Анна Кэмпбелл - Полночный соблазн

– И ты способен просто… продать меня?

– Какие некрасивые слова ты используешь, – поморщился викарий. – Ты будешь жить в большом красивом особняке недалеко от меня. Мы будем продолжать работать вместе.

Ну конечно! Ее отцу важен лишь собственный комфорт. Какая удача – обрести богатого зятя и одновременно сохранить молчаливую талантливую работницу, которая будет приносить ему успех и признание в научном мире!

Ее отец готов был отдать свою дочь отвратительному лорду Фэрбродеру без единого колебания. И вот в чем ирония: единственным человеком, который хотел этому помешать, был пресловутый сэр Ричард Хармзуорт.

– Тебе даже неважно, что твой покровитель ударил меня? – тихо спросила Дженевив.

Викарий опустил голову, избегая ее взгляда.

– Глупо с твоей стороны думать о таких мелочах, когда речь идет о достойном муже. Эта твоя неблагодарность… такая нехристианская.

– Нехристианская? Значит… – откликнулась Дженевив и сморгнула слезы.

Приняв ее тихий тон за покорность, отец приблизился и коснулся ее руки.

– Малышка, я понимаю, будущий брак пугает тебя. Это нормально. Но ради себя самой, подумай над предложением лорда Невилла. Уверен, если он и был несколько… несдержанным, то уже сегодня раскаялся в этом. Это твоя недоступность и невинность сделали его таким… порывистым.

Щеки Дженевив вспыхнули. С прошлой ночи она точно не была невинной.

– Отец, лорд Невилл был не просто несдержанным. Он хотел меня изнасиловать. И я не смогу забыть этого, какие бы аргументы ты ни приводил. Я не выйду за него замуж лишь для того, чтобы тебе жилось комфортно. – Она помолчала, а затем решилась: – И больше не буду работать вместе с тобой. Отныне мои труды – только мои труды.

Отец отдернул руку, словно обжегся.

– Что? Какие еще твои труды? Ты всего лишь мой помощник!

Дженевив уставилась на отца. Утренний свет, проникавший в окно, ложился на его изборожденное морщинами лицо. Он выглядел возмущенным и совершенно уверенным в себе. Похоже, ему и в голову не приходило, что дочь заявила свои права всерьез.

За последние пять лет викарий не написал ни единого слова. Даже сопроводительные письма за него писала Дженевив. Он так привык пользоваться ее преданностью и доверчивостью, что стал забывать, что за доброту надо платить добротой.

Как же теперь она радовалась, что не доверила отцу правду о своих недавних исследованиях! Теперь уже никакое чувство долга не заставит ее отозвать будущую статью о семейной реликвии Хармзуортов из печати. Публикация исследований заставит научный мир считаться с ней.

– Я была не только помощницей, – тихо произнесла Дженевив.

– Несколько лет назад лорд Невилл пришел ко мне и просил твоей руки. Я слишком долго ждал. Надо было выдать тебя за него еще тогда, когда ты не была такой строптивой. Ты научилась дерзить, Дженевив. Забыла, чем обязана лорду Невиллу.

Девушка поняла: отец яростно защищает свой уютный мирок, в котором ему отлично жилось за чужой счет. Он считает ее вполне допустимой жертвой во имя своего комфортного существования.

Ну уж нет! Она скорее умрет, чем выйдет замуж за лорда Невилла Фэрбродера!

Ричард проснулся и сразу почувствовал запах конского навоза. Ложе под ним было слишком твердым, над ним тянулись длинные деревянные балки. Он поморгал, глядя вверх, и попытался сообразить, где находится.

Конюшня викария… Ну конечно! Опасаясь оставить Дженевив без защиты, он уснул возле стойла, подложив под голову плащ.

Повозившись, Ричард стряхнул с себя солому.

– Кто здесь? – раздался испуганный женский голос.

Только тут Ричард понял, что именно его разбудило. Женский плач.

Приподнявшись, он вытянул шею. У дальней стены стояла Дженевив, закрыв рукавом лицо. Он тотчас вскочил на ноги.

– Милая, в чем дело? Почему ты плачешь?

Дженевив принялась торопливо вытирать слезы.

– Что ты тут делаешь? – спросила она глухо.

У нее был такой несчастный голос, что у Ричарда сжалось сердце. Ему так хотелось надеяться, что она плачет не из-за их вчерашнего разговора.

– Я ночевал здесь, – признался он, осторожно приближаясь. – Не хотел оставлять тебя одну.

– Я не одна. Со мной мои прекрасные, чуткие родные, – горько произнесла Дженевив.

– Я опасался, что Фэрбродер подошлет Гринграса.

