– Какие обстоятельства? – спросила Аннабелла. – Это вы о том, что папе в последнее время не везет на бирже? Но ведь вы сами говорили, такое со всеми бывает!.. – Младшим сестрам было объяснено, что их финансовые затруднения вызваны неудачами отца на бирже.

Одарив Элизабет весьма выразительным взглядом, Джулия обернулась к Аннабелле и сказала:

– Не слушай ее. Просто мы с майором Блэкторном не можем быть вместе, и это было ясно с самого начала, а вчера… вчера вечером он сказал мне, что уезжает.

– Как?! – воскликнули в унисон три сестры.

– Да, уезжает. Он сказал, что у него какие-то дела в Корнуолле и что его несколько дней не будет в Бате.

– Но ведь он вернется, да? – спросила Каролина, глядя на Джулию сочувственно и печально.

– Вернется, – кивнула Джулия. – Только это ничего не изменит. Ты же знаешь: он солдат, к тому же у него ни гроша за душой.

Неожиданно Джулия заметила, что Аннабелла как-то странно примолкла и сидит, уставившись в одну точку.

– Ты что? – спросила она.

Аннабелла часто заморгала.

– Ничего. Просто вспомнился вчерашний разговор с сэром Перраном. Тогда я подумала, он шутит, но теперь… не знаю.

– Что за разговор? – нахмурилась Джулия. – Начала, так уж договаривай.

Аннабелла снова заморгала.

– Просто сэр Перран беспокоился, не вступил ли его племянник в сговор с контрабандистами. Ведь в Корнуолле их как будто очень много? А майор Блэкторн… ты же сама говорила, он всегда любил приключения.

– Да, но чтобы Эдв… чтобы майор Блэкторн связался с контрабандистами – нет, не могу этому поверить… Впрочем, это тоже не имеет значения. В любом случае брак между нами невозможен. Что же касается лорда Питера, – тут Джулия подняла выше голову и расправила плечи, – то у нас с ним сходные взгляды и вкусы, и… словом, я намерена стать ему хорошей женой. Ему известно о папиных неудачах на бирже, – при этих словах она прямо взглянула на Элизабет, – но он не придает им большого значения. Так что все уже решено. Лорду Питеру только осталось попросить у папы моей руки, и мы поженимся.

Голос Джулии звучал спокойно и уверенно, и ей самой уже казалось, что только так и могло быть.

Смущало разве что отсутствие лорда Делабоула. За ужином Джулия узнала, что он ненадолго заезжал домой, переоделся для игры в карты и тут же уехал к сэру Перрану, даже не заглянув к ней – хотя ему и передали, что она хотела с ним поговорить. Что ж, вздохнула она, видно, придется отложить приятный разговор до утра.

После ужина сестры вместе сидели в гостиной, и Джулия заговорила о своих свадебных планах и видах на будущее. Вскоре Элизабет, а вслед за нею Каролина и Аннабелла мало-помалу оживились и начали, к удовольствию Джулии, обсуждать изменения, которые сулило им всем замужество старшей сестры.

А еще позже, перед сном, Джулия в своей спальне принимала горячую ванну, благоухавшую розовым маслом. Кажется, впервые за последние два года она дышала легко и свободно. На радостях она даже отпустила Габриелу пораньше, сказав ей, что как-нибудь справится с полотенцем и ночной сорочкой. Габриела улыбнулась, поблагодарила ее и ушла.

Джулия с закрытыми глазами лежала в горячей ванне. Итак, все решилось. Ее будущее было ясно и просто. Ее сестры смогут теперь каждый сезон приезжать в Лондон. Сама она поселится в столице, потому что так хочет лорд Питер, и начнет устраивать большие приемы; она сделает все, чтобы ее сестры счастливо вышли замуж, и сама заживет счастливо и красиво, как того хотела мама. Да, теперь наконец она сможет выполнить мамину просьбу и сделать для нее что-то красивое.

От радости, что приняла такое мудрое и единственно верное решение, Джулия, неожиданно для себя самой, поднялась из ванны и, шлепая босыми ногами по полу, подбежала к туалетному столику. Торопливо развязав шнурок, она достала из сумочки табакерку. Ей хотелось увидеть кольцо с изумрудом у себя на пальце, чтобы тем самым оказаться хоть на время ближе к маме и сказать ей, что она была и остается ее послушной дочерью. Кроме того, она смутно надеялась, что кольцо поможет ей наконец поверить в свершившееся: главная цель ее жизни достигнута, ей обеспечена хорошая, даже блестящая партия.

Джулия раскрыла табакерку и растерянно застыла на месте.

