У обоих осталось гражданство Великобритании, поэтому, в принципе, бумаг потребовалось не на много больше, чем обычно, а ещё – два раза слетать в Англию, в Дерби, и встать на учёт в консульстве Великобритании в Вашингтоне, поскольку в США отсутствуют надзорные органы за усыновлёнными детьми.

Жаклин очень волновалась при знакомстве с электронной картотекой детей, а потом ещё больше – когда её привели к ним в зал для игр. Увидев Аврору на фотографии, ей показалось, что она уже давно знает этого ребёнка. Что это ЕЁ человек. А заметив девочку среди детей, убедилась в своём первом впечатлении. Поскольку Алекс был занят, да и в приюте не советовали приезжать с мужчинами, которых дети – и мальчики, и девочки – побаиваются, поэтому в Дерби с ней поехала Марго.

– Она похожа на тебя, – шепнула женщина тогда на ушко Жаклин.

Аврора Мэссли жила с мамой музыкантшей, без папы, которого никто из соседей никогда не видел и не знает. Мужчина в их доме появился чуть позже, и ровно до того момента, как однажды ударил маму кулаком в живот. Она умерла от внутренней кровопотери, сожителя посадили, а пятилетнюю Аврору поместили в приют. Через год её оттуда забрала Жаклин.

Первые дня три в Нью-Йорке Александр с девочкой смотрели друг на друга как на приведения. Она – как на страшное, он – как на маленькое. А потом Аврора влюбилась в парня. Она вела себя как ребёнок, который только что познал: что такое иметь папу, да и вообще, мужскую компанию рядом. Александр не лез к ней с угодливостью, не старался понравиться и не пытался подлизаться, а просто шутил, Дэлли смеялась, а Аврора наблюдала и кушала шоколадные конфеты с начинкой из вишнёвого желе, которые очень полюбила. Жаклин видела, как засматривается девочка на улыбку парня. Казалось, что ей вообще никто никогда не улыбался красиво и искренне.

А ещё через пять месяцев, когда начал сдаваться уже даже Александр, у Жаклин оказалась задержка. С того момента прошло четырнадцать недель и у женщины шёл сейчас пятый месяц беременности. Именно после известия о том, что у них будет ещё один ребёнок, Александр сделал себе тату на груди, прямо возле вершины складки подмышки: «Your home is me». Эту фразу ему напомнила Жаклин.

Столы в кафе поставили вдоль стен, освободив площадку для танца. Тут же покачивались под музыку и другие пары, а Марго с Итаном о чём-то оживлённо разговаривая, старались перекричать звуки музыки. Матильда сидела с Эшли и Алисой – поскольку Кирку уже кто-то позвонил, и он вышел на улицу поговорить – и держала в руках его новую трость.

Именно поэтому Александр смог потанцевать с Жаклин – дядя постоянно его дёргал и отвлекал на разговоры о делах, ведь не исключено, что дальше им будет просто некогда. В основной массе сновали туда-сюда молодёжь – друзья и подруги Дженни по Университету и изостудии. С ними шепталась и взбудоражено жестикулировала и сама именинница.

И вот музыка стихла, и когда все пары спокойно и неспешно начали расходиться по местам…

– Кэ-э-э-э-э-м! – «выстрелил» в воздух протяжный крик голосом Дженни, а сама она кинулась к двери, в которой с огромным букетом крупных белых ромашек застыл Кэмерон Прайс. Она подбежала и, проигнорировав букет, повисла у него на шее. Да так и застыла.

Александр поморщился, и они с Жаклин вместе посмотрели на Алису. На лице миссис МакЛарен красовалась откровенная боль. Вплоть до отчаяния.

– Мать Кэма никогда не примет, – тихо посетовал сын.

– Ты лучше посмотри: как влюблена твоя сестра, – ткнула его в бок девушка.

Дженнифер сияла словно солнце. От неё исходила сильная, густая волна искреннего девичьего счастья, а сколько радости излучала её счастливая улыбка! Кэмерон кратко поцеловал её в губы и прошёл, поднёс букет Алисе. Та подношение приняла и даже улыбнулась, но не встала и не протянула руки. Однако дочь это не смутило. Да, казалось, её вообще ничего не смущает.

Вслед за Кэмероном в зал вошёл Кирк. Вот он-то улыбался по-другому: самодовольно и расслабленно. Руки приятно холодил и тяжелил короткий палаш шестнадцатого века, который ему только что вернули назад, ведь роман века разгорался на его глазах и при его непосредственном участии.

После того, как Дженни призналась Александру, что любит Кэмерона Прайса, брат рассвирепел и призвал к ответу дядюшку Бикстера.

– Без его ведома у Кэма и прыщ на члене не вскочит, – лихорадочно набирал он номер дяди.

– Александр! – округлила тогда на него глаза Жаклин и покосилась на Дэлли, Аврору и Сулу, раскрашивающих поролоновые фигурки красками.

Как объяснил Кирк по телефону, в тот раз, когда Дженни была у него в Париже на мастер-классах «какого-то там наикрутейшего художника», а также, ходила по выставкам и Лувру, к нему заглянул и Кэмерон.

Мистеру Прайсу требовались работы для его галереи в «COCCON». Он и Дженни разговорились об искусстве, поскольку оба неплохо в нём разбирались. Затем девчушка пригласила мужчину к одному знакомому молодому художнику, коих в Париже великое множество, а он взял её с собой на премьеру балета и светский раут у знакомого музыканта после неё.

И началось.

У Алекса и так случилось много забот – жена просилась во «Врачи без границ», приёмный ребёнок, раскрутка фирмы, а тут ещё и сестрица решила пощекотать себе нервы романом с одним из лучших ловеласов и знаменитейшим Казанова Лондона. Это было уже слишком.

Но, разумеется, Дженни, которая тоже носила фамилию МакЛарен (по крайней мере, пока), сумела отстоять своё право на выбор, на любовь, и сейчас не отрывалась от своего избранника, а тот смотрел на неё как на радугу.

Дженни подбежала к ноутбуку, что-то на нём набрала, а когда опять заиграла медленная композиция, подошла к Кэму и пригласила.

Они танцевали вдвоём. Одни. Зрелый, импозантный мужчина и молоденькая, тоненькая девушка, но Жаклин получала истинное эстетическое наслаждение, глядя на эту пару.

– Ты только посмотри на них, – повернулась она уже со слезой на щеке к Алексу – гормоны беременной женщины не дремали. – Разница в возрасте – это ведь такой пустяк, правда?

Парень ухмыльнулся.

– Когда ей будет тридцать, ему уже стукнет пятьдесят, – смерил он с ног до головы танцующих.

– Когда тебе будет пятьдесят два, мне стукнет шестьдесят. Он её дом, неужели ты не видишь?

Мужчина долго и с ироничным умилением смотрел на свою любимую женщину, беременную его ребёнком.

– Сокровище ты моё без границ, – вытер он тыльной стороной ладони слезу с её щеки. Бесенята в его «тюльпанах» старательно разучивали по нотам свадебные марши, а один, самый талантливый, уже подобрал мелодию на слух.