Джил Лэндис - Полевой цветок

Скалистые горы, 1830 год

Синевато-серые, словно грозовые тучи, высились каменные стены, образуя неровные остроконечные вершины, вгрызающиеся в небо. Склоны древних Скалистых гор с расселинами и промоинами от постоянных набегов льда и снега были похожи на морщинистую, высохшую кожу старухи. Индейцы называли их Горами Сверкающих Камней, так как вершины их всегда были покрыты ледниками, блестящими на солнце.

Жизнь нерешительно карабкалась по ним вверх насколько это ей позволяли снег и лед. Пихты вместе с елями ютились в лощинах, в то время как более смелые и более искривленные деревья боролись за жизнь на открытых склонах. Листья осин казались полированными золотыми монетами на фоне темных сосновых крон; они медленно, словно лепестки цветов, опускались на землю, складываясь под деревьями в пышный осенний ковер.

На восточном склоне горного хребта, который французы называли Большим Титоном, прятались небольшие тихие долины. В этих укромных местах, защищенных западными ветрами, сметающими весь снег с ледников над ними, пихты и ели росли рядом с соснами – высокими и прямыми гордячками, не желающими гнуться и кланяться суровой стихии, которая жестоко хлестала другие деревья, пытающиеся противостоять ей на линии снегов.

Эти укромные долины, луга и реки, протекающие по ним, изобиловали жизнью. Ветер нес на своих крыльях песню жизни, эхом повторяющуюся в ветвях деревьев. Люди, которые приходили сюда и поселялись в этих долинах, вскоре становились такими же изнуренными и суровыми, как эта земля, и со временем – такими же узловатыми и искривленными, как эти деревья. Большой Джейк Фишер был одним из таких людей.

В долине, где дикие цветы и листья осин уже пожелтели, но еще не облетели от ледяного дыхания зимы, Джейк вырыл землянку в склоне холма. Вытесанные вручную бревна укрепляли земляные стены и загораживали вход в землянку. Это было хорошее жилище для обитателя гор: подобно хозяину, землянка была грубой и неприглядной снаружи, но теплой и уютной внутри.

Большой Джейк Фишер пришел к Скалистым горам по реке Миссури в 1812 году, оставив позади свою прежнюю жизнь. Он бродил и ставил капканы, дрался и проклинал своих врагов на земле, которую видели немногие, но увидев однажды, редко покидали ее.

Через долину, извиваясь, текла небольшая река. Бобры, которые когда-то возводили над ней плотины и прокладывали туннели под ее стремительными водами, теперь были почти все истреблены. Джейк Фишер и такие, как он, – мужчины, ловившие зверей капканом, чтобы снять с них шкуру, за которую жители восточных районов страны платили хорошие деньги, – почти полностью ликвидировали бобровый промысел. Вода в речке продолжала скакать и резвиться, в то время как утреннее солнце поднималось по безоблачному лазурному небу.

Однако сегодня в лесу, окружавшем дом Большого Джейка, не было слышно голосов животных. На ветвях величавых сосен не пели черные дрозды; нигде не было видно хлопотливых красно-бурых белок, которые обычно прыгали с ветки на ветку или носились по валяющимся на земле листьям и сучьям. Сосны сами стояли безмолвно: ветра не было, даже легкий осенний ветерок не осмеливался шептать в верхушках деревьев.

Большого Джейка Фишера уже два дня не было в живых.

Недалеко от его землянки, прислонившись спиной к большой гранитной глыбе, обхватив руками согнутые в коленях ноги и опустив голову, безмолвно сидела девушка. Неровно подстриженные волосы цвета красного дерева и широкополая шляпа с плоской тульей скрывали черты ее лица. Одежда из дубленой кожи прикрывала ее узкие плечи и стройные ноги, а высокие, до колен, сапоги на меху обтягивали икры.

Девушка тихо сидела и находила утешение в искристости утреннего солнечного света и тепле камня у нее за спиной, не подозревая о тишине, прерываемой лишь звуками протекающей невдалеке горной реки. Внутренний голос вывел ее из оцепенения, подсказав, что пора ехать. Девушка, которую звали Дэни; подняла полные слез глаза и посмотрела на вход в землянку, состоящую из одной комнаты, где она прожила с Большим Джейком четырнадцать из своих восемнадцати лет. Вход в землянку был теперь завален булыжниками, чтобы никто и ничто не смогло проникнуть в последнее прибежище Джейка. Дом Большого Джейка стал его могилой.

