– А что, если этот новый взгляд не может стать вашим? Воспоминания Мици принадлежат ей одной. Нет никакой причины, по которой она захотела бы поделиться ими после всего, что она выстрадала…

– Что она выстрадала? Что вы имеете в виду?

– Она… – Ханна замолчала, видимо переменив намерение сообщить то, что собиралась. – Послушайте, она любила его, ясно? Она все еще о нем горюет…

– Спустя семьдесят с лишним лет?

– Да, спустя семьдесят с лишним лет! Если она с вами о нем разговаривала, вы не могли не заметить, насколько… насколько свежи ее воспоминания о том времени, которое она провела рядом с ним.

– Я вовсе не собираюсь огорчать ее, и, конечно, ее воспоминания принадлежат только ей. Но если ей доставит радость поделиться ими со мной, то я не понимаю, что в этом плохого. И Обри вовсе не частное лицо, а принадлежит всем. Он один из наших величайших художников. Его работы находятся в самых больших галереях по всей стране… Люди имеют право знать…

– Нет, не имеют. Они не имеют права знать ничего. Мне очень не нравится ваша затея, – пробормотала Ханна.

– Почему это так вас заботит? Ну хорошо. Обещаю сказать ей, что работаю над книгой о нем. И если она все равно захочет со мной разговаривать, то вас это не станет расстраивать. Договорились? – спросил он.

Ханна, похоже, обдумывала его слова. Она захлопнула гроссбух, так и не сделав в нем никакой записи. За спиной Зака появился Илир с пластиковым ведром, полным яиц. Он положил в коробку пять лежавших на столе и добавил одно из ведра.

– Еще теплое, – сказал он, бережно перекладывая его.

– Спасибо, – поблагодарил Зак.

– Один фунт семьдесят пять пенсов, – назвал цену Илир.

Зак взглянул на него с удивлением, и Ханна вскипела.

– Никаких кормовых добавок, и получены от несушек, которые живут на свободе. Сертификата нет, но это просто из-за проклятой бумажной волокиты… Я над этим работаю. Но никаких добавок, – заявила она.

– Я уверен, они вкусные, – успокоил ее Зак, размышляя над тем, чту ему с ними делать. «Отдам Питу, – решил он. – Пусть использует их на кухне паба». – Картины с овцами мне понравились, – проговорил он, уже повернувшись к выходу. – Местный художник?

– Очень местный. Хотите приобрести? – лаконично спросила она.

– Ваших рук дело? Они действительно хороши. Может, в следующий раз. – Зак виновато пожал плечами и пожалел, что у него нет шестидесяти фунтов для такой покупки. – Я тоже художник. Писал и рисовал. До некоторой поры. А теперь у меня галерея в Бате. Правда, она сейчас закрыта. Потому что я… здесь. – Он обернулся и посмотрел на хозяев. Илир стоял рядом с Ханной и выкладывал одно за другим принесенные яйца в лоток. Ханна глядела на Зака с характерным для нее выразительным молчанием. – Ну, мне, пожалуй, нужно идти, – сказал Зак. – Вижу, у вас дела. Всего доброго. До свидания. Спасибо за яйца. Еще раз до свидания.

Когда он уходил, лицо Ханны озарила улыбка, мимолетная, как лучик солнца.


Во вторник Зак приехал в мясной магазин с утра, еще до того, как тот открылся. Он купил совершенно свежее сердце и направился прямиком в коттедж «Дозор». Он подумал о том, что Димити может еще находиться в постели, когда забарабанил в дверь и уже ничего нельзя было изменить. Зак протянул ей сердце сразу, как только она отворила.

– Продавец заверил меня, что теленок забит накануне во второй половине дня. Парень сказал, что свежей сердце могло оказаться только в одном случае: если я сам пошел бы на скотобойню и поймал сердце, выпрыгнувшее прямо мне в руки, – проговорил он с улыбкой.

Димити взяла пакет, подержала в руке и развернула. Зак с легким содроганием заметил, что при этом она перепачкала кровью митенки, а из одного из сосудов, торчащих из сердца, свисает темный сгусток. Он ощутил тошнотворный запах крови и постарался не вдыхать слишком глубоко. Димити проверила сердце таким же способом, как в первый раз, а затем посмотрела на Зака, и ее лицо просияло довольной улыбкой. Она резко повернулась и скрылась в доме, оставив дверь открытой.

Зак заглянул в коридор:

– Мисс Хэтчер?

– Булавки? – донесся ее голос из кухни.

Зак вошел и закрыл за собой дверь.

– Вот они, – произнес он, протягивая их ей.

