Пальцы Эдварда начали одну за другой отыскивать шпильки, скреплявшие ее пучок, и вскоре вьющиеся пряди рассыпались по ее плечам. Он бережно поднес к губам одну из них, потом, запустив пальцы в золотистый шелк ее волос на затылке и клоня ее голову к себе, снова поцеловал в губы.

Другая рука Эдварда тем временем пыталась притянуть Джулию как можно ближе. От его жарких поцелуев у нее закружилась голова и в крови вскипело желание, какого ей не доводилось прежде испытывать.

Неожиданно для себя самой Джулия поняла, что хочет его. Да, она хочет его и хочет, чтобы он стал ее мужем сейчас и здесь, в этой самой комнате, в которой недавно звучали нежные признания лорда Питера, забытые на другой же день им самим… Пальцы Джулии потянулись к застежке его редингота, и он понял ее без слов.

Скинув редингот и жилет, он снова приник к ее губам, но теперь он уже оказался над нею сверху, а она внизу. Так ей было гораздо удобнее и приятнее обнимать его и прижиматься к нему всем телом.

Пока его язык скользил по ее губам, дразня и сводя ее с ума, а руки гладили и ласкали ее тело, дыхание Джулии все учащалось. Нагнувшись, он поцеловал выпуклости ее грудей в вырезе черного платья и крепко прижал ее к себе. Теперь она уже вся превратилась в желание. Эдвард приподнял шелковый подол ее платья, и мгновение спустя ее робкие попытки сопротивления были сломлены. Не было силы, которая могла бы удержать их у черты благоразумия.

Джулия удивленно прислушивалась к незнакомым ощущениям. Слегка приподнявшись над нею, Эдвард заботливо заглянул ей в глаза и спросил:

– Тебе не больно?

– Нет, – прошептала она. – Мне так хорошо! – Джулия слышала, что первый раз бывает очень болезненным, но, видно, у нее было иначе.

Эдвард вошел в нее снова сильно и глубоко, повторяя своими движениями вечный ритм всего живого на земле. Когда, задыхаясь, она начала искать губами его рот, он тут же с жадностью приник к ней, и ее желание, и без того нестерпимое, сделалось еще острее. Она уже двигалась вместе с ним, в его ритме, и с каждым его движением на нее накатывала новая волна наслаждения.

Эдвард любил ее, он овладевал, он уже владел ею. Джулия закрыла глаза, и тотчас перед нею поплыли картины из далекого прошлого, когда они еще были детьми и она мечтала стать его женою… Но волны стали захлестывать ее чаще, смывая все мысли о прошлом и будущем, и вся она уже превратилась в дрожащее ожидание. Она едва могла дышать. Эдвард застонал; волны наслаждения вздымались выше, выше и наконец достигли вершины… Джулия хотела кричать, но губы Эдварда зажимали ей рот, и она могла только застонать вместе с ним. Такого с нею не было никогда: каждая ее клеточка жила и ликовала.

Толчки постепенно замедлялись и скоро прекратились совсем; губы Эдварда скользнули к шее Джулии. Желание, уже не такое острое, но сладостное, все еще не оставляло ее. Он хотел отодвинуться, но она не отпустила его и еще крепче притянула к себе обеими руками.

– Джулия, родная моя, – шепнул он, зарываясь лицом в ее золотистые волосы. – Мы не станем ждать конца траура… Мы поженимся сейчас, ты не откажешь мне.

– Я не откажу тебе, – отозвалась Джулия, веря, что сделает теперь все, чего хочет Эдвард. Отдавшись ему сегодня, она отдалась навсегда. Теперь она уже не сомневалась в нем.

* * *

Сэр Перран тихо затворил дверь. Он выехал в Хатерлей тотчас вслед за племянником, но Блэкторн, судя по всему, даже не заметил этого. Какая беспечность – заниматься любовью, не удосужившись даже запереть дверь: в комнату мог войти кто угодно. Оба, правда, одеты, но их руки и ноги переплетены совершенно недвусмысленно, не говоря уже о ритмичном скрипе пружин под ними… Пожалуй, все это было бы даже забавно, когда бы речь шла о совращении какой-нибудь служанки; однако негодяй только что овладел женщиной, которую он, сэр Перран, наметил себе в жены, – и от этого в груди баронета закипала слепая ярость. Стоя у полуоткрытой двери, он слушал и смотрел, потому что не в силах был сдвинуться с места. Легко же оказалось ее соблазнить!..

Лишь когда все выразительные звуки смолкли, он как будто очнулся и тихо закрыл дверь.

