— Да, собственно, нет, — ответила мама сердито. — Я все же надеюсь, что ты придешь ко мне. Юрген предупредил Камиллу по телефону о своем приезде и попросил ее сообщить это мне.

— Когда она тебе сказала это? В больнице? Он часто звонит Камилле?

Мои вопросы, должно быть, звучали как допрос, и маме трудно было сдержаться и разговаривать со мной в обычном тоне.

— Она сказала об этом в больнице. Юрген звонит Камилле только в самых необходимых случаях. До меня трудно дозвониться, поэтому он попросил Камиллу передать мне все. Ты поняла меня, Рената, детка?

— Я поняла, — ответила я, и, хотя мне нужно было разобраться во множестве мыслей и чувств, нахлынувших на меня, я все же решила навестить ее сегодня вечером.

— Буду рада видеть тебя, очень рада, — сказала мама.

Я не хотела встречаться с Камиллой Эрб. Я не хотела видеть Юргена. Я не хотела больше бороться с ними.

* * *

Ночью, когда я не могла заснуть независимо от того, был Грегор со мной или нет, я думала только о том, как мне избежать опасности потерять Матиаса. Я чувствовала, что что-то происходит. Я не знала, что точно, только ощущала незримую угрозу, и эта неопределенность была хуже всего. Я утешалась мыслью, что скоро Рождество и рождественские каникулы я проведу вместе с сыном. Когда у нас появлялась возможность быть друг с другом подольше и мы забывали о Грегоре и о Юргене, то мы снова, почти как прежде, доверяли и любили друг друга. Тогда нам опять было весело, мы могли говорить обо всем на свете, делать всякие глупости, обсуждать любые проблемы. Разговоры о Юргене и Грегоре при этом исключались. Матиас в такие дни не отдергивал мою руку, когда я прикасалась к нему, не вздрагивал, когда я прижималась к его лицу щекой. «Почему бы и это Рождество не провести, как прежде? — думала я. — В конце концов, мы четырнадцать дней будем вместе, поедем в чудное место, будем жить в современном отеле. Там есть дискотеки, бассейн и все, что нужно молодым людям. Немного дороговато для меня, правда. Поэтому я заказала для нас общий номер, а не две отдельные комнаты, как он хотел. Так он будет поближе ко мне. Но об этом я ему не сказала. Если все, о чем пишут в этом анонимном письме, правда, и Юрген действительно приедет и будет настраивать против меня Матиаса, то какая мне разница, ведь я все равно заберу сына и уеду с ним в отпуск, а Матиас после этого не сделает ничего такого, что не понравилось бы его матери».

Грегор, как всегда на Рождество, хотел поехать куда-то с веселой компанией. Мое присутствие, сказал он, было нежелательным. Я знала это и без него, и это доставляло ему радость.

* * *

— Мне надоело, — сказал Юрген, — каждое Рождество ездить в Вальзинг. Мы и так проводим там все праздники с тех пор, как Матиасу исполнилось три года.

В Вальзинге никто не жил, там были только отель и железнодорожная станция. Это местечко затерялось в горах Штирии и было известно только тем, кто регулярно приезжал сюда. Против присутствия детей в отеле не возражали, там терпели даже собак. В отделанных деревом комнатах и верандах отеля сохранилась еще атмосфера старых времен, восходивших к монархии. Коридоры были длинными и холодными, комнаты — просторными и теплыми. Обстановка состояла из старомодной плетеной мебели, домотканые коврики скользили по скрипучим половицам, а некоторые кровати выдерживали только вес сидящих на диете людей. Когда снег в горах неожиданно таял и с потолка начинала капать вода, приходил старый служитель с милым дружелюбным лицом и без всякого чувства вины ставил на пол газ, доверчиво объясняя при этом, что в прошлом году было то же самое. Дважды в неделю показывали немые фильмы. За места в кафе, где устанавливался старый проектор, гости боролись уже с обеда и давали служащим большие чаевые, чтобы только заполучить место за определенным столиком. Дети усаживались прямо перед экраном на старой скамейке, толкались локтями, а потом, утомленные, со слезящимися глазами, засыпали. Готовили там отменно, но иногда случались катастрофически обильные обеды, а тот, кому довелось отведать новогоднее меню, мог бы насытиться, кажется, на весь грядущей год. Я влюбилась в Вальзинг сразу же. Матиас тоже любил его. Юрген в первое посещение проявил умеренный восторг, но позже ездил туда только в угоду нам.