Она села за небольшой столик и приняла от Зака коробку с булавками, не проронив ни слова. Казалось, старая женщина полностью сосредоточилась на сердце и на том, что собиралась с ним сделать. Зак тихо опустился в кресло напротив нее и смотрел как завороженный. Одним ловким движением Димити взрезала сердце с одной стороны небольшим кухонным ножом, лезвие которого показалось Заку зловеще острым. Она вытерла пальцами сгустки крови и открыла коробку с булавками, оставив на ней отпечатки ржавого цвета. Под ее ногтями появились темно-красные полоски. Негромко напевая, Димити проткнула изнутри стенку сердца булавкой, головка которой оказалась на одном уровне с мышцей. Зак смотрел как загипнотизированный и не осмеливался задавать вопросы. Иногда он улавливал обрывки песни и мог понять, о чем в ней поется, но в основном это было монотонное и протяжное бормотание. Зак наклонился ближе, пытаясь лучше расслышать слова.

– Благослови этот дом и сохрани его в целости… благослови этот дом… сохрани солому, сохрани камень…

Она замолчала, когда закончились булавки. Достав иголку с ниткой из кармана передника, Димити быстро зашила сделанный разрез и помяла сердце, засовывая пальцы между торчащими иглами. И хотя сердце приобрело прежнюю форму, теперь оно походило на отталкивающую сюрреалистическую фигурку ежа – нечто подобное Зак мог бы создать во времена обучения в Голдсмитском колледже [32], когда старался побороть каждое свое естественное желание написать или нарисовать что-то, относящееся к области фигуративного искусства [33]. Ему хотелось шокировать, принадлежать к течению авангардизма.

– Для чего это нужно? – спросил он робко.

Димити изумленно подняла на него глаза, очевидно совсем позабыв о его присутствии. Она пошевелила челюстью, словно пережевывая что-то, а потом наклонилась к нему.

– Отпугивает злых гостей, – прошептала она и посмотрела мимо него, словно что-то вдруг привлекло ее внимание.

Зак бросил взгляд через плечо. Из зеркала, висящего в коридоре, на него смотрело собственное лицо.

– Злых гостей?

– Тех, присутствия которых вы не хотите. – Димити встала и, помолчав, смерила его взглядом. – Хорошие руки, длинные, – пробормотала она. – Пойдем-ка, поможешь.

Зак послушно встал и прошел за ней в гостиную. Следуя указаниям Димити, он, наклонившись, залез в камин, после чего осторожно распрямился. Когда он делал это, у него промелькнула мысль, что этим утром ему приходится совершать воистину странные поступки. Его плечи уперлись в покрытые копотью каменные стенки дымохода, и когда Зак задрал голову, чтобы посмотреть наверх, сажа запорошила ему глаза. Чертыхаясь, он было начал их протирать, но оказалось, что пальцы тоже грязные. В носу свербило от острого запаха гари, а высоко над головой виднелось небо в виде маленького ослепительного квадратика. «Как вышло так, что я оказался в камине?» – подумал он, с иронической улыбкой оглядывая темное пространство вокруг себя.

– Протяни руку над головой и пощупай как можно выше. Там есть гвоздь. Можешь его найти? – донесся до него голос Димити. Поглядев вниз, Зак увидел ее ноги в уродливых кожаных башмаках, беспокойно переминающиеся на месте. Он поднял руку и стал шарить по стенке, вызвав тем самым новый поток сажи, обрушившийся на волосы. Он, как мог, отряхнулся и продолжил поиски, пока пальцы не нащупали острый ржавый гвоздь.

– Нашел!

– Тогда возьми это. Бери. – Она просунула руку в дымоход и вручила Заку созданную из сердца импровизированную подушечку для булавок, с петелькой, сделанной при зашивании разреза.

– Повесь на гвоздь, но, когда станешь это делать, тебе нужно будет спеть часть заклинания.

– Какого заклинания? – спросил Зак, осторожно поднимая сердце и стараясь, чтобы оно его не коснулось. Однако на уровне головы дымоход сужался, и оберег пришлось протащить мимо щеки. Зак почувствовал холодное прикосновение острого металла, оставившего тонкую царапину. Он вздрогнул. – Какого заклинания? – повторил он хрипло.

– Благослови этот дом и сохрани его в целости… – Эта строка была пропета дребезжащим голосом, тонким и высоким.

– Благослови этот дом, – эхом отозвался Зак, перевирая мелодию. Он повесил оберег на гвоздь, и внезапно возникшая тяга унесла его слова наверх, словно дым. Порыв воздуха что-то сердито прошептал над самым его ухом. Зак выбрался из камина так быстро, как только смог, и принялся отряхивать одежду грязными ладонями. Он посмотрел на Димити, руки ее были крепко сцеплены перед ртом, глаза сияли. Издав тихий радостный звук, хозяйка обняла Зака, который застыл в изумлении.

