– У тебя перья в волосах, слышишь, ты, маленькая пичужка, – проговорила она и потрепала Димити по щеке, что было очень похоже на проявление материнской любви.

Однако от этого Димити почувствовала себя еще более несчастной, и, когда пошла искать гребень, в ее глазах стояли слезы, такие же горячие и застилающие взор, как прежде.


На следующее утро Зак проснулся с мыслью о Ханне. Он вспомнил ее живое, выразительное лицо и то, как оно «захлопнулось», когда он спросил о шуме на верхнем этаже в доме Димити. Он выпил одну за другой две чашки кофе и решил воспользоваться обещанием Ханны устроить ему экскурсию по ферме. По наитию, уже выходя из комнаты, он захватил с собой сумку с художественными принадлежностями. Как бы ни радовался Зак их покупке, он по-прежнему сомневался, стоит ли ими воспользоваться. Ночью прошел дождь – достаточно сильный, чтобы разбудить его, когда капли забарабанили по окну. На туфли Зака вскоре налипла грязь, когда он какое-то время шел по бездорожью в стороне от моря, вместо того чтобы направиться прямиком на Южную ферму. Прохладный ветерок приятно овевал лицо и наполнял легкие. От этого стало легче голове, и ноги уже не казались налитыми свинцом, как прежде.

Зак поднялся по крутому склону холма к рощице на его вершине. Там он был вознагражден невероятным бескрайним зрелищем побережья, видного на много миль в обоих направлениях. Перед ним предстало размытое лоскутное одеяло из зеленых, желтых и серых пятен, резко контрастирующих с цветом моря. Внизу лежали игрушечные домики Блэкноула. Коттедж «Дозор» казался белой крапинкой. Южная же ферма, укрытая в складке местности, оставалась невидимой. Он уселся на кожистый ствол поваленного бука и вынул альбом. Просто проведи линию. Просто начни.Когда-то рисование прочищало ему мозг, проясняло вещи, требующие внимания, позволяло с ясностью увидеть, что делать дальше. Укрепляло уверенность в своем таланте, в том, что он мог и умел делать. В Голдсмитском колледже преподаватели всегда рекомендовали ему больше рисовать и писать маслом, глубже выражать самого себя, проявлять все свои способности, а не восставать против них. Но он слишком увлекался внешней стороной искусства, чтобы следовать их советам.

Зак провел черту и остановился. Горизонт. Как он мог так ошибиться? Горизонт представлял собой прямую – яркую, неподвижную. Линия, которую он провел, была, как и требовалось, прямой, осторожной. И все равно в ней виделось что-то неверное. Зак уставился на нее, пытаясь понять, в чем дело, и в конце концов решил, что нарисовал ее чересчур высоко. Картина получилась несбалансированной – ее следовало разделить на равные части между сушей, водой и небом. Тогда зазвучало бы приятное трио, где голоса налагались бы один на другой, следуя естественному ритму, а он уменьшил небо, лишил рисунок объема и ощущения пространства. Единственной карандашной линией он все разрушил. С отвращением захлопнув альбом, Зак отправился на Южную ферму.

Ханну он застал на одном из придорожных полей. Она как раз вышла из джипа, чтобы открыть его заднюю дверцу. Несколько овец цвета кофе с молоком неспешно следовали за ней по пятам, явно готовые съесть все, что она им даст. У них были тонкие ребристые рога, закрученные назад, которыми они, клацая, ударялись друг о дружку, когда толпились вокруг хозяйки. Зак поприветствовал ее, и Ханна широким взмахом высоко поднятой руки пригласила его на поле. Поэтому он перелез через невысокие ворота и пошел к ней, стараясь не наступать на кучки свежего овечьего помета. Она вынимала из джипа охапки сена и клала в сделанные из проволоки кормушки. На заднем сиденье лежала серо-белого окраса пастушья собака и следила за стадом. Бордер-колли. Ее уши были прижаты, глаза горели.

– Доброе утро. Подходящее ли сейчас время для экскурсии, которую вы мне обещали? – спросил Зак.

– Конечно. Только дайте покормить эту отару, и я вся ваша. – Ханна бросила на него быстрый оценивающий взгляд, который придал ему значимости в собственных глазах. И он ощутил странное, давно не появлявшееся нервное напряжение. Затем она улыбнулась.

– Как ваша голова сегодня утром? – спросила Ханна.

– Плохо, и все из-за вас, – ответил он.

– Не моя вина. Как смогла бы я заставить вас пить, если бы вы не хотели сами? Я просто маленькая женщина, – сказала она лукаво.

