Четыре фигуры – две большие и две поменьше – двигались в ее сторону с противоположного конца пляжа. Дети визжали, бегали туда и сюда вокруг родителей. Топали по твердому песку, брызгались водой, попадая себе на платья. Они подошли ближе, и Димити почувствовала ступнями, как завибрировал песок, а когда она посмотрела вниз, то увидела несколько красноречивых фонтанчиков. Это удирала ее добыча. С раздражением она подняла глаза вверх и тут же вспомнила, как Делфина говорила про сестру. Только теперь она поняла, кто находится перед ней. Раздражение превратилось в замешательство, которое заставило ее щеки вспыхнуть. Димити не могла отвернуться, не могла спрятаться. В этот момент Делфина узнала ее и побежала вперед, ей навстречу. Одновременно испытывая счастье и неловкость, Димити подняла руку в знак приветствия.

– Здравствуй, Мици! Я так и знала, что это ты. Как дела? Чем ты занимаешься? – протараторила, едва переведя дыхание, девочка. Подол ее платья намок дюймов на шесть выше колен. Оно было светло-голубым, с желтыми цветами и аккуратным зубчатым воротником. Поверх него она надела жакет с миленькими перламутровыми пуговицами. Димити завистливо на них посмотрела и с облегчением подумала, что на этот раз у нее есть хороший повод оказаться босой.

– Ловлю съедобных моллюсков. Только… они живут в песке, и если слышат, что к ним кто-нибудь подходит, то убегают и прячутся, так что больше их мне не поймать, – сказала она, протягивая ведро, в котором лежали десять беспомощных моллюсков.

– Ты думаешь, они слышали… О нет! – Делфина прикрыла рукой рот, осознав, в чем дело. – Так это мы виноваты, да? В прошлый раз тебе из-за меня пришлось отпустить рака, а теперь мы распугали твоих моллюсков! – На мгновение она задумалась, в смятении прикусив губу.

– Не беда, – проговорила Димити, смущенная ее заботой, – я уже поймала несколько…

– Ты должна прийти к нам на обед. Это единственное извинение – и самое лучшее! Позволь мне только спросить разрешения у родителей!

– Ой, я не могу…

Но Делфина уже повернулась к приближающимся отцу с матерью и крикнула:

– Мици ведь можно прийти к нам на обед? Мы так шумели, что распугали ей всех съедобных моллюсков!

Первой к ним подошла девочка. Сестра Делфины была младше ее на несколько лет, более легкого телосложения и темнее. Смуглая кожа, черные глаза, темно-каштановые волосы. Брови того же цвета придавали лицу серьезный вид. Выражение его наводило на мысль о природной подозрительности. Малышка внимательно посмотрела на Димити и быстро окинула ее оценивающим взглядом, причем проделала это с уверенностью, обычно не свойственной детям в таком возрасте.

– Ты та, кого нарисовал папа, – заявила она. – Делфина говорит, ты никогда не участвовала в играх с хлопками. Разве так бывает? Чем вы тогда занимаетесь в вашей школе?

– Я видела, как это делают другие девочки, просто я никогда… – Димити пожала плечами. Девочка, которую, как она догадалась, звали Элоди, презрительно фыркнула.

– Неужели ты не могла научиться? Это же просто, – сказала она.

– Элоди, успокойся, – велела Делфина, осуждающе толкнув сестру локтем. Теперь к ним подошли родители девочек, и Димити, боясь смутиться, посмотрела на женщину, а не на мужчину. Но от ее внешности у бедняжки перехватило дыхание, и она с силой хватанула воздух, да так, что это стало заметно. Мать девочек была самой красивой женщиной из всех, кого ей доводилось видеть. Она была красивей, чем женщина на рекламном плакате овалтина [34], висящем в витрине деревенской лавки. Красивей, чем открытка с Лупе Велес [35], которая ходила у мальчишек по рукам и которую Димити мельком видела, пока ее прятал в кармане Уилф. – Это наша мама, Селеста, – улыбаясь, проговорила Делфина, явно довольная реакцией Димити.

У Селесты было овальное лицо с изящным подбородком, прекрасно очерченные полные губы и длинные черные волосы, густые и прямые, распущенные по плечам. Ее безупречная кожа была смуглая, с бледно-золотистым оттенком, но больше всего поражали глаза. Несмотря на бронзовую кожу и черные, как сажа, ресницы, ее глаза были светлые, голубовато-зеленые, огромные и ясные, миндалевидной формы и, казалось, излучали неземной свет, даже более яркий, чем летнее небо. Димити не могла оторвать от них взгляд.

