Элизабет наконец тоже улыбнулась Эдварду и обняла его за шею.

– Я рада видеть вас в Хатерлее, – объявила она и чмокнула его в щеку. – Надеюсь, вы будете к нам наведываться. Правда, последнее время мы стали принимать гостей не так часто, как прежде… кажется, из соображений экономии. – При последних словах Элизабет смутилась и вопросительно посмотрела на старшую сестру.

– Не беспокойся. Я все объяснила… майору Блэкторну, – вполголоса сказала она и подумала, что, хотя наедине они могут сколько угодно звать друг друга по имени, все же на людях он навсегда останется для нее майором Блэкторном или, на худой конец, просто Блэкторном.

Наконец и младшие сестры выбрались из своих муслиновых и тюлевых укрытий и тоже подошли к Эдварду. Каролина долго вглядывалась в его лицо, потом, вздохнув, подала руку.

– Я пыталась вас вспомнить, майор, но у меня ничего не выходит, – извиняющимся тоном сказала она. – Наверное, в то время, когда вы дружили с Джулией, я была еще слишком мала.

– А я еще вообще пешком под стол ходила, – подхватила Аннабелла. – Но потом, когда мы с Каролиной начали подрастать, Джулия частенько рассказывала нам про ваши приключения… Это было потрясающе! Я так жалела, что мне самой в ту пору приходилось сидеть в детской. Помню только, как няня без конца распекала за что-то бедную Джулию, иногда прямо-таки до слез ее доводила. Вам, кстати, известно, что Джулия собиралась идти за вас замуж, когда вырастет? Кажется, она даже в первые годы после вашего отъезда иногда заговаривала об этом. – Аннабелле, младшей из сестер, только что исполнилось семнадцать, и она еще не научилась говорить с оглядкой на приличия.

– Вот как? – Эдвард обернулся к Джулии, и в его серых глазах вспыхнули веселые искорки. – Это правда?

– Девичьи фантазии, не более, – бесстрастно отрезала она. – Так что если у вас, майор, появились какие-то надежды в этой связи, можете выкинуть их из головы.

Некоторое время Эдвард продолжал рассматривать ее с задумчивой улыбкой, потом перевел взгляд на сестер и на невообразимый беспорядок, царивший кругом. Пожалуй, в этот час комната больше всего походила на швейную мастерскую в разгар рабочего дня.

– Случалось ли лорду Питеру заглядывать к вам сюда во время вашей работы? – спросил он.

– Нет! – От неожиданности Джулия испуганно замотала головой. – Нет, никогда!

– На его месте, – проговорил Эдвард медленно, словно вкладывая в каждое слово какой-то особый смысл, – я был бы очарован столь восхитительной идиллией в кругу семьи.

Брови Джулии удивленно поползли вверх. Очарован? Этим ужасным беспорядком? На миг она представила себе лорда Питера и поняла, что он одинаково неодобрительно отнесся бы и к хаосу их утренней комнаты, и особенно к тому, что юные леди, которым давно полагалось бы забыть детские шалости, играют в жмурки со своей служанкой.

Она хотела сказать в ответ Эдварду что-нибудь ласковое и теплое, но Аннабелла опередила ее.

– Майор, хотите с нами поиграть?

Не ожидая ответа, она проворно забралась на стул у него за спиной и набросила ему на глаза платок с тесьмой.

Он не стал возражать, чему Джулия была очень рада.

5

Блэкторн пробыл в Хатерлее до вечера. Жмурки продолжались до тех пор, пока сестры не обессилели от смеха. Потом все поднялись в гостиную, которая традиционно называлась Красной, хотя на самом деле была малиновой с позолотой. Тут Эдвард и Аннабелла пели дуэтом, а Джулия аккомпанировала им на фортепиано.

Каролина с Элизабет слушали их музицирование внимательно, но отнюдь не праздно: обе сидели у окна, низко склонясь над работой, и иголки в их умелых пальцах прокладывали крохотные ровные стежки. Вот уже год, с тех пор как у них не стало возможности платить батским портнихам, сестры сами шили для себя бальные платья. Эдвард был в равной степени поражен усердием сестер и тем, что за время работы ни одна из них ни разу не посетовала на судьбу.

– А кто придумывает вам фасоны? Неужели сами? – спросил он, разглядывая из-за плеча Каролины белое шелковое платье с отделкой из расшитого полупрозрачного тюля.

Каролина подняла на него ясные голубые глаза и улыбнулась.

