Анна Кэмпбелл - Полночный соблазн

С невероятной медлительностью Дженевив расстегнула оставшиеся пуговицы его брюк. Горячая, пульсирующая плоть скакнула навстречу, и она тотчас, подчиняясь инстинкту, схватила и сжала ее в ладони.

Ричард глухо застонал.

– Прости, я слишком сильно…

– Не останавливайся.

Пауза. Затем осторожное скольжение пальцев вверх-вниз, от кончика до основания и обратно. Ричард смотрел, опустив голову, не в силах оторвать взгляда.

Движения Дженевив становились все увереннее и четче. Вверх-вниз, туда-обратно, быстрее, быстрее. Ричард едва не стонал и дышал, словно загнанный пес. Он уже почти не соображал, где находится и что происходит.

Поймав Дженевив за руку, он остановил торопливые движения ее пальцев.

– Снимай платье.

Удивительно, но она подчинилась без промедления: торопливо вытащила шпильки из волос, стянула платье, потом нижние юбки.

Ричард сидел на краю гробницы и рассматривал Дженевив. Она была дивно хороша и невероятно манила.

– Иди ко мне. – Он потянул ее за руку, принуждая сесть к себе на колени.

– А так… делают? – Она обеспокоенно нахмурилась.

Ласково сжав ее обнаженную ягодицу, Ричард закрыл глаза от наслаждения. У его любимой была нежная бархатная кожа.

– Делают по-всякому, милая. Тебе понравится.

Она улыбнулась.

– Раз ты так говоришь, значит, точно понравится.

– Ты должна оседлать меня. Это будет гораздо приятнее, чем скачка на лошади, – пообещал Ричард.

– Сейчас проверим…

Дженевив приподняла бедра и сжала его естество в ладони, направляя. Она опускалась осторожно, прислушиваясь к ощущениям, и Ричард видел смену эмоций на ее лице – интерес, изумление, радость… Сам он тонул в сладких ощущениях, проникая в ее лоно, погружаясь в шелковые путы.

Он чувствовал ее запах, горячий, притягательный. Не в силах больше сдерживать себя, Ричард подался вперед и легонько укусил ее за плечо. Она охнула, но не отстранилась.

– Я хочу принадлежать тебе, Дженевив, – пробормотал он едва слышно, не зная толком, говорит ли только о слиянии тел или о чем-то большем.

– Я тоже хочу принадлежать тебе.

Это прозвучало, как торжественный обет.

Бедра Дженевив приподнимались и опускались все чаще, дыхание было частым, прерывистым. Очень скоро она начала постанывать. Ее тело было влажным. Его плоть пульсировала внутри ее тела, скользя в мучительно-сладком плену.

– Сделай это, милая.

Она вцепилась руками ему в плечи и запрокинула голову. Ричард изо всех сил сдерживался, прислушиваясь к ее телу: вот задрожали мышцы живота, дыхание стало еще чаще, короткий вздох и стон, сладкий и протяжный, полный страсти. Дженевив замерла на миг, содрогнувшись.

– Я люблю тебя, Ричард! – Ее глаза, чуть затуманенные, смотрели на него, волосы рассыпались по плечам. Сейчас она была для него прекрасной лесной нимфой.

Дженевив видела радость в его глазах.

– И я люблю тебя, милая!

С естественностью, которую сама от себя не ожидала, она хитро улыбнулась и продолжила двигаться, сидя на нем и чуть вращая бедрами. Губы изгибались хитро, дразня. Бедра поднимались и опускались все чаще, пока внутри Ричарда не разорвался фейерверк – он исторгся в нее со всей безумной мощью опьяненного страстью мужчины. Он снова не сумел сдержаться, но теперь это, пожалуй, не имело никакого значения.

Дженевив была его любовью, его жаждой, влекла к себе, как самая большая ценность в мире.

Их губы и языки встретились в жадном поцелуе. И не было вокруг ни каменных стен, ни подступающей смерти… Только горячие объятия, только настоящее слияние двух влюбленных.

Упав на ворох одежды, какое-то время они лежали молча и просто наслаждались бесконечностью счастья.

Всю жизнь Дженевив боялась любви и близости. Любовь к отцу обернулась предательством, детская любовь к матери оборвалась с ее смертью. Не желая вступать в брак, Дженевив все же тешила себя надеждой, что однажды встретит приличного человека, который будет обладать смиренным нравом и разделит ее интерес к истории.

К Ричарду никак не подходили слова «приличный» и «смиренный», но рядом с ним она не ощущала себя связанной, утопающей в пучине обязательств, использованной ради чужого блага. Даже теперь, будучи замурованной в склепе, Дженевив чувствовала, что весь мир пульсирует у нее в ладонях, и она может читать его, словно любимую книгу, с любой страницы.