– Рада познакомиться с тобой, Мици. Никогда раньше не слышала такого имени. Оно местное? – Голос Селесты был низким, и она произносила слова с незнакомым акцентом, а потому Димити не могла определить, откуда говорящая родом.

– Меня зовут Димити. Мици – это уменьшительное имя, – с усилием выдавила она из себя, все еще пребывая в ужасе и одновременно находясь под очарованием этой женщины.

–  Димити?Какое глупое имя! – воскликнула Элоди, явно раздосадованная тем, что кто-то, кроме нее, оказался в центре внимания.

– Элоди, что за манеры! – укорил дочь Чарльз Обри, вступивший наконец в разговор. Младшая девочка обиженно нахмурилась, и Димити почувствовала удовлетворение.

– Мне понравился рисунок Чарльза, на котором изображены ты и Делфина. Такие милые, увлеченные игрой. Мы будем очень рады, если ты придешь к нам обедать. Надеюсь на это. Это будет актом примирения за то, что художник нарисовал тебя без разрешения, – сказала Селеста. Она метнула на Обри слегка осуждающий взгляд, но тот лишь улыбнулся.

– Если бы я стал спрашивать, подходящий момент был бы упущен, – объяснил он.

– Есть вещи и похуже, любимый. Ну что ж. Давайте продолжим прогулку и предоставим этой девочке возможность поохотиться. Ты ведь знаешь дорогу к нашему дому, Мици? Приходи в полдень пообедать с нами. Я настаиваю.

Она взяла Чарльза под руку, и они удалились прежде, чем Димити обрела способность говорить. Девушка была в отчаянии. Как отпроситься у матери? Правда, у Валентины мог быть гость или мать могла выпить, чтобы лучше заснуть после обеда. Тогда можно уйти, не объясняя куда.

– Увидимся позже, Мици, – сказала Делфина и помахала рукой.

Элоди задрала нос и пошла прочь, чинно шагая, как бы желая теперь показать превосходство посредством соблюдения правил приличия. И только тут Димити заметила, что передняя часть ее блузки мокрая и испачканная песком, а кроме того, прилипла к животу. Она также вспомнила, что утром не причесывала волосы. Бедняжка в смятении запустила в них пальцы и уставилась на своих новых знакомых, идущих вдоль пляжа. У Селесты были красивые руки, тонкая талия и широкие бедра. Она двигалась, как глубокая река, – плавно, грациозно. Ее внешность вызвала у Димити приступ новых, незнакомых эмоций, и, пока девочка стояла, любуясь красавицей и сожалея по поводу своего собственного невзрачного вида, художник обернулся и посмотрел на нее. Долгим, пристальным взглядом через плечо, отнюдь не мимолетным. Увы, он отошел уже слишком далеко, чтобы она могла видеть выражение его лица.

Димити еще какое-то время оставалась на пляже. Для этого не было необходимости, потому что все моллюски ушли на глубину, но ей не хотелось идти следом за семейством Обри. Она отошла от воды, подоткнула юбку и уселась на сухой песок. Приставив козырьком руку к глазам, чтобы защитить их от яркого света, она смотрела на Делфину и остальных до тех пор, пока их фигурки не стали совсем крошечными. Она едва могла их разглядеть, когда они повернули к тропе, ведущей на утес, и стали по ней подниматься. Художник положил руку на талию Селесты и помог ей взобраться наверх, а затем взял Элоди за руку и держал все время, пока они пробирались между камней. Таких отцов она еще не видела. Добрый и сильный, совсем не такой, как папаша Уилфа Кулсона и многие другие у них в деревне, мрачные и сердитые. Таким мог бы оказаться и ее отец. Она попыталась представить себя в возрасте Элоди. Вот бы такой человек, как Чарльз Обри, взял ее за руку на неровной дороге.

Полдень близился, а гости в «Дозоре» не появлялись. Димити, как могла, расчесала волосы – сделать это было очень трудно, не смыв с них морскую соль. Она надела чистую блузку и постаралась не попасться на глаза матери. Валентина занималась разделкой кроликов на кухне, и там воняло мертвечиной. Зловещими движениями ножа она соскребала остатки мяса с внутренней стороны шкурок. Лицо ее было красным и потным, пряди влажных волос упали на глаза. Работу наподобие этой она всегда выполняла с пугающей сосредоточенностью и тупым, злым огоньком в глазах. Это было самое неудачное время для того, чтобы беспокоить мать, осмеливаться ее о чем-то спрашивать или вообще попадаться ей на глаза. Димити выглянула из-за дверного косяка как раз в тот момент, когда Валентина опустила нож, чтобы распрямить спину и заткнуть волосы за уши. Хмурый взгляд матери настиг ее.