Все вышло совершенно случайно. Отмахнувшись от Григсона, который собирался объявить о его приходе, он пошел наверх без доклада. Помня, какими глазами Джулия смотрела на его племянника в прошлую пятницу на балу, он надеялся застать этих двоих врасплох. Порой можно узнать много интересного, просто сказав что-нибудь или отворив дверь в минуту, когда двое в комнате не ожидают появления третьего.

Спустившись вниз, сэр Перран приказал немедленно подать его карету, чем еще раз удивил дворецкого. Он не мог тут оставаться: сдерживаемый гнев мог в любой момент выплеснуться наружу, как в воскресенье, а это было бы совсем некстати.

Проклятая горячность была частью его натуры, и избавиться от нее он, конечно, не мог, однако мог хранить хотя бы видимость спокойствия в присутствии посторонних. Теперь, прежде чем что-либо предпринимать, ему надо было переварить увиденное и хорошо поразмыслить.

Едва лакей захлопнул за ним дверцу дорожной кареты, мысли баронета сами собою обратились к брату. Сэру Перрану вовсе не хотелось вспоминать ни покойного брата, ни тем более его жену, но Эдвард, казалось, нарочно вынуждал его к этому.

Круги, круги, думал он. Все идет по кругу. Солнце, луна, земля, бесконечная смена времен года; рождение, жизнь и смерть, удар и возмездие, прилив и отлив, и – снова и снова – начало и конец, конец и начало. Вечно, по кругу.

Однажды и он любил – любил отчаянно, до безумия, чертовски мучаясь и ревнуя. У нее были ясные голубые глаза, покорившие его сердце с первой же минуты, черные как смоль волосы и живое одухотворенное лицо. Он добивался ее всеми возможными способами, дарил цветы и конфеты и прибегал ко всем известным уловкам, которыми мужчины издревле завоевывали сердца дам. В конце концов он добился ее, притом с тою же легкостью, с какой его племянник, по всей видимости, добился Джулии.

Это ли не ирония судьбы? Его любимая стала потом женой его брата и матерью Эдварда. И теперь, в завершение круга, ее сын забирает у него Джулию, ту единственную женщину, которую пожелал сэр Перран.

Но нет, круг еще не завершен. Сэр Перран получит ее во что бы то ни стало; он получит ее – и будет отомщен.

12

Вечером Эдвард вернулся в Монастырскую усадьбу мрачнее тучи. Стягивая на ходу лайковые желтовато-коричневые перчатки, он в мгновение ока миновал дядину роскошную переднюю и взбежал вверх по лестнице. Он был в бешенстве. Он никогда не питал особенно теплых чувств к лорду Делабоулу и не так уж сильно скорбел теперь о покойном, однако его смерть причинила неизмеримые страдания Джулии. Вот почему голос Эдварда, когда он спрашивал у дворецкого, где баронет, звучал весьма угрожающе.

Бистон удивленно приподнял одну бровь и коротко ответил:

– Полагаю, он у себя в кабинете.

Блэкторн, не останавливаясь, бросил дворецкому шляпу с перчатками и стремительно проследовал в кабинет сэра Перрана.

Перед дверью он на секунду задержался, по-военному расправил плечи и только тогда постучал.

– Войдите, – донеслось из кабинета.

Эдвард нажал на ручку двери и вошел.

– Вы не уделите мне несколько минут, сэр?

Сэр Перран сидел у камина в глубоком кресле. От свечей, горевших в нескольких подсвечниках, лился мягкий, ровный свет. Баронет жестом предложил племяннику сесть напротив. Блэкторн опустился в кресло и уже открыл было рот, чтобы приступить к своей обвинительной речи, однако в последний момент успел заметить, что глаза сэра Перрана закрыты и он что-то напевает себе под нос, размахивая при этом в воздухе рукой. Выглядело это по меньшей мере странно.

– Сэр! – громко позвал Блэкторн.

– Вивальди, – удовлетворенно пробормотал баронет. – Помню, я еще в детстве знал всю эту сонату наизусть и в любой момент мог восстановить в памяти звучание любой ее части, на всех инструментах. Позже я развил в себе эту способность, и порой она мне очень помогала. Кстати, мой мальчик, – не меняя тона, продолжал он, – я бы посоветовал тебе быть осторожнее, когда крутишь амуры с девицами. Столь неожиданный переход от приятных воспоминаний детства к недвусмыленному замечанию привел Блэкторна в некое замешательство.

– Амуры? – озадаченно переспросил он.