– Ты улыбаешься. Почему? – Ричард осторожно убрал с ее лба прядь волос.

– Никогда не чувствовала себя так, как сейчас. Даже представить себе не могла, что такое возможно.

– Я тоже, – ответил он мягко. – Ты для меня – весь мир.

Дженевив медленно подняла голову.

– Кажется, я должна быть в ужасе от того, что нас ожидает мучительная смерть, но мне совершенно не страшно, потому что ты – рядом.

Он потянулся и коснулся ее губ своими.

– Мы выпутаемся из этой передряги.

Дженевив встала и начала одеваться, зябко ежась. Натянув платье без корсета, она подняла огарок свечи повыше, чтобы осмотреть помещение.

– Тогда мы тратим время на разговоры. Дыра в стене завалена, у входа в часовню обрушился потолок. Но ведь мы можем обшарить каждый булыжник. Стена старая, вдруг кладка рухнет в другом месте?

– И вовсе мы не тратим время зря, милая, – усмехнулся Ричард. – Мы наслаждаемся обществом друг друга.

– Кстати, когда мы переехали в Литтл-Деррик, я перелистала местные летописи. Лорд Невилл не один такой умный. Я читала о гробнице. И знаешь, она здесь не одна. Правда, я не имею понятия, как именно они расположены, – аббатство заброшено очень давно. Поговаривали, в подвалах аббатства хранилось монастырское вино, да только подземные воды затопили их много лет назад.

– Ты говоришь об этом с таким энтузиазмом, что я становлюсь поклонником истории.

– Ты и прежде любил историю.

– Не я. Это Кристофер Эванс любил историю. А я лишь умелый притворщик.

Дженевив хмыкнула:

– Что ж, подделки повсюду.

Ричард наклонил голову.

– Ты уверена, что подвеска фальшивая?

– Это хорошая копия. Камни настоящие, но вовсе не антиквариат. Удивлена, что никто не обнаружил этого раньше. Полагаю, подвеску сделали в прошлом столетии. Филигрань отличная, но специалист способен отличить старинную вещь от работы восемнадцатого века.

– И куда это нас приводит?

– Думаю, вся легенда Хармзуортов – выдумка чистой воды. Ни в одной летописи не говорится о том, что король вручил подобную драгоценность твоему предку. Это лишь семейная легенда.

– Значит, фамильной реликвии никогда и не существовало?

– Выходит, так. – Дженевив взглянула на Ричарда. – Мне очень жаль.

– А мне – ничуть. В погоне за фальшивкой я нашел истинную драгоценность. Мои поиски были вознаграждены.

Свеча нервно заморгала. Оставался огарок в дюйм высотой, а они ни на шаг не приблизились к решению проблемы. Ричард поднял кусочек воска и принялся исследовать стену. Дженевив помогала, тыкая ножом в расселины, ковыряя столетние наслоения пыли и песка. Они пытались расшатывать камни, но кладка была ровной и без изъянов, словно стену сложили совсем недавно.

Потеряв терпение, Ричард принялся в бешенстве толкать плечом один из камней, что был слегка утоплен в общей кладке, надеясь, что он поддастся.

– Ричард, ты не сдвинешь камень, – со вздохом сказала Дженевив. – Не трать силы, твоя рана может снова открыться.

Прижавшись спиной к стене, она устало перевела дух.

– Послушай, а что еще у тебя в карманах? Если нашелся нож и свечи, нет ли там сэндвича с вяленым мясом? – улыбнулся Ричард.

Она усмехнулась. Их положение ухудшалось с каждой минутой, а он продолжал шутить.

– Как раз сегодня я не готовилась быть замурованной заживо, – призналась она.

– Очень жаль. Было бы неплохо перекусить. А еще лучше, выпить пару глотков воды.

– Я вспоминаю наш пикник на реке! – подхватила Дженевив. – Столько всего вкусного пропало даром.

– И не говори, – простонал Ричард. Он вяло улыбнулся. – Взять хотя бы того цыпленка, сыр или…

– Или шампанское.

– С тобой я пьян без всякого вина.

Дженевив вспыхнула от смущения. Ее застенчивость так нравилась Ричарду.

– Вообще, я бы охотно обменяла дюжину бутылок шампанского на стакан воды.

Она была права. Жажда придет первой. Она уже пробирается к ним в склеп, скользя на мягких лапах, заставляя язык шершаво двигаться во рту. Где они – капли, стекающие по запотевшему стеклу прозрачного графина?