Кольцо исчезло.

У нее вдруг перехватило дыхание, словно кто-то ударил ее кулаком в грудь. Она отчаянно открывала рот, но не могла вздохнуть, горло ее сжалось, глаза заломило, как от яркого света. «Мое кольцо!» – хотела крикнуть она, но не могла. Боже, где же оно? Она снова и снова дрожащими руками шарила в сумочке, еще не смея верить, что случилось самое худшее.

Как отец его нашел?.. Она знала, что он и прежде не раз обыскивал ее комнату, но разве ему могло прийти в голову, что она станет держать кольцо в табакерке, в своей собственной сумочке? Теперь ее охватил панический страх.

Внезапно ее взгляд упал на медальон, лежавший чуть в стороне, и она прекратила судорожные поиски. Если вещь, которую она своей рукой убирала в потайной кармашек, оказалась на туалетном столике, значит, он все-таки залез в ее сумочку, открыл табакерку, нашел кольцо и забрал его.

Джулия пыталась убедить себя, что это неважно, что она уже помолвлена с лордом Питером, будущее ее решено, и даже если отец и правда взял ее кольцо, то теперь это уже не имеет большого значения… Но в глубине души она почему-то чувствовала, что имеет, хотя и не могла бы объяснить, какое именно.

Джулия отвернулась от столика и побрела обратно к ванне, но тут же поняла, что ей уже не хочется в горячую воду, а хочется только плакать. Мама подарила ей кольцо с изумрудом, и это кольцо как бы стало в ее жизни продолжением маминой любви и заботы о ней: ведь с ним она могла быть спокойна за свое будущее, вне зависимости от того, с кем придется связать свою судьбу.

Теперь оно исчезло, и Джулия казалась себе абсолютно беспомощной – какой она, впрочем, и была сейчас, стоя посреди своей спальни в луже, уже накапавшей на пол. Ее начало трясти. Надо было одеваться, пока она совсем не продрогла и не заболела. Она достала из платяного шкафа теплую ночную сорочку и машинально начала ею вытираться. Опомнившись, она невесело рассмеялась, бросила мокрую сорочку на пол, потом взяла из шкафа другую и надела ее.

Кольцо исчезло.

Больше она никогда его не увидит. Никогда.

Она задула свечу у изголовья, забралась под бархатное стеганое покрывало и, измученная треволнениями дня, мгновенно уснула.

10

Лорд Делабоул высунулся из окна своей дорожной коляски и крикнул форейтору, чтобы ехал помедленнее. Да, бренди и вина он, пожалуй, сегодня перебрал. От такой тряски его, чего доброго, могло вывернуть наизнанку.

Хорошо еще, что майор Блэкторн так кстати велел принести горячего пива с пряностями. Горячее пиво куда лучше, чем бренди, особенно когда пытаешься следить за картой. Впрочем, все равно он напился как свинья задолго до конца игры.

Он даже не помнил, как оказался у себя в коляске. В памяти почему-то всплывало только склонившееся над ним лицо майора Блэкторна. Ах да, Блэкторн чуть ли не взвалил его на себя, протащил через весь дом, втиснул в коляску и усадил на сиденье. Надо будет завтра утром его поблагодарить. Кажется, майор еще что-то ему говорил, но что? А, вспомнил. Он говорил: «Все хорошо». Фу, какая гнусная шутка!..

Лорд Делабоул обхватил голову руками. Нет, нельзя столько пить. Теперь, как ни пытался, он не мог припомнить последних часов игры. Кажется, он много смеялся – как, впрочем, и все присутствующие, кроме Блэкторна. Майор за весь вечер ни разу не улыбнулся и почему-то почти не сводил с виконта пронзительных серых глаз. Как странно, что именно он выиграл кольцо Джулии. Утром лорд Делабоул ездил в Бат и пытался продать кольцо, но поскольку предлагаемые за него суммы оказались далеки от истинной стоимости, он в конце концов решил просто поставить его на кон. Теперь кольца больше не было, и он был разорен.

Только бы прекратился этот стук в голове! Или это стучат колеса по неровной дороге от Монастырской усадьбы до Хатерлея? Холодные капли упали на его лицо.

Что это, дождь? Щурясь, лорд Делабоул силился разглядеть что-нибудь в темноте, но ничего не видел и не ощущал, кроме колючих капель на своих щеках. Он попытался поднять оконное стекло, чтобы дождь не заливал внутрь, но от усилия его повело куда-то в сторону, и он неловко опрокинулся на сиденье.

