— Пожалуйста, Ваше Королевское Высочество… Принцесса старается спасти барашка. У нас только один барашек, сэр, и если он сдохнет, мои родители очень расстроятся. Мы уже четверых потеряли. Я… Мне только семь лет, и папа доверил мне этого барашка, а сам я… я…

— Попридержи язык, мальчишка, — сказал один из стражников и испуганно посмотрел на принца.

Сенека уставился на малыша. По щекам его текли слезы. В комнате воцарилась тишина. Все ждали дальнейших действий принца. Но молчание было скоро нарушено послышавшимся рядом голосом короля Зейна. Его Высочество направлялось в соседнюю комнату.

Пичи растерялась. Сенека действовал быстро и решительно. Он подбежал к дверям, взял Пичи за локоть и вывел ее из комнаты в зеленую галерею. Тивон, два стражника с их ношей, Нидия и Кэтти — все последовали за ними.

Пичи попыталась вырваться и убежать, но Сенека сумел удержать ее.

— Сенека, — сказала она.

Но он не слушал ее и продолжал тащить ее по галерее. Она проклинала его и ругалась.

— Удав, вот ты кто!

— Пичи…

— Я только старалась оказать помощь барашку Тивона, а ты? Ты никогда не повернешься лицом к страждущему, эх ты, Сенека!

— Ты еще пожалеешь, что назвала меня удавом!

— Ха! Как бы не так! — произнесла она и начала вырываться у него из рук.

Сенека был намного сильнее ее, и ему не составило большого труда удержать ее.

— Ты хочешь или нет, чтобы этому животному отвели место во дворце? Она остановилась.

— Место? Ты думаешь…

— Да, но если ты прекратишь сейчас же вести себя как дикарка. Ты помнишь о нашем уговоре? Она вдруг успокоилась и произнесла:

— Извини меня!

Они прошли через слабо освещенный коридор. В конце коридора находилась гладкая деревянная дверь. Он открыл ее и вошел внутрь.

На всех сильно пахнуло плесенью. То там, то здесь — повсюду висела паутина. Сенека энергично стряхнул паутину и по ступенькам поднялся к другой двери, ведущей в верхнюю комнату.

Комната освещалась лучами света, пробивающимися через плотно закрытые окна.

— Откройте окна, — приказал Сенека Нидии и Кэтти.

Ворвался солнечный свет, и Пичи увидела, что внутри комнаты было все покрыто огромным слоем пыли. Единственной обстановкой комнаты был огромный деревянный сундук, а сверху, с потолка свисал толстый канат.

— Это самое отвратительное место, которое я когда-либо… — пыталась сказать Пичи.

— Сделай ее чистой! — заявил Сенека. — Или убирай животное отсюда. Выбор за тобой.

Стерев пыль с лица и едва переводя дыхание, Пичи забрала у стражника свой бархатный плащ и постелила его на пол.

— Положи барашка сюда, — скомандовала она стражнику и опустилась на колени, чтобы осмотреть животное.

Тивон, стражник, Кэтти и Нидия тоже склонились. Барашек был все еще жив, но его дыхание еле-еле ощущалось.

Прильнув к груди животного, она услышала, как медленно бьется его сердце. Барашек умирал, и она понимала, , что ее попытки оживить его уже ни к чему не приведут.

— Тивон, — сказала она дрожащим голосом, — твой барашек… он умирает… Ему осталось совсем немного.

Тивон начал громко плакать.

Кэтти спросила:

— Что еще мы можем сделать?

— Конечно, можно попробовать вашими лекарствами, — неуверенно сказал один из стражников. Пичи посмотрела на сочувствующие лица вокруг себя.

Только Сенека реально оценивал происходящее. А Пичи, Пичи знала, что ничем не может спасти животное. Но тем не менее она начала готовить свое лекарство, чтобы показать Тивону, что она сделала все, что было возможно. Она очистила луковицу, разрезала ее и бросила в бутыль с горячей водой. Туда же, в бутыль, она набросала кусочков жирного мяса и положила горсть соли. Все это она размешала, а затем вынула кусок луковицы и мяса и приложила к месту укуса змеи. Сделав это, она приказала Тивону держать примочку покрепче и как следует. Затем она вынула щепотку «своей» травы из сумки, бросила в бутыль и начала размешивать все в бутыли, бормоча себе что-то под нос. В конечном итоге у нее получилась какая-то похожая на ликер микстура.

Она взяла ложку, налила в нее микстуры и влила барашку в рот. Но… но уже было поздно. Барашек лежал бездыханный. Он был мертв. Пичи уселась на колени рядом с барашком и сказала:

— Ох, Тивон… Я… он… Это был укус змеи. Твой барашек… Мне очень жаль, что все так получилось.