– Да, но до этого мы внимательно изучаем все последние фасоны Аккермана и «La Belle Assemble». Конечно, лучшие идеи всегда оказываются у Габриелы. Потом мы делаем собственные эскизы, кроим материал и беремся за иголки. Надо сказать, что до сих пор нам везло и все наши опыты заканчивались более или менее удачно. Правда, однажды я скроила юбку на несколько дюймов короче, чем надо, и, чтобы ее удлинить, пришлось нашить по подолу пять рядов оборок. Представьте, после того моего платья я стала замечать на новых платьях батских дам гораздо больше оборок по подолу.

– Значит, вы – создательница нового фасона, – с деланной серьезностью объявил Эдвард.

Каролина смущенно сморщила носик.

– Вы полагаете?.. А-а, вы просто дразните меня! Джулия говорила, что вы мастер дразниться.

Некоторое время она неуверенно смотрела на него, потом, словно решившись, чуть наклонилась вперед и пальцем поманила его ближе к себе. Когда Эдвард приблизил ухо почти к самым ее губам, она торопливо зашептала:

– Отговорите мою сестру выходить за лорда Питера! Он, может быть, и неплохой, но ведь она не любит его. Она только убеждает себя, что любит. Понимаете, он не сможет сделать ее счастливой. Он такой положительный, такой самовлюбленный… Я знаю свою сестру: она просто зачахнет с ним.

Блэкторн целиком разделял мнение Каролины об избраннике ее сестры, однако, учитывая обстоятельства, понимал и то, что интерес Джулии к особе лорда Питера вполне оправдан. Впрочем, поскольку Каролина с Аннабеллой, видимо, не были подробно посвящены в дела семьи, он счел за лучшее не углубляться в этот вопрос.

– Джулии известно мое мнение, – выпрямляясь, произнес он. – В целом оно совпадает с вашим, и я обещаю, что при первой же возможности я постараюсь отговорить ее от опрометчивого брака.

Каролина слегка нахмурилась.

– Не обольщайтесь, майор Блэкторн, – сказала она. – Если уж Джулия вбила что-то себе в голову, переубедить ее будет не так-то легко.

Эдвард улыбнулся в ответ.

– Значит, мне придется постараться.

Позже, когда трое младших сестер отправились переодеваться к ужину и у Эдварда появилась возможность поговорить с Джулией наедине, он решил выполнить данное Каролине обещание.

Джулия стояла у высокого окна, глядя мимо лужайки на зеленые лесистые холмы. Эдвард подошел и встал рядом. На склоне за живой изгородью, в двух шагах от выкошенной лужайки, паслись пятнистые лани.

– Как здесь красиво, – тихо сказал Эдвард.

– Да, здесь хорошо, – отозвалась Джулия. – Делабоулы прожили в Хатерлее больше двух веков… но боюсь, что скоро нам придется отсюда перебираться. Папа уже говорил, что хочет сдать дом вместе с парком, хотя я не совсем понимаю, куда он собирается деть всех нас.

Блэкторн взглянул сверху вниз на ее прекрасные черты в обрамлении золотистых завитков. В изумрудных глазах, таких знакомых, в легких морщинках, только что набежавших на ее лоб, ему мерещилось бремя каких-то непосильных забот. Мучительно хотелось наклониться и разгладить губами этот чистый, гладкий лоб, но он лишь вздохнул и взял ее за руку.

– Джулия, – помолчав, сказал он. – Не выходи за него, даже если он наберется наконец духу и сделает тебе предложение. Он недостоин тебя.

Джулия опустила взгляд на пыльный подоконник с паутинкой в углу и отметила про себя, что надо бы прислать сюда младшую горничную с тряпкой.

– Думаю, что коль скоро он его еще не сделал, то и говорить тут не о чем. К тому же, мне кажется, ты его недооцениваешь. Он очень порядочный человек.

– Хорошо, – согласился Эдвард. – Пусть он порядочный. Но разве он может сделать тебя счастливой?

– Я давно уже не считаю собственное счастье главным в своей жизни. Зато я намерена сделать все от меня зависящее для того, чтобы он был со мною счастлив. Поверь, я глубоко уважаю его, даже по-своему люблю… вот только не знаю, как рассказать ему о наших затруднениях.

– Если ты столько времени не решаешься признаться своему избраннику в том, что по воле обстоятельств вы с сестрами остались без средств, то одно это, по-моему, должно внушить тебе сомнения в правильности выбора. Ведь, если помнишь, мне ты обо всем рассказала, не задумываясь.

– Ты – другое дело. Я не имею на тебя никаких видов.

– Разве в этом дело? – мягко возразил он. – Если он тебя любит – а иначе я не понимаю, о чем тут говорить, – никакие ваши неприятности его не остановят. Если же он не способен отделить тебя от пороков твоего отца, то поверь, он не стоит и одного твоего волоска, не говоря уже о руке.

От таких слов глаза Джулии немного прояснились, губы тронула улыбка.