– Сомневаюсь, что бывали случаи, когда вам не удавалось заставить людей делать то, что вам хочется.

– Ну, это зависит от человека. И от того, что́ я хочу заставить его делать, – сказала Ханна, слегка пожав плечами.

Наступила пауза, во время которой она пошла обратно к джипу за новой охапкой сена.

– Мне казалось, что овцам необходимо сено только зимой, – пробормотал Зак.

– И зимой тоже. Но в это время года на полях остается мало травы, а эти дамы скоро разродятся, поэтому им необходимо хорошее питание.

В волосах у Ханны застряло сено. Оно пристало также и к ее джемперу. Обтягивающие серые джинсы были испачканы грязью.

– Я думал, ягнята рождаются весной, – продолжил тему Зак.

– Обычно так и случается, если только овцематкам не дают гормонов, чтобы сдвинуть их репродуктивный цикл. Но эти девочки – портлендки. Старая редкая порода. Они могут приносить ягнят сколько угодно, в любое время года. Таким образом, совершенно натуральные ягнята готовы выйти на пастбища уже ранней весной. Притом что люди ожидают увидеть ягнят, резвящихся на зеленых весенних лугах, едва с них сойдет снег и они покроются лютиками, но в то же самое время хотят, чтобы жаркое из шестимесячных барашков стояло уже на пасхальном столе, – проговорила Ханна.

Одна кормушка завалилась набок, и Зак помог поставить ее прямо. В результате руки оказались измазанными грязью и овечьим пометом.

– Тьфу, – произнес он рассеянно, растопырив пальцы и пытаясь сообразить, где он мог бы их вымыть.

Ханна усмехнулась:

– Настоящий мужчина, живущий на земле. Спорю, вы не замечаете, когда ваши руки измазаны краской.

– Краску выдавливают не из бараньей задницы, – возразил Зак.

– О, навоз – это всего лишь переваренная трава. В краске содержатся куда более вредные химические вещества. Вот, воспользуйтесь этим. – Она протянула ему клок сена, который достала из джипа, и он вытер руки. – Давайте запрыгивайте. Мигом домчу вас туда, где есть горячая вода и мыло. – Они забрались в машину, Ханна нажала на педаль газа, и джип тронулся с места с проворотом колес и брызгами из-под шин. – Ну вот, начинается. Время грязищи и холодной воды, – проворчала она.

– Еще только сентябрь.

– Знаю. Но дорога от этого места все время идет вниз.

– Значит, ваша ферма представляет собой экологическое хозяйство? [47]– спросил Зак.

– Так и есть. Верней, так и будет, если мне когда-нибудь удастся завершить процесс проверок и сертификации.

– Тягомотина?

– Невыносимая. Все должно быть экологичным, доказанным и подтвержденным – начиная с ветеринарного лечения, которое получают мои подопечные, и заканчивая сеном. Не говоря уж о том, как я обрабатываю их шкуры после убоя. Это стоит сотен и сотен фунтов каждый год. Деньги нужны просто для того, чтобы все вертелось, – требуется стать членом соответствующей организации, проходить необходимые проверки в нужное время. Уже к весне надо иметь готовую к отправке ягнятину в холодильной камере и полностью выделанные овечьи шкуры, предназначенные на продажу. И еще сайт, с помощью которого действительно можно делать заказы, а не просто разглядывать красивые фотографии портлендских овечек. – Она замолчала, чтобы выпрыгнуть из джипа и закрыть позади него ворота. Зак с Ханной поехали по белой от известняка дороге, гладкая поверхность которой после дождя стала скользкой, как разлившийся клей. – Или это, или я обанкрочусь и стану жить в вагончике-трейлере где-нибудь на придорожной стоянке, – сказала она с деланым весельем.

– Тогда к чему заводить канитель с экологией? Почему бы просто не выращивать уйму овец так дешево, как сможете?

– Потому что это больше не работает. Именно так трудился мой отец, причем всю жизнь. Но как бы дешево я не выращивала овец, цена, по которой я смогу их продать, окажется слишком низкой, чтобы мне хватало на жизнь. У меня мало земли, чтобы иметь большое поголовье. И еще у меня нет помощников, чтобы вести дело в крупном масштабе. Единственный шанс сохранить ферму – это обеспечить ее узкую специализацию. Производить что-то особенное, сделать себе имя, достигнув совершенства в чем-то одном.

– В производстве экологически чистой портлендской ягнятины?