Сенека подошел к мальчику.

— Твой барашек умер, Тивон, но ты должен быть благодарен за то, что твоя принцесса так старалась его спасти.

До Тивона едва дошел смысл сказанного.

— С-с-спасибо, — пролепетал он, глотая слезы. Сенека помог мальчику встать на ноги.

— Стража позаботится о том, чтобы вынести барашка отсюда и поможет тебе закопать его. А потом ты должен будешь вернуться на луга, чтобы посмотреть за оставшимся стадом.

Принц ведь и не знал, что барашек этот остался единственным у них в семье.

Тивон направился к двери. Он все еще продолжал всхлипывать. Прежде чем покинуть комнату, он повернулся к Сенеке и сказал:

— Вы прикажете бросить меня в тюрьму после того, что я вам скажу, но я ненавижу вашего отца. Я…

— Замолкни, — закричал на него один из стражников.

— Да, я ненавижу его, — закричал мальчик. — Я его ненавижу так, что иной раз хочу даже, чтобы он умер!

Кэтти и Нидия всплеснули руками.

— Тивон, — прошептала Нидия. Обе девушки замерли в ужасе, ожидая, что на это скажет принц. Гяова мальчика поразили всех, как удар молнии.

— Тивон, ты не должен так себя вести, — сказала Пичи. — Ты не желаешь смерти короля. Скажи принцу, что ты все выдумал.

— Нет, — ответил Тивон. — Я ничего не выдумал. Мне хотелось бы, чтобы змея укусила короля!

Пичи взглянула прямо Сенеке в глаза.

— Не слушай его, — сказала она ему. — Ему ведь только еще семь лет, Сенека. Он совсем мальчишка. А они такие рассеянные в этом возрасте и не понимают, что говорят.

Сенека стоял, широко раскрыв глаза, и пристально рассматривал пастушка.

— Твоя принцесса защищает тебя, Тивон. Если ты, действительно, стоишь того, чтобы тебя защищали, то я прощу тебя, но если нет, то я прикажу наказать тебя.

Пичи взяла Сенеку за руку.

— Сенека…

— Тивон, ты понимаешь, что твое пожелание смерти короля можно расценить как акт измены против короны Авентины? — спросил Сенека.

Тивон кивнул головой и поднял вверх свое худое личико.

— Да, я знаю, сэр.

— В таком случае ты не настолько наивен, как это представляет принцесса. Ты не достоин ее защиты, поэтому ты будешь наказан. Но пока я придумаю для тебя меру наказания, ты, как я и говорил, вернешься к своему стаду немедленно. Ступай!

Тивон покинул комнату. Его шаги эхом отдавались на лестничной площадке.

Сенека посмотрел на Кэтти и Нидию.

— Вы будете молчать, о чем болтал мальчишка. Если вы только о чем-нибудь заикнетесь, то я непременно узнаю. А теперь оставьте нас одних.

Служанки послушно закивали головами, раскланялись и поторопились покинуть комнату.

То же самое Сенека сказал стражникам:

— Держите язык за зубами! И ступайте, помогите мальчишке закопать животное.

Когда стражники удалились с мертвым барашком, Сенека повернулся к Пичи. Он очень удивился, увидев закипавшую в ее глазах ярость. Она тяжело дышала, грудь ее высоко вздымалась. И… от этого она становилась еще красивее и желаннее.

Внезапно у Сенеки появилось непристойное желание овладеть ею прямо здесь, на пыльном полу этой грязной комнаты.

Он стоял напротив нее, тяжело глотая слюну и стараясь побороть себя.

— Ты должна понять, что все то, что сказал Тивон, — это не только оскорбительно, но и, с точки зрения законов Авентины, противозаконно. Так что ничего не повлияет на мое решение наказать его.

— Что ты собираешься сделать с ним, — спросила Пичи. — Прикажешь побить?

— В мои намерения не входит побить его, Пичи, — сказал Сенека.

— Я… Я не смогла спасти его барашка. А теперь у них никого нет…

Сенека разглядел слезы на глазах у Пичи.

— Почему Тивон ненавидит твоего отца? — спросила она.

— Это тебя не касается, — ответил он. — Ты мне очень сейчас не нравишься, — закончил он.

— А ты мне такой тем паче, — подхватила она. — Меня от тебя мутит.

— Меня твои чувства ко мне не интересуют, — парировал Сенека.

— В тебе, должно быть, много хорошего, Сенека, но это никогда не выходит наружу.

Он одарил ее свирепым взглядом. Она ответила тем же.