Большой Джейк умер во сне. Умирая, он вытянулся во весь рост. Его безжизненное тело показалось ей усохшим, лицо застыло в обрамлении непослушной бороды и косматых нечесаных волос. Полный энергии мужчина, чей громовой голос мог заставить задрожать верхушки деревьев над головой, умолк навеки. Пальцы его узловатых, обезображенных работой рук расслабленно лежали на покрывале из шкуры. Дэни пересилила страх, протянула руку и дотронулась до них, потому что не хотела расставаться с Джейком, не простившись с ним.

Обнаружив безжизненное тело Джейка, она вытащила из землянки все вещи и снаряжение, насыпала внутри землянки возле входа большую кучу пороха и вывела наружу соединенную с ней узкую пороховую полоску – своеобразный бикфордов шнур. Сейчас Дэни встала, прошептала последнее прощай своему другу детства и наставнику и бросила на порох горящий факел. Порох вспыхнул и через мгновение взорвался внутри землянки, отрезав от Дэни ее прошлое и поставив ее перед туманным будущим.

Теплая слеза упала с ее ресниц и скатилась на щеку. Она подняла руку и быстро смахнула ее рукавом куртки из оленьей кожи с бахромой. Она не хотела, чтобы кто-нибудь случайно увидел ее плачущей.

Похоже, мне нужно прекращать реветь. Дэни знала, что Большой Джейк очень бы рассердился, если бы каким-то образом узнал, что она пролила хоть одну слезу из-за его кончины. Разве Джейк не говорил ей всегда, что все, что рождается, в конце концов умирает? Он говорил, что смерть делает людей частью земли, частью этой огромной дикой природы вокруг. Дэни вновь вытерла слезы со щек, подняла лицо к небу и посмотрела в его ясную синюю глубь. Она глубоко вдохнула сухой горный воздух, бросила последний взгляд на дымящуюся груду камней там, где совсем недавно был ее дом, и затем решительно затянула кожаный ремешок шляпы под подбородком.

Ей уже мучительно не хватало этого сильного человека, который, сколько она себя помнила, был ее постоянным спутником. Выполняя обязанности опекуна, Джейк воспитывал ее с четырехлетнего возраста. Теперь она осталась одна. Дэни отложила отъезд на два дня, чтобы свыкнуться с мыслью, что Джейка больше нет. И вот теперь час пробил. Джейк ушел и лето кончилось. Пора ей было отправляться в путь и начинать осеннюю охоту.

Она никогда не думала, что ей придется охотиться в одиночку, но она не умела делать ничего другого, кроме как ставить капканы. Теперь ей не к кому было обратиться, разве что к Моузу Хадли, одному из старых приятелей Джейка, но Дэни понимала, что он вряд ли захочет обзаводиться партнером после того, как столько лет провел в одиночестве. И все же она решила на всякий случай проехать мимо, жилища Моуза и узнать, позволит ли он ей охотиться с ним.

Шагов ее совсем не было слышно, когда она пересекла поляну и подошла к мулу и двум лошадям, привязанным друг возле друга у сосен. Своего рыжего пони она использовала только для верховой езды и никогда не вьючила. Мул являл собой замечательное зрелище: он был нагружен мешками из бизоньей шкуры с капканами для бобров, а также узлами и тюками с вещами, необходимыми для того, чтобы выжить в дикой местности. Сумка из мочевого пузыря бизона с каймой из оленьей шкуры, две пары снегоступов и круглые ивовые обручи, на которых растягивали и сушили шкуры бобров, – все это висело на веревках, прикрепляющих эту груду вещей к спине мула. Дэни и Джейк все лето сушили и клеймили бобровые шкурки. Сейчас они, сложенные в пачку и связанные, лежали на спине большой гнедой лошади Джейка. У Дэни было много вяленого мяса и солидный запас пеммикана – индейских лепешек, приготовленных из высушенного и размолотого в порошок мяса бизона, смешанного с сушеными ягодами и топленым жиром.

Дэни еще раз проверила крепления на муле и гнедой лошади и затем соединила привязи этих вьючных животных с направляющей веревкой. Она остановилась возле своей лошади и бессознательным движением надвинула шляпу дальше на лоб, прежде чем поправить свой кожаный пояс. Сделанный из темно-коричневого меха выдры и змеиной кожи, пояс этот стягивал борта ее куртки из оленьей кожи. Мягкая просторная рубашка из домотканой материи, своим размером в два раза превосходящая размер тела Дэни, свисала ниже ее бедер, и нижний конец ее был виден даже под длинной бахромой куртки.

К луке седла была привязана сумка, сделанная из головы медведя. Про себя Дэни называла эту сумку «всякая всячина», потому что клала в нее все то, что, по ее мнению, могло понадобиться ей в дороге. Она открыла сумку, достала из нее пистолет и сунула его за пояс.