– Ты бы лучше выполнила то, что тебе велено, а не бродила все утро, точно лунатик. Если не закончишь копать картошку, то, клянусь, спущу с тебя шкуру, – пригрозила мать.

– Уже сделала, мама. Выкопала.

Не проронив больше ни слова, Валентина снова занялась шкурками, а Димити стала придумывать какой-нибудь предлог, чтобы пойти в деревню. В конце концов она просто проскользнула за дверь, пока Валентина была погружена в мысли, которые не имели никакого отношения к дочери.


Парадная дверь коттеджа «Литтлкомб» была распахнута, и когда Димити подошла ближе, то увидела, что и задняя дверь, находящаяся в другом конце коридора, открыта тоже. Ветер гулял по всему дому, создавая сквозняк, который чуть не сдул пришедшую с крыльца. Ей все еще не верилось, что приглашение на обед не сон. Из кухни доносились голоса, смех, и, когда она постучалась, перед ней появилась прекрасная улыбающаяся Селеста.

– Входи-входи! – пригласила хозяйка. Она вытирала руки полотенцем, а ветер трепал волосы, так что они лезли ей прямо в глаза. С легким смешком она откинула их назад. – Люблю, когда ветер дует через весь дом, как сейчас. У вас, у англичан, всегда так душно! Терпеть этого не могу.

Не уверенная, что сказанное не было упреком в ее адрес, Димити последовала за Селестой на кухню, где стол был накрыт на пятерых, и на нем стояла откупоренная бутылка вина. Димити никогда прежде не пробовала вина. Вино в их доме пила мать, когда приносил посетитель, и это случалось нечасто. Димити же предпочитала сидр, который они делали из урожая кривой яблони, росшей рядом домом. У яблок даже лопалась кожица, так много жидкости в них было. Димити каждый день с августа по сентябрь воевала с осами, сбивая с них пьяную воинственность, когда насекомые, пошатываясь, перебирались с одного истекающего соком плода на другой.

Она подумала о «Дозоре» с его массивной соломенной крышей, толстыми стенами и маленькими окнами. Здесь же было все совсем по-другому. Свет лился через широкие створчатые окна, и верхнюю часть стен покрывала свежая белая краска, а не застарелый желтый налет – не то времени, не то грязи. Нижняя часть стен зашита деревянными панелями, выкрашенными в нежный зеленый цвет. Пол выложен красными керамическими плитками. Впервые Димити попала в чужое жилье. Она хорошо знала задние двери деревенских домов, их крылечки, очертания крыш, видные издалека. Но ее никогда еще не приглашали зайти внутрь.

Элоди решила поиграть в хозяйку. Она заставила Димити сесть, похвалила ее блузку, засуетилась вокруг нее и подала стакан воды – причем делала все это лишь с самым легким намеком на презрение. На Делфине был фартук, аккуратно повязанный поверх летнего сарафанчика. Она стояла на небольшой табуретке у плиты, помешивая что-то, источающее пар и приятный запах. Девочка повернула голову и улыбнулась Димити:

– Подойди и попробуй – это сварила я! Гороховый суп с ветчиной.

– Моя подающая надежды стряпуха. Какую прелесть ты нам приготовила, – проговорила Селеста, обвивая рукой талию Делфины и прижимая дочь к себе.

Димити послушно отхлебнула немного супа с протянутой ложки. Она решила, что вкус этого блюда значительно улучшился бы, если в него добавить свежего лаврового листа и долить бульона, в котором варилась ветчина. Но улыбнулась и согласилась с тем, что вкус хороший.

– Знаете, я тоже умею готовить, – вставила Элоди. – На днях я испекла сырное печенье. Папа сказал, что такого вкусного он еще никогда не ел.

– Да-да. Оно было прекрасное. Я очень счастлива, что у меня такие талантливые дочери. – Селеста отвела назад черные волосы Элоди, поцеловала ее в лоб и проговорила, обращаясь к ней: – А теперь довольно хвастаться. Лучше сходи за тарелками для супа.

Она сказала это несерьезным тоном, но Элоди нахмурилась, хотя и выполнила то, что ей было велено. Димити потихоньку пила воду, настороженно примостившись на краешке стула. Она испытывала чувство неловкости потому, что ей казалось, будто она должна как-нибудь помочь. Но когда она попыталась встать, Селеста длинными изящными руками вернула ее обратно на стул.

– Сиди спокойно. Ты здесь гостья! Все, что тебе нужно делать, – это есть и получать удовольствие, – произнесла она с сильным акцентом. Димити очень захотелось спросить, откуда она. Ее родина, верно, находилась далеко. Может, в Корнуолле, а то и в Шотландии.