Дженевив отошла к узкому окну, подальше от Ричарда. Солнце стояло высоко, в его косых лучах кружились пылинки. Внутри конюшни было полутемно и пахло конским навозом.

– Уверена, лорд Невилл не стал бы уже наутро повторять нападение. – Дженевив шмыгнула носом.

– Бдительность не бывает лишней.

– Да что ты вообще ко мне привязался? – простонала девушка. – Ты ведь получил свое! Я даже предлагала тебе подвеску… Чего тебе нужно?

– Ты нужна мне.

Она горько рассмеялась и отвернулась, украдкой вытирая слезы.

– Прекрати глумиться надо мной.

Ричард внезапно чихнул.

– Я волнуюсь за тебя, – пробормотал он, едва перестало свербеть в носу. – Иначе какого дьявола я ночевал бы в этой конюшне. В доме Кэмерона меня всегда ждет мягкая постель. Скажи лучше: почему ты плачешь?

– Я не хочу с тобой разговаривать, – угрюмо произнесла Дженевив и уселась у стены прямо на солому.

– Жаль. – Ричард опустился рядом с ней. Ему так хотелось обнять ее, погладить по голове, но он понимал, что прикасаться к Дженевив пока не стоит.

– Оставь меня в покое! – Она уронила голову на колени и закрыла ее руками.

– Не могу, – признался Ричард.

Он почесал заросший щетиной подбородок. Ему просто необходимо было побриться и хорошенько вымыться. Но чистая совесть была куда более необходима.

– Так почему ты плакала?

– С чего ты взял, что я стану делиться своими несчастьями с негодяем и мошенником вроде тебя?

– Я бы попытался помочь.

– Ты бы помог мне, убравшись в Лондон.

Ричард вздохнул. Он вытянул вперед ноги и задумчиво оглядел помещение. Солома была свежей, но ее запах не заглушал запахи навоза и конского пота. В воздухе поблескивали паутинки. Он снова чихнул.

– Не могу я уехать.

Дженевив подняла голову и посмотрела на него опухшими глазами.

– Ненавижу тебя.

У него сжалось сердце, но лицо осталось невозмутимым.

– У тебя есть на это все основания. Ты плачешь из-за меня?

– Вот еще!

Возмущение в ее голосе понравилось Ричарду. Это было лучше, чем горе и отчаяние.

– Хорошо. – Он сделал паузу. – Тогда из-за кого?

Дженевив часто заморгала, стараясь сдержать подступившие слезы. Мокрые ресницы, припухшие губы, чуть розовый кончик носа – все это делало ее похожей на беззащитного ребенка. Ричард вновь испытал желание прижать ее к груди и погладить по голове.

– А разве тебе есть дело до моих слез? – Она шмыгнула носом. – Тебя ведь интересует лишь то, что выгодно тебе…

– Не трудись меня обличать. Я еще помню, что ты считаешь меня эгоистом, – усмехнувшись, перебил Дженевив Ричард. – Но я волнуюсь за тебя. Скажи, что случилось. Ты же знаешь, я упрям и добьюсь ответа.

На самом деле он вовсе не был уверен, что на Дженевив можно давить. Она была своенравной и упертой, рьяно охраняла свои интересы. Однако теперь, расстроенная, потерянная, она не казалась такой уж независимой. Ричард чувствовал: она хочет открыться.

– Отец настаивает на браке с лордом Невиллом, – выпалила Дженевив.

– Да он с ума сошел! – изумился Ричард. – Разве он не знает, что произошло вчера после приема.

– Папа не хочет ничего слышать. Я просила не пускать лорда Фэрбродера на порог, а он заявил, что все мои обвинения – вздор. – Она вздохнула.

Как же невыносимо было сидеть рядом, но не иметь возможности обнять ее, утешить! Ричард просто сходил с ума. Решение проблемы почти сложилось в глубине его сознания, но он не был готов облечь свою безумную идею в слова. К тому же Дженевив вряд ли станет его слушать.

– Отец не поверил, что Фэрбродер напал на тебя прямо в экипаже? – уточнил он.

Тонкая шея девушки судорожно дернулась.

– Нет. – Она всхлипнула. – Он заявил, что это клевета на благородного человека.

Ричард насупился.

– Что ж, отцу придется поверить тебе, потому что я намерен рассказать ему правду. Он не должен жить в выдуманном мире, всякий раз забывая об интересах родной дочери.

Он попытался встать, но Дженевив схватила его за руку.

– Не надо!

От ее прикосновения по руке Ричарда прошла горячая волна.

– Может, ты думаешь, что он не станет слушать меня, потому что я самозванец?

Она покачала головой.

– Я не рассказала отцу, кто ты. Он и так натерпелся…

– Натерпелся… – повторил Ричард.