Очнувшись, он долго не мог понять, где он и почему его так непонятно болтает из стороны в сторону. Его атласные бриджи промокли насквозь, что-то холодное текло по ногам. Он привстал и попробовал оглядеться, но так ничего и не увидел.

Где он? Почему он весь мокрый? И что это за вода – дождь или… море? Тьма давила на него все сильней. Он хотел вздохнуть поглубже, но не мог. Его вдруг обуял страх, он начал задыхаться. Он застонал, но рядом никого не было.

– Помогите! – позвал он, но вместо крика из его горла вырвался какой-то хриплый шепот. – Помогите! – Получилось как будто немного громче, но и на этот раз из-за дождя его никто не услышал.

Он сел и, нащупав под рукой стену, навалился на нее всей своей тяжестью. Стена неожиданно подалась, и он потерял равновесие. Падая, он успел сообразить, что это открылась дверца его дорожной коляски, но было уже поздно: он покатился куда-то вниз, на миг его ослепительной молнией пронзила вспышка боли, потом снова стало темно.

Когда он в следующий раз пришел в себя, у него перед глазами закачались какие-то черные и белые квадраты. В нос ударил омерзительный запах рвоты.

– … чуть не убился спьяну, – услышал он конец чьей-то фразы. – Выпал из коляски на полном ходу. До сих пор кровит.

– Сходи-ка за пластырем да разбуди двух садовников, чтобы свели его милость наверх, – раздался рядом негромкий голос Григсона.

Присутствие дворецкого почему-то подействовало на виконта угнетающе. Вернулся давешний страх, непонятно перед кем или перед чем, потом мысли начали путаться. Но потом он вспомнил Оливию, и его охватило ощущение тепла и покоя. Оливия была у него единственным якорем в этой жизни, она хранила его от всех бед и спасала от гибели. Никто из окружающих этого не знал – пожалуй, кроме Джулии.

Летом, когда по всему дому плыл аромат роз, срезанных в любимых цветниках Оливии, он тосковал по ней сильнее всего. Этот неповторимый аромат не выветривался и зимой: вазы одна за другой наполнялись розовыми лепестками, засушенными по рецепту Оливии. Она и сама была как роза, нежная и прекрасная в его объятьях, колючая, когда он слишком увлекался выпивкой или игрой. Она крепко держала его в своих маленьких крепких руках, и он всегда радостно подчинялся им, потому что сознавал свою слабость.

Оливия, Оливия…

Потом он провалился куда-то и очнулся уже в своей постели. На нем была ночная рубаха. Сколько прошло времени? Два, три часа? Этого он не знал. Интересно, сколько нужно слуг, чтобы раздеть одного пьяного виконта? – рассеянно подумал он. Пахло рвотой, во рту стояла противная горечь. Вероятно, было не больше четырех часов утра: слуги еще не вставали.

Лорд Делабоул сел, и тотчас в голове у него словно гулко загудел колокол. Он свесил ноги с кровати, и это безобидное движение болью отозвалось во всем теле. Ах да, он же выпал из кареты. Он осторожно потрогал левую щеку: по ней наискось тянулась длинная царапина. Надо будет послать за доктором.

Но это после, а сейчас… Кажется, он должен сделать что-то прямо сейчас?.. Да. Выполнить священную обязанность всякого благородного человека перед лицом банкротства.

Сперва одеться. Священную обязанность неприлично выполнять в ночной рубахе. Может, послать записку любовнице? Да полно, она и не подумает горевать.

От серной спички он зажег трут, потом свечу на ночном столике. Медленно поднявшись на ноги, он неверными шагами двинулся к платяному шкафу, распахнул дубовые полированные дверцы и отыскал сюртук, который ему сейчас был нужен. Прекрасный сюртук – от Штульца, разумеется. Многие, правда, теперь предпочитали Вестона, но виконт был убежден, что до Штульца ему далеко. Белая сорочка с идеально накрахмаленными углами воротничка, белый жилет, черные панталоны, черные вязаные чулки, черные туфли. Руки виконта так тряслись, что сюртук пришлось застегивать целых десять минут. Черт, разве такими руками можно по-человечески завязать шейный платок?

Пошарив в глубине платяного шкафа, он извлек на свет бутылку бренди, вытащил из нее пробку и начал пить прямо из горлышка. С каждым глотком язык, вялой тряпкой болтавшийся во рту, словно обретал привычную упругость. Вернувшись к кровати, виконт сел и зажал бутылку между ногами. Все его тело тряслось. Немного отдохнув, он снова приложился к ее горлышку. Когда предметы перестали двоиться у него перед глазами и дрожь прошла, он закупорил бутылку и убрал ее обратно в обувное отделение шкафа.