Сэр Перран открыл глаза и прямо взглянул на племянника. Блэкторну сделалось вдруг не по себе, даже мурашки побежали по спине. Порой сэр Перран так напоминал ему покойного отца, что в голову лезли нелепые мысли о потустороннем мире и призраках. Конечно, ничего особенно удивительного в этом сходстве не было, ведь речь шла о родных братьях, однако само ощущение было не из приятных, и на некоторое время Эдвард потерял нить разговора.

Помолчав, сэр Перран продолжал:

– В следующий раз, когда вы с мисс Вердель надумаете развлекаться в Зеленом салоне, советую прежде хотя бы запереть дверь. Что, если бы за сим занятием вас застал не я, а Григсон или кто-нибудь из слуг? Право, было бы гораздо неприятнее. Полагаю, ты намерен на ней жениться? Это беспокоит меня: признаюсь, в последнее время я искренне привязался к Джулии и ее сестрам.

Блэкторн ответил не сразу. Конечно, скверно, что из-за его оплошности дядя стал свидетелем интимной сцены, происшедшей в Зеленом салоне, однако извиняться или оправдываться теперь уже все равно было поздно, и он решил ответить только на самый главный вопрос.

– Разумеется, я намерен на ней жениться. Она приняла мое предложение, и завтра мы встречаемся со священником. Или, по-вашему, я последний мерзавец, соблазняющий невинных девиц? В таком случае позвольте вас заверить, что подобного рода развлечения не в моей натуре.

– Это хорошо, – кратко ответил сэр Перран, после чего снова закрыл глаза и принялся размахивать рукою в воздухе. – «Времена года». Право, никто еще не сочинил ничего прекраснее. Все-таки ни Бах, ни Моцарт не трогают меня так, как Вивальди… А теперь ступай и не мешай мне слушать музыку. Твое поведение расстроило меня.

Однако Блэкторн провел в доме сэра Перрана несколько детских лет и давно знал эти дядины штучки. Конечно, во многом баронет и теперь оставался для него загадкой, но, во всяком случае, он уже не мог, как прежде, заморочить своего племянника, обращаясь с ним как с мальчишкой

– Прошу простить меня за то, что я вас так огорчил, – с усмешкой проговорил он. – Поверьте, это вышло неумышленно. Однако я пришел к вам сейчас не для того, чтобы обсуждать наши с Джулией отношения, а совсем по другому поводу. Я желаю знать, почему вы позволили Делабоулу продолжать игру, когда он уже упился до того, что не отличал даму от туза? Даже ваши друзья, лорд Эрнекотт и мистер Локсхор, не знали, куда девать глаза, когда его последние фунты исчезали в наших с вами карманах… Это было просто избиение младенца!

Сэр Перран нахмурился и открыл глаза.

– Неважно, в прошлую субботу, сегодня или через полгода, но это случилось бы с ним все равно. Он был игрок и шел на поводу у собственных слабостей, а слабость и безволие в этой жизни всегда оканчиваются банкротством. Но я не думал… мне даже в голову не приходило, что он покончит с собой!..

Да, по озабоченному лицу сэра Перрана было видно, что баронет и впрямь искренне огорчен. От его насмешливой непринужденности не осталось и следа. Наклонившись вперед, он дотянулся до своей трости и принялся выглаживать ладонью ее отполированный до блеска набалдашник.

– Конечно, лучше всего было бы его остановить, – не глядя на племянника, продолжал он, – и, конечно, следовало держать бутылку как можно дальше от него – но ведь он все-таки был моим гостем. Ты сам видел: допив одну бутылку, он тут же требовал себе следующую. В азарте игры он всегда выпивал по четыре бутылки за вечер. Твое горячее пиво ему на время помогло, хотя и покоробило кое-кого из моих гостей. Заметил, как вытянулось лицо у Эрнекотта? Он ведь считает, что пиво – питье для простолюдинов. Правда, ты чуть-чуть умилостивил его, подняв бокал за его здоровье. Кто ж откажется выпить за собственное здоровье? Как ни странно, даже пиво как будто пришлось ему по вкусу. – Усмехнувшись, сэр Перран откинулся на спинку кресла и немного помолчал, потом снова заговорил. – Я тогда же решил, что верну Делабоулу выигранные деньги. Теперь, разумеется, их получит Джулия.

Блэкторн не знал, что ответить. Джулия говорила, что ее отец должен сэру Перрану какие-то пять тысяч, но, судя по всему, дядя не собирался взыскивать с нее долг.

– Я рад, что вы стараетесь ей помочь, – произнес наконец он. – Джулии сейчас очень тяжело. Возможно, ваша щедрость и участие помогут ей обрести душевное равновесие.

Лицо сэра Перрана сделалось на миг очень серьезным, он кивнул, словно принимая лестные слова племянника. После этого, откашлявшись, баронет переменил тему.