Порывшись во «всякой всячине», она вытащила из сумки нож с костяной рукояткой и лезвием длиной почти в фут. Он лежал в футляре, украшенном бисером. Она аккуратно засунула его за голенище своего сапога-мокасина, отделанное изнутри мехом горностая. В тот момент, когда пальцы ее коснулись нежного роскошного меха, она вспомнила тот день, когда Большой Джейк обменял восемь ценных шкур на эти сапоги. Дэни нежно погладила голенища сапог и подтянула их повыше. Она носила штаны из оленьей кожи с бахромой, ставшие жесткими оттого, что Дэни часто переходила вброд ледяные речки.

Джейк одевал Дэни как мальчика с того дня, как нашел ее. Он говорил ей, что надеется «одурачить дураков», которые могли причинить ей неприятности, если бы знали, что она девушка. И они с ним «дурачили дураков» многие годы.

– Ты единственная белая девушка по эту сторону Миссури, которую я знаю, – не раз говорил ей Джейк, – и будет лучше, если здешние отпетые головорезы не будут знать об этом.

Дэни вскочила в седло. Она надеялась, что какими бы ни были неприятности, которых Джейк избегал, они по-прежнему будут обходить ее стороной.

Глаза ее снова наполнились слезами, когда она потянулась к рогу для пороха и патронной сумке, висевшим на кожаных ремнях, прикрепленных к луке ее седла. Эту амуницию ей меньше всего хотелось надевать на себя. Раньше перед тем, как они покидали лагерь, Джейк всегда проверял, все ли необходимое для выживания в пути она взяла, и говорил ей низким хриплым голосом:

– Нож.

– Есть, – отвечала она.

– Рог для пороха.

– Есть.

– Патронная сумка.

– Есть.

– Форма для литья пуль.

– Есть.

– Шариковый винт.

– Есть.

– Шомпол.

– Есть.

– Пистолет.

– Есть.

– Зубы и нос.

– Есть.

Каждый раз, перечисляя предметы этого, казавшегося бесконечным, списка, висевшие на ремнях, опоясывающих ее тело, Джейк заканчивал его новой шуткой, и их путешествие начиналось с радостного смеха.

Теперь эти воспоминания лишь усиливали ее печаль.

Дымчатые глаза Дэни последний раз посмотрели туда, где недавно была дверь их жилища.

– Прощай, Большой Джейк, – прошептала она с волнением. – Спи спокойно.

Она позволила своим мыслям свободно блуждать, когда ехала через хвойный лес, через холмы и обширные зеленеющие луга, которые через несколько недель покроются белым покрывалом. До смерти Джейка Дэни с радостью и нетерпением ждала начала осенней охоты, чтобы целиком уйти в этот нелегкий труд. Она надеялась, что работа поможет ей успокоить свои издерганные нервы, поскольку все лето ее что-то мучило, какое-то чувство, которое она не могла описать. У нее появилась неизъяснимая потребность проехать по горам и холмам, и отыскать то, что ей необходимо. Это была невыполнимая задача, потому что она представления не имела о том, что ей нужно искать.

В течение всех теплых летних месяцев она чувствовала, что внутри нее растет какое-то незнакомое томление, пока оно не забурлило прямо под ее кожей. В последнее время она стала очень раздражительной и нервной. Если Большой Джейк и замечал что-нибудь, он ничего не говорил ей. Дэни жалела, что сама не заговорила с ним об этом странном ощущении, но теперь было слишком поздно сожалеть о чем-либо.

Солнце грело сильнее по мере того, как приближался полдень. В такую погоду трудно поверить, что зима не за горами. «Ничто не может задержать приход зимы», – всегда говорил ей Джейк. Именно эти слова он сказал в последнюю ночь своей жизни. В ту ночь Большой Джейк казался менее разговорчивым, чем обычно: он дольше смотрел на огонь в печи и пил свой янтарный виски, прежде чем лечь на узкую койку, стоящую у бревенчатой стены землянки. Непонятное напряжение продолжало мучить Дэни, и она вышла в бодрящую темноту прохладной осенней ночи. В горах вокруг их землянки кипела жизнь, было полнолуние, и она знала, что ей трудно будет заснуть. Поэтому она решила погулять. Она даже не пожелала Джейку доброй ночи. Утром уже было слишком поздно говорить ему что-либо. В их маленькой комнатушке стояла полная тишина – скорбная тишина, возвещавшая о его кончине. Она знала еще до того, как, пытаясь разбудить, начала его трясти, что Джейк Фишер отдал Богу душу, как говорили люди гор, когда один из них умирал.