Ричард не мог позволить любимой умереть от жажды! Он не мог потерять ее теперь, когда его чувство оказалось взаимным. Всякий раз, когда Дженевив говорила о любви, внутри Ричарда словно наполнялось водами русло реки, пересохшей с самого детства.

– Давай все же подумаем, как спастись, – сказал он. – Есть идеи?

– С идеями как-то небогато, – призналась Дженевив.

Они уселись на ступенях, Дженевив склонила голову на плечо Ричарда.

– Если мы не выберемся, мир не узнает, что подвеска Хармзуортов – подделка. Лорд Невилл будет торжествовать, – проговорила она.

– Да, жаль, что некому будет добавить ему в мед ложку дегтя. – Ричард вскочил и заметался по полутемному помещению. – Мы просто обязаны спастись!

– Я уверена, мы выберемся отсюда, – заявила Дженевив пылко.

Ричарду так хотелось подкрепить ее веру в лучшее.

Он пнул гробницу ногой.

– Ты была бы в безопасности, не потребуйся мне эта чертова подвеска!

– Но тогда мы бы не встретились, – возразила Дженевив.

– Поначалу ты встретила Кристофера Эванса.

– Верно. – Она встала и подошла к Ричарду. – Я люблю тебя, но практически тебя не знаю. – Кончиками пальцев она дотронулась до его щеки.

– Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо в этом мире, – заявил Ричард.

Это было правдой. Даже Кэмерон, его лучший друг, не знал его таким, каким он стал благодаря появлению в его жизни Дженевив Барретт.

– Так ли это?

У Ричарда перехватило дыхание. Кто он? Незаконнорожденный сын барона. Непризнанный баронет. Человек сомнительного происхождения. Ублюдок. Он мог сколько угодно притворяться, будто ему плевать на свое происхождение, и только Кэмерон и Джозеф знали о его истинных чувствах. Мог ли он скрывать свою давнюю затаенную боль от любимой женщины?

И все же он колебался. Открыть ей свою душу целиком, без остатка – означало познакомить ее с истинным Ричардом Хармзуортом – богатым повесой, жестоким, холодным человеком, у которого, как говорили в свете, нет сердца. Он насмехался над миром, презирал его точно так же, как презирал и насмехался над ним весь мир. Стоило ли хрупкой и ранимой Дженевив знать такого Ричарда Хармзуорта?

Она вновь погладила его по щеке.

– Скажи, что тебя мучает. Доверься мне.

Его сердце сжалось мучительно больно. Вся его прежняя жизнь, с ее внутренними демонами и безупречным фасадом, могла лечь сейчас к ногам Дженевив. Каменные стены, которыми он всегда отгораживался от мира, с грохотом рушились от нежного прикосновения любимой руки.

Проклятие!

Со свистом втянув воздух, Ричард зажмурил глаза и приготовился к исповеди.

– Мне самому трудно поверить, что вся эта затея началась с того, что какой-то умник бросил моей матери и мне в лицо прилюдное оскорбление. Конечно, он был не первым, но его выпад вызвал у меня приступ холодного гнева, приведший к дуэли и смерти идиота. Чуть позже пришло решение найти фамильную реликвию. Подвеской всегда владел наследник титула, так уж сложилось. Я решил разыскать подвеску и носить на всех светских приемах, надеясь отмести дальнейшие оскорбления. Сейчас я понимаю, каким ребячеством это выглядит.

– Я помню эти истории из газет. Все завидовали огромному состоянию Хармзуортов, но каждый умник был рад пройтись на счет происхождения сына барона. – Дженевив покачала головой. – Это может любого свести с ума.

– Гордость – непозволительная роскошь для ублюдка, – заметил Ричард. – Вот только мне все никак не удавалось усвоить эту истину.

Дженевив смотрела озадаченно.

– Я не понимаю, в вашей семье откуда появились сведения о незаконнорожденном ребенке? Раз барон признал тебя наследником, можно было избежать скандала.

– Даже не самый блестящий ум способен сделать нехитрые подсчеты. Барон уехал в Россию за шестнадцать месяцев до моего рождения. Очевидно же, что это не было непорочным зачатием. Так что тетка Амелия была совершенно права, когда не стала передавать подвеску мне.

– А что говорит твоя мать?

Дженевив старалась говорить спокойно, но каким-то шестым чувством угадывала, как нелегко Ричарду даются признания. Боль, годами копившаяся внутри, выплескивалась мучительно.

Ричард пожал плечами, словно слова матери для него ничего не значили, хотя именно это и имело значение, да еще какое.

– Ничего существенного.

– Миссис Мишем сказала, что никто не знает, кто твой настоящий отец.