— Когда ты меня поцеловал сегодня утром, я даже подумала, что для меня этого слишком мало. Я подумала тогда, что небеса сошли на землю. И я знаю, что ты один-единственный, кто заставил меня так чувствовать. Я действительно хочу быть твоим другом, Сенека. Я влюбилась в тебя, Сенека. Это факт. Но пока я не разберусь в своих чувствах, я ничего не смогу дать тебе.

Она оглянулась и продолжила.

— Ты сам разрешил мне принести барашка сюда, в эту комнату. Ты мог всех выставить наружу, за пределы замка, но ты всех нас привел сюда. Это было самое лучшее, что ты мог сделать для нас.

Ее слова умерили его гнев. Но он не хотел подавать вида и внешне оставался сердитым. Этого требовала ситуация.

— Мой разум запрещает выпрашивать твою любовь. Это — твоя обязанность.

Она пристально посмотрела на него и сказала:

— В народе говорят, что нет ничего труднее, чем достучаться до разума.

— Вот я тебе и советую, не делай этого.

— Не буду.

— Мудрое решение!

— Я попробую достучаться до твоего сердца. Если получится, то тогда уж и до разума достучусь. Сердце без разума, как и разум без сердца, не существует.

Сенека не оценил логики сказанного.

— Пичи…

— Хватит меня учить, Сенека. Я знаю о своих обязанностях. Прежде, чем я умру, ты получить мою любовь. Возможно, я никогда не дождусь твоей любви, но мою — получишь, как только я почувствую ее. Не сомневайся, это будет сильная любовь, я никогда наполовину ничего не делаю. Более того, это — моя любовь, и кому хочу, тому ее дарю. А вообще, ты знаешь, что жизнь без любви — это не жизнь вообще.

— Ты уже закончила?

— Как видишь!

— Очень хорошо, иди прими ванну, почисти зубы и надень что-нибудь поприличнее, чем это атласное бальное платье. Я на сей раз прощу тебе твое ужасное поведение, но это — в последний раз.

А Пичи не понимала, за что он должен был ее простить. За то, что она хотела оказать помощь бедному животному?!

— А в свою очередь, я благодарю тебя за то, что считаешь меня полным идиотом.

— Никто не считает, Сенека.

Ее сарказм привел его в бешенство. Какой это дьявол вселился в него?! Но всем видом он старался не выдавать своих эмоций.

— Ты спокойно отдохнешь после обеда. Мне придется обедать с советниками отца, а ты будешь обедать у себя. Но я буду ждать тебя у себя в покоях в девять часов. И не заставляй меня ждать.

С трудом сохраняя на лице маску безразличия, он удалился.

Глава 5

Пытаясь согреться, Бубба зарылся в стог сена. В темноте он не мог видеть своей тетушки, но он чувствовал, что она где-то рядом. Соломинка щекотала ему нос. Он поморщился, затем привстал и вынул из своей сумки птичку, которую он нашел, пока тетушка Орабелла не видела. У птицы было подбито крыло, и Бубба знал, как его вылечить.

— Я же говорил тебе, тетушка Орабелла, — сказал он. — Не я ли тебе сказал, что кузина Пичи стала принцессой. Ты гордишься этим?

— Заткнись, — закричала на него тетушка Орабелла. По ее лицу бегали насекомые. Где-то рядом запищала мышь… А еще… запах. Орабелла была уверена, что этот запах она узнала бы всегда и везде.

Узнав о том, что Пичи стала принцессой, Орабелла пришла в ярость. И ярость эта не проходила, а, наоборот, все усиливалась. Орабелла рассчитывала, что она вернется в Северную Каролину, поселится в домике Макги и присвоит себе золотоносный ручей. Но, кто знает, вернется ли или не вернется когда-либо эта проклятая девчонка к себе домой? Может, когда-нибудь ей взбредет в голову мысль навестить своих соседей Макинтошей? Нет, девчонка должна умереть. Другого выбора не было.

— Тетушка Орабелла? Орабелла тяжело вздохнула.

— Что надо?

— А ты знаешь что-либо о принце, за которого Пичи вышла замуж.

— А что я могу знать о нем?

Бубба прекратил гладить по голове свою птаху. Он очень опасался того, что птица раскричится и тем самым выдаст себя. Он знал, что тетушка Орабелла не любит животных и может приказать выбросить ее.

— Послушай, тетушка Орабелла! Когда кузина Пичи умрет… Тот принц… возможно, захочет иметь ее золотоносный ручей… Поэтому мы должны убить и его, так ведь?

Орабелла стряхнула насекомых со своего лица.

— Принц никогда не получит земель, даже если очень захочет. Воля у Даффа Макги была железной Он завещал свои земли только кровным родственникам, — так размышляла Орабелла.