– Вот именно. И не только весенней и осенней ягнятины – прекрасной баранины тоже. Очень постной, ароматной. А мех выделанной овчины получается мягче попки ребенка. Но… – Ханна наклонила голову набок и, несмотря на воодушевление, с которым она говорила, в ее глазах мелькнуло беспокойство.

– Но?

– Нужно еще пережить зиму. Дождаться, пока первые ягнята не вырастут достаточно, чтобы их можно было забить. И прежде всего мне понадобится раздобыть этот чертов экологический сертификат. Собственно, он требовался еще вчера.

– Так, значит, вы еще только в самом начале пути?

– Либо в начале, либо в конце. Это зависит от того, насколько оптимистично я в тот или иной день склонна рассматривать мою ситуацию, – ответила Ханна с улыбкой. – Мы с Тоби пробовали работать со старым стадом – попытка продлилась пять лет и не закончилась ничем хорошим. Я продала последних из тех овец в год, когда он погиб. Потом мне понадобилось кое-какое время, чтобы разобраться, чем я, черт возьми, занимаюсь.

– Но теперь, судя по всему, вы знаете, что делать.

– Ну, появился Илир. Нет смысла иметь мужчину там, где нет ни поголовья, ни работы и остается только смотреть, как хозяйство разваливается. Он как бы дал тот толчок, который был мне необходим.

– Да. Для мужчины важно оказаться полезным, – тихо сказал Зак, чувствуя, как в нем вспыхнула бессмысленная враждебность к ни в чем не повинному Илиру.

Джип подскочил и заскользил вверх по дороге, направляясь к забетонированному двору. На сей раз Зак оказался достаточно проворен, чтобы выйти, открыть и закрыть ворота прежде, чем это успела сделать Ханна. Джип остановился у фермерского дома, она выключила двигатель, его рев стих. Ханна отперла входную дверь, сильно навалившись на нее плечом и пнув внизу.

– Первая дверь справа ведет в гардеробную. Там есть умывальник. И если вы скажете хоть слово о качестве моей уборки, то я вас нокаутирую. Можете не сомневаться, – пообещала она.

Внутри дом был грязным. Не просто неприбранным и нуждающимся в том, чтобы его пропылесосили, а по-настоящему грязным и захламленным. Зак перешагивал через кучи тряпья, куски веревки и шпагата, пучки соломы, пустые бутылки из-под молока и странные устройства, о назначении которых мог только гадать. Его внимание привлекла пластиковая лежанка для собаки, изглоданная до такой степени, что могла бы сойти за абстрактную скульптуру, поверхности которой придана намеренная шероховатость. Находившаяся внутри нее подстилка была серой от налипшей шерсти. А вокруг поленницы дров у одной из стен образовался целый матрас из разбросанных опилок, коры и мертвых мокриц. Когда же Зак в ужасе оторвал от них взгляд и посмотрел на потолок, то увидел, что он затянут паутиной, свисающей с него, подобно неким жутковатым флагам. Вокруг крана на раковине виднелись присохшие остатки нескольких кусков мыла, слипшиеся и потрескавшиеся. Однако вода была горячей, и ему удалось отодрать от умывальника немного мыла. Зак наскоро сполоснул руки, а затем быстро оглядел из коридора соседнее помещение.

Кухня… Каждый ее дюйм говорил о наличии у хозяйки овец и собаки не меньше, чем салон джипа. Полосатый кот спал на широкой плите с двумя духовками. Все было заставлено тарелками, кастрюлями, коробками и пакетами. Рядом с чайником стояла открытая бутылка молока, на желтом ободке у ее горлышка сидела муха и пировала. Обширный дубовый обеденный стол был завален счетбми, распечатками документов, бухгалтерскими книгами и старыми газетами. Зак уставился на грязную посуду и лишь мгновением позже понял, что именно привлекло его внимание. Всего было по паре: две рюмки с фиолетовыми пятнами на дне, две кофейные кружки, две тарелки с костями. Остатки ужина, который мог состоять из свиных отбивных. Все это свидетельствовало, что Илир живет в одном доме с Ханной. Раздался внезапный грохот, затем громкие шаги, кто-то спускался вниз по лестнице, расположенной в дальнем конце кухни. Сердце у Зака бешено забилось, он повернулся, опрометью бросился по коридору и выскочил во двор.

Ханна разглядывала что-то на капоте джипа, и то, как она отпрянула, напомнило ему себя самого несколько секунд назад. Он увидел свой рисовальный альбом, который она закрыла с вызывающим выражением на лице и особым наклоном головы, который говорил, что она не желает смущаться из-за того, что оказалась пойманной с поличным.