— О чем?

— Ваш отец сказал Манон, что организует устранение того человека, который присвоил себе вашу любовь к отцу! Это — капитан Уитни.

Габриэль вздохнула:

— Это неправда.

— В этот момент сделка, может быть, уже совершена: золото за кровь. Это стиль вашего отца! Он затем будет утешать вас до тех пор, пока вы не забудете либо не успокоитесь. Господин Пуантро будет рядом, пока вас не перестанут заботить нужды других людей, пока вы не отдадитесь целиком только собственным прихотям и не станете такой же порочной, как он!

— Нет!

— В душе Пуантро гнездится дьявол! И бедная Манон распознала это слишком поздно! — Слезы потекли по морщинистым щекам старой женщины. — Ма cherie Манон просила успокоить вас, сказать, что она понимает, какое смятение вы сейчас испытываете. Она просила передать, что разделяет это волнение, потому что тоже любила вашего отца…

— Вы говорите, что отец любит меня, но убьет того, кого люблю я?!

— И оставит в вашем сердце только себя. Габриэль внезапно возвысила голос.

— Я не понимаю, зачем именно вы пришли, чтобы рассказать мне все это? Почему Манон, если она так страстно мечтает утешить меня, не могла этого сделать сама?

— Потому что этот дьявол, ваш отец, толкнул ее на пол, и она потеряла ребенка, которого ждала, — его ребенка.

— Нет…

Шок… недоверие. Эмоции захлестнули Габриэль.

— Что я могу сделать? Как я могу помочь?..

— Спасите себя! Оставьте его! Бегите! Не дайте ему воспользоваться вашей доверчивостью! Помните о горьком уроке Манон!

— Но Роган… как я могу спасти его?

— Идите к губернатору, расскажите ему все.

— Вы хотите, чтобы я уничтожила своего отца?!

— Иначе он уничтожит человека, которого любите вы!

Габриэль не могла сдвинуться с места, когда женщина, резко повернувшись, направилась к выходу.

— Куда вы?

— К Манон. Моя малышка нуждается во мне.

— Пожалуйста… пожалуйста, передайте Манон, что мне очень жаль… — Ее голос прервался. — Скажите, я бы хотела…

— Я передам ей.

Глядя на дверь, за которой скрылась служанка Манон, Габриэль застыла от растерянности и ужаса. Внезапно она испытала состояние озарения.

Отец, подобно врагу, намеревался убить ее возлюбленного именно потому, что она его любила. Потому что он любил ее. О Боже, это было горькой правдой! Она знала, что это так!

В состоянии ли она пойти к губернатору и уничтожить своего отца, когда все, что он делает, — только из-за любви к ней? Она не может жертвовать им, но попытается выторговать жизнь Рогана, ибо не важно, что они совершили, — она любила их обоих.

Что она могла сделать? Куда пойти? Никуда.

Разве что…

Приняв решение, она смахнула со щеки слезы и решительно направилась к двери.

Тяжело дыша, Мари поднялась по ступенькам домика Манон и тихо открыла дверь. Войдя в дом, она постаралась справиться с дыханием. Верная Мари не хотела, чтобы Манон заметила ее недомогание.

Откинув назад упавшую на лоб прядь седых волос и выпрямив спину, она на мгновение остановилась перед дверью спальни. В доме царила тишина. Она была рада, что Манон наконец успокоилась.

Неосознанно она вспомнила Габриэль Дюбэй и искренне пожалела ее. Милая девушка совсем не походила на ту высокомерную колючку, какой представляла ее себе Мари. В глазах Габриэль был ужас, когда она узнала о дьявольских злодеяниях Жерара Пуантро, и, как ни странно, Мари была уверена, что девушка поверила ей.

Комок застрял в горле Мари, когда она вспомнила слова юной Габриэль.

Пожалуйста… передайте Манон, что мне очень жаль.

Манон будет счастлива, узнав, что к ее предупреждению отнеслись внимательно и благодаря этому Жерару Пуантро не удастся погубить дочь и безнаказанно уничтожить невинного человека. Дай Бог, чтобы это помогло Манон простить саму себя и дать силы жить дальше.

Она приоткрыла дверь спальни, стараясь не нарушать тишину. В комнате почти не было света. Доктор Торо стоял позади кровати, молчаливый и задумчивый. Она подошла к нему поближе и только тогда заметила, что его лицо залито слезами.

Слезы… У нее перехватило дыхание. Прекрасное лицо Манон было таким спокойным. Она не шевелилась. Она не дышала!

Мари издала стон, который шел из самой глубины души.

— Манон! Ma petite Манон!