То, что девушка так щадила чувства отца, было похвальным и немного… наивным. Викарию давно следовало раскрыть глаза, но Ричард не мог сделать это против воли его дочери.

Что ж, если мистер Барретт не знает его настоящего имени, нет нужды ночевать в конюшне. Это значительно облегчало Ричарду задачу.

– Ты же помнишь, каким потрясением для отца стало нападение грабителей в тот день в библиотеке? – почти умоляющим тоном произнесла Дженевив.

Он вздохнул, подавляя раздражение. То, как эгоистично викарий относился к единственной дочери, невероятно злило его. Мистер Барретт ценил свой комфорт превыше всего и порой ставил на карту недопустимые вещи: репутацию Дженевив в ученых кругах, ее руку и сердце…

– Но твой отец должен знать правду. Нельзя жить иллюзиями.

– Если ты вступишься за меня и обвинишь лорда Невилла, он может неверно истолковать твои слова, – взмолилась девушка. – Вчера после нападения мы оба пропали… Отец может подумать, что мы с тобой… мы…

– Я сделал все, что мог, чтобы защитить твою репутацию. Отправил записку к герцогу – просил его поговорить с викарием. Кэмерон сообщил твоему отцу, что я проводил тебя до дома, а сам незамедлительно вернулся в Лейтон-Корт.

Дженевив горько усмехнулась.

– Благодарю за заботу. Но твоя предусмотрительность ничуть не меняет мое отношение к тебе. Я настаиваю, чтобы ты уехал. Подвеску не получишь – ты от нее отказался. Не хочу больше тебя видеть… Ты сделал все, чтобы уничтожить все то хорошее, что было между нами.

Ричард потер виски. Он чувствовал досаду.

– Дженевив, я же сказал: я не уеду, пока ты нуждаешься в защите.

– О, на случай нападения у меня есть пистолет!

– При себе?

Она помолчала.

– Нет.

– А вот я не храню свой пистолет в ящике стола, как ты. Я готов к решительным действиям, если Фэрбродер сделает первый шаг.

Внезапно Дженевив расплакалась. Ричард в ужасе смотрел на нее.

– Милая, не плачь, – простонал он. – Я не могу видеть твои слезы.

– Оставь меня в покое! – Дженевив закрыла лицо руками.

– Милая, клянусь, я все исправлю! – Ричард коснулся ее плеча.

Она отпрянула и уставилась на него заплаканными глазами, но он не понял, что она хотела сказать таким взглядом.

В Лондоне Ричард слыл отчаянным повесой. Ему не составляло труда усыпить бдительность любой женщины, убедить ее в своей неотразимости, уговорить на любые шалости. Однако в отношениях с Дженевив его опыт и самоуверенность обратились в прах, его слова и действия постоянно встречали сопротивление.

Они с минуту смотрели друг на друга. Потом Ричард привлек девушку к себе. Она не стала противиться, чем изумила его. Наоборот, прижалась к его плечу, слабо всхлипывая и позволяя гладить себя по волосам, шептать утешительные слова.

Словно величайшую драгоценность, Ричард обнимал Дженевив – внутри у него все пело от восторга. Никогда прежде он не чувствовал себя счастливым лишь от возможности утешать и обнимать женщину.

Ее волосы пахли цветами и осенним лесом, казались мягким шелком. От того, как доверчиво она льнула к нему, томительно сжималось сердце. И в этот момент Ричард Хармзуорт сказал себе, что никого не сможет любить так, как любит Дженевив Барретт.

Ричард боялся, что она все-таки настоит на его отъезде, когда ситуация с проклятым Фэрбродером разрешится. Разве будет его жизнь прежней, если в ней нет любимой женщины? Каким самовлюбленным, наивным, глупым упрямцем он был, когда думал, что никого никогда не полюбит.

Ричард перебирал мягкие волосы Дженевив, пытался запомнить каждую свою эмоцию, вспыхивавшую в разгоряченном мозгу. Теплый осенний свет, лившийся из окна и освещавший золотую солому и нежную макушку Дженевив, теплый запах конского пота, пылинки, кружившие в солнечных лучах, нежный изгиб женского тела…

– Милая моя… – тихо прошептал Ричард, задыхаясь от нахлынувших чувств.

Дженевив понимала, что сама навлекла на себя беду. Хуже всех ее неприятностей была перспектива вновь сдаться на милость человеку, обманувшему ее.

Прошлой ночью она уходила из маленькой часовни с чувством, будто все ее существо разбито на сотни осколков, склеить которые теперь не под силу никому. И вот, оказавшись в объятиях Ричарда Хармзуорта, она собиралась воедино. Не имело никакого значения, что он предатель и лицемер, что он может причинить ей еще немало вреда. Значение имели только его объятия, дарившие покой и чувство защищенности.