Юрген всегда был хорошим спортсменом. Теннис, верховая езда, лыжи и, конечно, парусный спорт — вот его непременная спортивная программа на каждое лето. Он не мог жить без этих занятий. Они были его «дыханием», как он выражался. Я в них не участвовала, так как с детства не очень интересовалась спортом, — физкультура никогда не была моим любимым школьным предметом. Я была склонна к аллергии, часто болела ангиной, при малейшем охлаждении сильно простужалась. Мне пришлось удалить гланды, но аллергия и подверженность простудным заболеваниям остались.

Однажды в самом начале нашего знакомства мы с Юргеном отправились в поход на лыжах. Это было мучительно для меня, но я очень хотела доставить ему радость. Я боялась любой горки, любой наледи, падала чаще, чем другие. Юрген смотрел на мои страдания, не в силах сдержать улыбку. Долго так продолжаться не могло. Я сдалась и больше не вставала на лыжи. Сначала он злился, а потом сказал: «Наверное, ты права. Нельзя себя принуждать. У тебя и без лыж хорошая фигура». Потом он уже один ездил кататься на неделю в феврале или марте. Мне нечего было возразить. Он сохранил за собой это право, даже когда мы поженились. А рождественские каникулы в Вальзинге, где не было даже лыжни, постепенно превратились для него в пытку.

Для меня же не было ничего милее дорожек Вальзинга. Они начинались сразу у двери отеля. Рано утром там расчищали снег, сгребая его в высокие рыхлые сугробы по сторонам дорожек. Какой радостью было прогуливаться между ними по мягкой лесной земле, касаться отяжелевших от снега еловых лап, смотреть с полян на заснеженные горы, разбивать ледяную корку на лугах, рассматривать следы зверей. Когда Матиас был маленьким, я возила его за собой на санках. Потом он сам стал справляться с ними, весело скатываясь с гор. Юрген по большей части молча сопровождал нас и всем своим видом давал понять, как ему скучно. Он не понимал, почему Матиасу после двух-трех школьных лыжных походов все еще хотелось приехать в Вальзинг. «С ребенком происходит что-то не то», — сказал он, и его упрек относился не к сыну, а ко мне.

В ту зиму, которая вдруг так ясно вспомнилась мне, Матиас был еще школьником, едва начавшим писать короткие сочинения и изучать умножение и деление. Я отчетливо представила Юргена, который медленно шагал впереди, то возвращаясь ко мне, то уходя. Мы привезли в Вальзинг целый ранец школьных принадлежностей, но не думаю, что Матиас хоть раз доставал его из угла, куда сам бросил его по приезде. Юргена в то время занимали проблемы, связанные с работой. Он хотел расширить свое бюро, и ребенок, который жил вместе с нами в одной комнате, действовал ему на нервы.

— Было бы больше толку, если бы мы катались с ним на лыжах, — ворчал он каждый день. — Он хотя бы уставал и не отнимал у нас столько времени.

Я не соглашалась с ним, отвечая, что Матиас редко нарушает его покой, так как или гуляет с нами, или играет с другими детьми. Как-то невзначай я спросила, что бы я стала делать на лыжном курорте.

— Рената, — ответил Юрген, — когда-нибудь наступит время, и единственное, что тебе останется, — ломать себе голову над вопросом: чем заняться. Матиас быстро выскользнет из твоих рук, и я тоже уже не смогу из-за растущей занятости уделять тебе столько времени, как раньше.

Нечто подобное я услышала от него впервые, но промолчала, не желая об этом думать.

Сейчас я понимаю, что тогда мне не хотелось ни о чем задумываться не из-за отсутствия воли, а потому, что уже в то время существовала стена, которую между нами долго возводили другие люди и которую мне следовало бы разрушить своими силами. Но я оказалась слишком слабой.

* * *

Я была немало удивлена, когда на следующий день в домике лесника под названием Росбург [2], в котором раньше держали лошадей и куда мы часто ходили гулять, встретила Франца Эрба. Он сидел там в уютной, жарко натопленной кухне с друзьями. Они только что вернулись с охоты. Мы с Матиасом пришли сюда одни, оставив Юргена в отеле с его счетами и сметами. Франц Эрб, окутанный облаками дыма и парами глинтвейна, не замечал нас. Мы сели напротив, и я ждала случая, чтобы подать ему знак. Я не видела его с того чайного вечера у Камиллы. С тех пор прошло больше года.

Когда один из охотников встал и разговор на секунду затих, я громко и отчетливо произнесла: «Добрый вечер, господин Эрб».

Мне показалось странным, что Франц Эрб тотчас же узнал мой голос. Он вскочил со своего места и подошел к нам.

— Фрау Рената, какая радость, — сказал он, просияв. — Как вы здесь оказались?