Упав на колени, Мари схватила Манон за руку и прижалась к ней губами — рука была уже холодна. Она почти не слышала того, что говорил доктор Торо.

— Я не мог спасти ее, Мари. У нее опять началось кровотечение… Я не хотел, чтобы она ушла от нас…

Я не хотел, чтобы она ушла от нас.

— Она улыбалась, Мари… Когда ангелы явились, чтобы забрать ее душу, она улыбалась.

Улыбка, после которой были слезы… Слезы Мари, много, много слез.

В заведении было полно народа. В коридоре за дверью то и дело раздавались мужские голоса, женский смех и топот ног. Кларису же одолевало желание сбежать, скрыться, найти место, где она могла бы спрятаться и утишить бурю, разрывавшую ее сердце. Клариса подошла к кувшину с водой, смочила полотенце и, закрыв глаза, набросила его на лицо.

Клариса Бушар… беспомощная и одинокая. Она не предполагала, что когда-нибудь еще ей будет так тяжело. Клариса верила, что после смерти матери и последующих испытаний она сможет перенести любые удары судьбы. Сейчас стало ясно, что это не так: она не может пережить потери Бертрана и Рогана.

Однако едкая мысль тут же мелькнула в голове. Она льстит себе! Роган потерян для нее? Да он никогда и не принадлежал ей на самом деле и не любил ее, как она придумывала в своих мечтах. И никогда не полюбит, так как сердце его отдано другой. Он ясно дал это понять. Боль от трезвого осознания рухнувшей мечты была настолько сильной, что какое-то время после возвращения из тюрьмы Клариса молча лежала на кровати в своей запертой комнате, не в состоянии сопротивляться ей.

Стук в дверь оторвал ее от тягостных мыслей. Она повернулась на звук.

— Кто там?

— Мадам просит вас зайти в ее кабинет.

— Скажите мадам, я… я плохо себя чувствую.

— Мадам просила передать, что она будет ждать.

Клариса закрыла глаза. Она знала мадам. Если она не выполнит эту просьбу, мадам сама придет к ней. И она не сможет дать разумного объяснения своему отказу явиться. Клариса тяжело вздохнула.

— Хорошо.

Дождавшись, когда шаги удалятся от двери, она поднялась и вышла. Пройдя по знакомому коридору в том самом зеленом платье, в котором она наведывалась в тюрьму, Клариса вдруг ощутила себя никому не нужной, выброшенной за ненадобностью проституткой.

С этой болезненно отозвавшейся в сердце мыслью Клариса постучала в дверь мадам. Услышав ответ, она вошла в кабинет и тут же остановилась.

— Закрой плотней дверь, Клариса. Клариса выполнила просьбу мадам.

— Как видишь, у тебя гостья. Думаю, вас не надо представлять друг другу.

— Non.

— Тогда я оставлю вас, чтобы вы наедине могли обсудить свои дела.

Мадам прошла мимо нее. Дверь закрылась за ее тучной фигурой, но взгляд Кларисы так и остался прикованным к прекрасной девушке, стоявшей позади стола мадам.

Щелчок захлопнувшейся двери внезапно раскрепостил Кларису, и она спросила:

— Что вы здесь делаете?

— Значит, вы знаете, кто я такая.

Габриэль Дюбэй сделала паузу. Она была одета в строгое темное платье, которое только подчеркивало белизну ее кожи и заметно контрастировало с вульгарным костюмом Кларисы.

— Похоже, я единственная, кто не в курсе запутанного клубка отношений, в которые меня вовлекли. Признаюсь, я и не подозревала о вашем существовании до тех пор, пока…

— Это имеет какое-то значение? — перебила ее Клариса.

— Очевидно, нет.

Габриэль подошла к ней ближе. Страдая от ее изучающего взгляда, Клариса также постаралась хорошо рассмотреть соперницу. Мысль, что девушка еще более хороша собой, чем она себе представляла, причинила ей боль. Ясные серые глаза Габриэль буквально излучали искренность и наивность, что контрастировало с решительностью, написанной у нее на лице. Габриэль Дюбэй снова заговорила:

— Вы очень красивы.

— Свою красоту я унаследовала от матери, и моей заслуги в этом нет. Это подарок природы, который я использовала прямо по назначению.

Габриэль смутилась.

— Извините. Похоже, я обидела вас. — Она перевела дыхание. — Я только что была в тюрьме.

Клариса ничего не сказала.

— Вы были там тоже.

Клариса продолжала оставаться безмолвной. Габриэль сделала паузу:

— Вы виделись с Роганом.

Клариса подняла голову:

— Да.

Страдание исказило лицо девушки:

— Я… мне нужна ваша помощь. Я разговаривала с Бертраном. Он сказал…

— Хорошо.

