. — Бл*дь. Мне нужен ещё один стакан скотча. Я подзываю официанта и заказываю скотч, но Уилл быстро меняет его на кофе. Мне даже не хочется спорить с ним. Мой разум отключается, когда ледяная хватка боли снова начинает кружить вокруг моего сердца.

— Эй, — мягко говорит Уилл. Я поднимаю глаза. Он смотрит на меня. — Ты действительно покончил с этим? — Он в шоке. — Я думал, это беременная девочка, которая держит тебя на крючке.

Я сухо смеюсь.

— Нет. Я даже не знаю, бл*дь, что мне делать с этим. — Я вздыхаю и задираю голову, чтобы посмотреть на потолок, где над нами висит золотая люстра, которая хорошо отвлекает мои отчаянно работающие мозги. Я снова смотрю на Уилла.

— И как будешь исправлять это? — спрашивает он.

— Чёрт, если бы я знал, — я смеюсь. — У меня есть сумасшедшая сучка, с которой я даже не помню секс, и которая пытается навязать мне своего ребёнка. Я даже не знаю, мой ли это ребёнок. Потом у меня есть рыжеволосая Лилли. — Он поднимает брови. — Она не хочет иметь со мной ничего общего, с тех пор как узнала обо всём этом.

— Итак, ты изменил ей и обрюхатил другую женщину? — Он вздыхает, как будто только этого и ждал от меня.

— Нет! Я не изменял ей. Я бы так не поступил с ней. Это запутано. В то время мы были не вместе.

Брат внимательно смотрит на меня, его лицо хмурится.

— Ты обычно не из тех, кто зацикливается на одной женщине, — размышляет он.

Я медленно выдыхаю.

— Нет, но она была… все еще остается моей женщиной… — Я удивлен собственной честностью. Боже, достаточно скоро я стану одним из этих конченых подкаблучников, и каждый парень будет жалеть меня.

Он качает головой.

— Никогда не думал, что этот день настанет, — он слегка улыбается.

— Я и ты, мы оба. Но я скажу тебе, что эти страдания не могут стоить этого.

Он осознанно улыбается и поднимает руку, на которой сверкает золотое обручальное кольцо.