Когда она опустила руки и отошла в сторону, у нее был смущенный вид. Старая женщина перевела взгляд на свои испачканные пальцы и стала теребить ими нитку, торчащую из передника. Димити, похоже, не беспокоило, что ее руки измазаны кровью. Она словно привыкла к этому. Зак потер свои грязные ладони одна об другую.

– Можно воспользоваться вашей ванной для того, чтобы немного привести себя в порядок? – спросил он.

Димити кивнула, по-прежнему не глядя на него, и указала на выход в коридор.

– За дверью в самом конце, – тихо произнесла она.

Зак прошел мимо лестницы и с усилием распахнул дверь, которая разбухла и открывалась туго. Ему пришла в голову мысль, что деревянный каркас дома напитался влагой и стал ломким от старости. Ради интереса он попробовал поковырять ногтем большого пальца один из толстых изогнутых брусьев, выступающих из стены. Он оказался твердым, как железо.

В конце коридора находилось крошечное подсобное помещение с выходом на задний двор, а также дверью, ведущей в ванную. Потолок, настолько низкий, что Зак касался его волосами, еще более понижался в сторону от основной стены дома. Стало холодней, и Зак понял, что ванная сооружена на скорую руку и представляет собой хлипкую пристройку, призванную заменить прежде стоявшую на ее месте наружную уборную. Он посмотрел через застекленную дверь. Задний двор находился в тени деревьев, и там не было никаких грядок или цветников. Просто утоптанная, поросшая мхом земля, кое-где вымощенная треснувшими каменными плитами, покрытыми зелеными пятнами. Вокруг тут и там стояли старые сараи и хозяйственные постройки. Их двери были плотно закрыты, точно скрывали за собой какую-то тайну. Правда, одна из них являлась курятником, и было видно, как в нем шесть коричневых кур что-то клюют и чистят клювами перья. За двором деревья, обозначающие край оврага, качали ветками на ветру. Зак, насколько мог, отмыл руки в крошечном умывальнике и постарался забыть, как в течение секунды ветер в трубе звучал, точно человеческий голос.

Димити готовилась разливать чай, довольно напевая что-то себе под нос, ставила на стол чашки и блюдца. На этот раз никаких сколов на них не наблюдалось, и Зак обратил на это внимание. Его статус явно повысился. Хозяйка провела Зака в гостиную и усадила там, довольная и решительная, как девочка, играющая в прием гостей. В конечном итоге поданная чашка оказалась без ручки, но он не стал заострять на этом внимания. Улыбка блуждала на ее лице, то появляясь, то исчезая, очевидно по мере того, как ей в голову приходили различные мысли. Самое подходящее время для того, чтобы сделать признание, подумал Зак.

– Мисс Хэтчер…

– О, называйте меня просто Димити. Надоели мне ваши «мисс Хэтчер то, мисс Хэтчер это»! – сказала она весело.

– Димити, я познакомился с вашей соседкой – Ханной Брок. Похоже, она милая.

– Конечно милая. Ханна – хорошая девочка. И хорошая соседка. Я, знаете ли, помню ее еще ребенком. Их семья… Они всегда были хорошими людьми. Причем заметьте, не слишком общались с другими. Владели Южной фермой целое столетие, эти Броки, насколько я знаю. Ханна ужасно боится ее потерять! Бедная девочка. Работает не покладая рук и не получает никакой отдачи. Словно на это место наложено какое-то проклятие, что, конечно, не соответствует истине. Нет, не могу даже представить себе, кто мог бы это сделать… – Не закончив, она уставилась в пространство и, видимо, принялась раздумывать о том, кому понадобилось наслать на ферму порчу.

– Кажется, я познакомился и с ее… мужем. Я ходил к ним вчера купить немного яиц. Такой черноволосый мужчина?

– Ее муж? О нет. Это невозможно. Ее муж умер. Погиб и покоится на морском дне. – Она печально покачала головой. – Там многие. Мой отец тоже.

– Так ее муж утонул? И она вдова? – спросил Зак.

– Да, вдова. Уже лет семь. Утонул, сгинул, пропал в море. Правда, парень никогда мне не нравился. Он был слишком самоуверенный. Считал, что умней всех. Так ему казалось. Не понимал, как нужно жить в этих краях… Но честный и притом с добрым сердцем, – быстро добавила Димити и оглянулась по сторонам, словно опасаясь, что мстительный дух этого человека может подслушать, как она о нем злословит.