Дождавшись, когда шаги удалятся от двери, она поднялась и вышла. Пройдя по знакомому коридору в том самом зеленом платье, в котором она наведывалась в тюрьму, Клариса вдруг ощутила себя никому не нужной, выброшенной за ненадобностью проституткой.

С этой болезненно отозвавшейся в сердце мыслью Клариса постучала в дверь мадам. Услышав ответ, она вошла в кабинет и тут же остановилась.

— Закрой плотней дверь, Клариса.

Клариса выполнила просьбу мадам.

— Как видишь, у тебя гостья. Думаю, вас не надо представлять друг другу.

— Non.

— Тогда я оставлю вас, чтобы вы наедине могли обсудить свои дела.

Мадам прошла мимо нее. Дверь закрылась за ее тучной фигурой, но взгляд Кларисы так и остался прикованным к прекрасной девушке, стоявшей позади стола мадам.

Щелчок захлопнувшейся двери внезапно раскрепостил Кларису, и она спросила:

— Что вы здесь делаете?

— Значит, вы знаете, кто я такая.

Габриэль Дюбэй сделала паузу. Она была одета в строгое темное платье, которое только подчеркивало белизну ее кожи и заметно контрастировало с вульгарным костюмом Кларисы.

— Похоже, я единственная, кто не в курсе запутанного клубка отношений, в которые меня вовлекли. Признаюсь, я и не подозревала о вашем существовании до тех пор, пока…

— Это имеет какое-то значение? — перебила ее Клариса.

— Очевидно, нет.

Габриэль подошла к ней ближе. Страдая от ее изучающего взгляда, Клариса также постаралась хорошо рассмотреть соперницу. Мысль, что девушка еще более хороша собой, чем она себе представляла, причинила ей боль. Ясные серые глаза Габриэль буквально излучали искренность и наивность, что контрастировало с решительностью, написанной у нее на лице. Габриэль Дюбэй снова заговорила:

— Вы очень красивы.

— Свою красоту я унаследовала от матери, и моей заслуги в этом нет. Это подарок природы, который я использовала прямо по назначению.

Габриэль смутилась.

— Извините. Похоже, я обидела вас. — Она перевела дыхание. — Я только что была в тюрьме.

Клариса ничего не сказала.

— Вы были там тоже.

Клариса продолжала оставаться безмолвной. Габриэль сделала паузу:

— Вы виделись с Роганом. Клариса подняла голову:

— Да.

Страдание исказило лицо девушки:

— Я… мне нужна ваша помощь. Я разговаривала с Бертраном. Он сказал…

— Это был предлог, чтобы мне разрешили пройти к нему.

— А Бертран?

— Бертран — мой брат.

Габриэль замерла. Она прислонилась к краю стола, ее тонкие пальцы нервно теребили случайно попавшийся платок. Наконец она, путаясь, проговорила:

— Я думала… Я думала, Роган любит вас. Я полагала, он… мы…

Нескрываемая радость на лице Габриэль тут же смешалась со страхом, что придало ему выражение еще большей решимости.

— Мы должны спасти его, Клариса. Жизнь Рогана в опасности.

— О чем вы говорите? Откуда вы это знаете? Габриэль вздохнула:

— Знаю…

— Кто вам сказал это?

— Друг.

— Почему вы пришли ко мне? Почему не отправились прямо к губернатору?

— Потому что…

— Почему?

— Потому что человек, который намеревается убить его, — мой отец.

Бледность Кларисы стала еще сильней.

— Когда это должно случиться?

— Скоро.

— Как скоро?

— Я не знаю.

Габриэль невольно прикрыла глаза рукой, так как образ Рогана воочию встал перед нею.

— Габриэль…

Габриэль почувствовала прикосновение к своей руке. Ледяной взгляд Кларисы бесследно растаял, и она мягко прошептала:

— Вы должны рассказать мне все, с самого начала.

Помолчав немного, Габриэль начала говорить.

Настольные часы пробили час. Этот звук эхом разнесся по библиотеке. Пьер Делиз, автоматически подняв голову, глянул на циферблат. Ему пришла мысль, что нет никчемнее занятия, чем каждый раз проверять время, когда бьют часы. Так или иначе, он будет сидеть за столом, пока не закончит работу, которую принес из конторы на дом, чтобы заполнить бессонную ночь.

На столе перед ним лежал чистый лист бумаги. Пьер подумал, что жизнь, казавшаяся такой насыщенной и разнообразной — активная адвокатская практика, высокое положение в новоорлеанском обществе, светская жизнь, которая постоянно требовала его участия, — внезапно стала холодной, сухой и скучной. Причина была проста: отсутствие Кларисы.