Я рассказала, что мы уже несколько лет проводим рождественские каникулы в Вальзинге, и удивленно спросила, неужели его жена не говорила ему об этом?

— Нет, — возразил он, — Камилла мне ни о чем подобном не рассказывала. Это и в самом деле досадно. Извините, но вы и ваш муж — единственные друзья моей жены, которые мне интересны. Мне всегда нравилось общаться с вами, и я с удовольствием узнал бы вас ближе.

— О да, — сказала я не без сарказма, — ваша жена могла бы вам многое обо мне рассказать. Как ей живется в Тироле?

— В Тироле? — Франц Эрб непонимающе посмотрел на меня. — Она сейчас отдыхает здесь, поблизости.

И он назвал место примерно в двадцати километрах отсюда — прекрасный горнолыжный курорт с отличными подъемными устройствами. Юрген хотел пару раз съездить туда из Вальзинга, но так и не сделал этого, решив, что тамошняя местность не соответствует его высоким запросам.

— Камилла, кажется, катается там с Вереной на лыжах, — сообщил Франц Эрб, — разве она вам ничего не говорила?

— Она сказала мне, что поедет с дочерью в Тироль, — повторила я.

Он недоуменно покачал головой:

— О Тироле она никогда не упоминала. Мы всегда проводим рождественские каникулы отдельно. Я интересуюсь охотой, Камилла и Верена — спортом. В этом году мы впервые отдыхаем так близко друг от друга. Это выяснилось случайно. Когда я объявил, что поеду сюда охотиться, Камилла уже точно знала, где будет проводить отпуск.

Почему-то я вдруг почувствовала себя неловко.

— Когда вам стало известно об этом? — спросила я.

— О Господи, дайте вспомнить. Да где-то в сентябре, — ответил Франц Эрб.

Однако в нашу последнюю встречу в ноябре Камилла утверждала, что едет в Тироль. Она еще тогда не без иронии заметила, что мы-то, как всегда, наверняка поедем в свой Вальзинг. Я ответила, что да, конечно, ты и сама знаешь. «Бедный Юрген, — сказала она, — видно нелегко ему приходится с такой неспортивной женой». Я разозлилась, но подавила в себе желание ответить, что она со своим мужем не совпадает в гораздо более важных вещах. Я упрекала себя за то, что поддалась на ее уговоры о встрече. После того утомительного чайного вечера Камилла стала мне часто звонить, причем промежутки между звонками все сокращались. Она просила о встрече у меня дома, которая якобы должна положить начало новым отношениям между нами. Мы виделись несколько раз в кафе, один раз она заходила ко мне. Когда дата встречи была оговорена, я постаралась сделать так, чтобы Юрген не присутствовал на ней. Я знала о его неприязни к Камилле. Она несколько раз за этот вечер спрашивала о нем и не торопилась уходить, как будто ожидая его возвращения. Она собралась домой только тогда, когда я сказала, что он, вероятно, придет очень поздно. Камилла принесла в тот раз целую кучу фотографий своей дочери. Я не могла понять зачем. Мне показалось, что Верена мало изменилась с тех пор, как я ее видела, и объяснила поведение Камиллы материнской гордостью.

Франц Эрб тем временем заказал вино, пирожные и совсем забыл о своих друзьях. Мы говорили о каких-то пустяках. Наконец после двух торопливо выпитых рюмок он предложил встретиться здесь всем вместе, если уж случай свел нас так близко. У меня не было желания видеть Камиллу и ее дочь. Юрген тоже вряд ли будет в восторге от этой идеи. Франц Эрб выслушал мой уклончивый ответ и как бы вскользь проронил: «Обсудите это с вашим мужем».

Он заплатил за меня и встал. Я тоже собралась уходить, и он вызвался проводить меня до отеля, сказав, что на улице уже темно. Мои заверения в том, что я не хочу отрывать его от друзей и могу найти дорогу в отель даже с закрытыми глазами, не были приняты. Франц Эрб как заботливый кавалер не отходил от меня ни на шаг.

Шел снег, все следы были заметены. Дорога лежала перед нами чистой, нетронутой лентой. Матиас забежал вперед, достал ветку, торчащую из сугроба, и с ее помощью тянул за собой глубокую борозду. Но мы не могли идти по ней, потому что ветер и снег тотчас же снова заносили ее. Франц Эрб с гордостью показал нам свой замечательный карманный фонарик, которым он пользовался во время охоты. Его луч освещал дорогу на много метров вперед. Матиас все время пытался уйти из этого круга света, его маленькая, совсем белая фигурка то появлялась, то исчезала вновь, Я хотела удержать ее глазами, вырвать из темноты, но свет фонарика был слишком ослепительным и мешал это сделать.