– Спасибо тебе, Эдвард, – пробормотала она. – Ты прекрасный человек и самый замечательный друг на свете.

Он поднес ее руку к губам.

– Это лучшая похвала, о какой я только мог мечтать.

Их глаза встретились, и сердце Эдварда переполнилось до краев нежностью и теплом. Прекрасные черты Джулии на фоне окна, казалось, светились изнутри. Когда губы Эдварда коснулись ее пальцев, Джулия едва слышно вздохнула, в глазах ее заблестели слезы. Они поняли друг друга без слов. Что бы ни случилось, они всегда, всегда останутся друзьями!

Эдвард снова приник губами к ее дрожащим тонким пальцам. Свободной рукой Джулия коснулась его щеки. Ему хотелось осушить поцелуями слезы, сверкавшие на ее ресницах, хотелось обнять, прижать ее к груди, защитить.

– Джулия… – шепнул он, и в ее имени прозвучал то ли вопрос, то ли просьба – он и сам не знал, что. Впрочем, о чем он мог ее просить? Во всяком случае, не о том, чтобы она отдала ему руку и сердце, потому что ему нечего дать ей взамен.

– Это все неважно, – прошептала она, видимо, поняв то, чего не понимал он сам. – Это неважно. Знаешь, – она улыбнулась, – в свое время ты так же смотрел на меня, когда я падала и разбивала себе коленки. Поверь, я очень благодарна тебе за участие. Я специально привезла тебя сюда, чтобы ты своими глазами увидел всю безвыходность моего положения и понял, почему я поступаю именно так, а не иначе. Но это вовсе не значит, что ты теперь должен, как в наших детских играх, спасать меня и везти в свой замок.

– В замок? – переспросил он. – Да, это будет трудновато. От моего замка теперь не осталось ни флигеля, ни даже сторожки.

Они оба рассмеялись.

– Сестры знают о ваших трудностях?

– Совсем немного. Только Элизабет я на днях рассказала все. Вероятно, следовало посвятить и Каролину с Аннабеллой, но я просто не могла себя заставить. Я подумала: если мне не довелось насладиться девической беспечностью, то пусть хоть у них будет такая возможность.

– Господи, как же ты продержалась столько времени одна?

Она на миг задумалась, поглаживая его щеку.

– Наверное, мне помогала память о маме. Но, поверь, я не сетую на свою долю. По сравнению со страданиями, которые многим сейчас приходится терпеть, она не так уж тяжела. Малолетние дети живут в угольных шахтах, а я, видите ли, страдаю от того, что вынуждена идти замуж… не совсем по велению сердца – разве это не кощунство? – От волнения она некоторое время не могла говорить, а когда продолжила, ее голос звучал сдавленно. – У Габриелы все родные кончили жизнь на гильотине. Ужасно, я просто не могу представить, как она это пережила!.. Так что, как видишь, мне грех жаловаться.

– Ты удивительная, необыкновенная… – горло Эдварда сжалось, и он замолчал.

– Я? – Она тряхнула золотистыми локонами. – Думаешь, я всегда такая кроткая? Ошибаешься. Бывало, я даже впадала в истерику, особенно после разговоров с торговцами, которым мы задолжали… Как правило, они проявляют ко мне ангельское терпение, но ты не представляешь, в какое отчаяние я всякий раз прихожу оттого, что не могу расплатиться с ними немедленно! Для меня это такой же вопрос чести, как для вас, мужчин, карточные долги. – Она глубоко вздохнула. – Аннабелла, конечно, права: я всегда любила тебя… Но мне приходится делать другой выбор, и я хочу, чтобы ты понял, почему.

– Я понимаю. Поверь, я все понимаю. Мне просто жаль, что ты не можешь поступить иначе.

– Будь я одна, я ни за что бы не ступила на этот путь. Но я не одна. Мне надо думать о сестрах и выполнять свой долг по отношению к ним. Я несу такую же ответственность за Элизабет, Каролину и Аннабеллу, как ты за своих солдат.

– Если бы я мог хоть чем-то тебе помочь!..

– Спасибо, Эдвард. Я буду помнить о том, что ты хотел мне помочь.

Склонившись над нею, Эдвард коснулся губами ее губ. Он хотел лишь утешить ее и вовсе не стремился к повторению утреннего бурного эпизода. Но от легкого, нежного прикосновения пламя страсти взметнулось вверх, и вскоре она уже подставляла ему губы, и старалась прижаться к нему теснее, и шептала его имя, а он с жадностью терзал ее рот – единственное, чем мог сейчас завладеть. Он желал ее так, как не желал прежде ни одну женщину. Будь у него хоть крупица надежды, он бы на коленях умолял ее стать его женой.