Ли Райкер - Полюбить ковбоя

Спустя немного времени Денни просунул голову в открытую дверь, и Эрин почувствовала, что готова выйти из себя, если все начнется снова.

– Ты не будешь так добра сказать мне, где я мог бы лечь спать?

Ей все стало ясно. Раньше в доме было четыре спальни – по одной для каждого из сыновей Синклеров, и одна для Хенка и Мег. Сейчас Мег, Эрин и Тимми занимали по комнате, но так как после смерти Хенка Кен перебрался в фургон, четвертую спальню Мег превратила в свою мастерскую. Эрин сразу же представила, что в ней творится: обрезки ткани, куски резиновой ленты, обрывки кружев, остатки от набивки подушек, сделанный наполовину кукольный домик, который Мег начала мастерить в прошлую зиму…

– Я поняла. Запасная комната захламлена, да?

– Просто ужас.

– У Кена в фургоне есть диван-кровать.

Денни с недоумением взглянул на нее:

– Он меня туда не пустит.

– Софа в гостиной? – предложила Эрин.

– Слишком короткая. Почему мама не купит новую? Старые пружины того и гляди выскочат из сиденья.

– Что ж, – Эрин подошла к нему, не в силах сдержать улыбку, – можешь провести ночь, свернувшись, как веревка, или я могу помочь тебе разгрести этот хлам в комнате для шитья и найти под ним кушетку, где-то должны быть для нее простыни. – Она четко определила свою позицию и достаточно хорошо знала Денни – он не будет настаивать на своем. – Возможно, это не такое уж удобное место, но на одну ночь…

То, что она выделила последние слова, вызвало у Денни легкую улыбку: вероятно, не так уж хорошо она его знает, – и он попробовал сделать еще одну попытку.

– Есть другое решение.

– Нет, другого нет!

– Тогда пойдем, ты покажешь, куда переложить мамино барахло.

Словно выбрав из двух зол меньшее, Эрин помогла ему разобрать кушетку, втиснутую между кукольным домиком на соседнем столе и стопкой фартуков в складку, которые Мег шила для городской ярмарки, назначенной на следующую неделю, и, стоя по другую сторону матраца, подала ему желтые простыни, не касаясь его рук и не позволяя ему дотрагиваться до себя. Тех нескольких мгновений у постели Тимми ей было вполне достаточно.

Когда они закончили, Эрин не стала задерживаться, и Денни тоже не медлил. Он снял тапочки, сбросил джинсы, скользнул в постель с тяжелым, идущим от сердца вздохом еще до того, как она успела дойти до двери и выключить свет, и окликнул ее как раз в тот момент, когда она решила, что спасена.

– Эрин?

– Что?

– Один вопрос.

Она не хотела слушать: его вопросы, как и сам Денни, были ей неприятны, и не важно, кто их задавал – он или она сама.

– Что? – повторила Эрин.

Денни лежал, положив одну руку на подушку под голову, а другую, забинтованную, поверх простыни – эту позу она не раз наблюдала и душными летними ночами, и холодными зимними ночами тоже, – и улыбался, глядя прямо ей в глаза.

– Почему ты никак не разведешься со мной?

На следующее утро Денни проснулся, едва часы пробили семь. Обычно он вставал гораздо раньше, но на узкой кушетке ему плохо спалось. Когда он наконец-то нашел удобное положение, у него разболелся локоть – на второй день всегда бывало хуже. За всю ночь он спал не более двух часов, а всю остальную ночь почти до самого рассвета пролежал без сна, думая об Эрин, и проснулся с теми же мыслями.

С трудом спускаясь по лестнице, Денни вдыхал запах мяса из кухни и проклинал себя. Ему не следовало устраивать этот дурацкий цирк прошлой ночью – чуть ли не целовать ее, когда Тим был там же рядом; и еще одна глупость – зачем он ворвался к ней в спальню, даже если когда-то она изредка и становилась на время их общей, и стягивал с себя одежду, словно у него были какие-то права на ее постель после восьми лет разлуки. Он принял желаемое за действительное. Или это ревность? От воспоминания о Кене, осматривающем ее обожженную ладонь и всем своим видом показывающем, что Эрин теперь принадлежит ему, у Денни потемнело в глазах.

Зевая, он добрел до кухни и резко остановился в дверях.

При виде Тима, который сидел за столом, склонив темноволосую голову над тарелкой с овсянкой, у Денни болезненно сжалось сердце. На мгновение он снова увидел своего младшего брата, увидел жизнь, простую и счастливую, какой она была тогда. Его братишка ковыряет застывшую овсянку и отхлебывает молоко, как любой другой уважающий себя восьмилетний человек; мать у плиты готовит завтрак для отца и Кена, которые вдвоем возвращаются со скотного двора после утренней кормежки, прихватив с собой запахи животных, сена, солнечного света, дождя или снега.

– Привет, папочка. – Это Тим поднял голову и увидел его на пороге. – Хочешь овсянки? Я дам тебе тарелку и ложку.

– Доброе утро, Тим. – Проходя мимо, он взъерошил мальчику волосы. – Как поживает твоя рука?

– Хорошо. А твоя?

– Еще болит.

– Моя тоже, – с явным облегчением признался Тим. – Но ведь мы сильные и будем держаться, правда?

– Именно так и поступают наездники родео.

«Не слишком ли Эрин балует Тима и оберегает от мальчишеских развлечений?» – подумал Денни.

– Доброе утро, Дэниел.

В теплых карих глазах Мег светилась искренняя счастливая улыбка, когда она, раскрасневшись, суетилась у плиты с любимой кулинарной лопаткой в руке.

Он прошел через комнату и поцеловал ее. За все эти годы добровольного изгнания у него не было такой возможности, и теперь его поразило, что она еще может улыбаться ему.

– Посиди вместе с Тимми, пока я приготовлю яичницу. Бисквиты почти готовы, в холодильнике свежий апельсиновый сок.

У Денни заурчало в желудке, он налил себе стакан сока из литровой стеклянной банки, которую прекрасно помнил, поставил на стол и сел напротив Тима, который с улыбкой наблюдал за ним. Денни получал удовольствие, глядя на сына и мать, и только одного – одного человека – не хватало в этой утренней сцене.

Во время переездов они с Люком питались в закусочных быстрого обслуживания или чаще в придорожных столовых. Когда они готовили сами на крошечной плитке, втиснутой в фургончик, это было что-нибудь быстрое, простое и не очень вкусное: коробка макарон с порошкообразным сыром, который превращался в соус, если в него добавить воды, жесткий стейк и консервированный жареный картофель с жиром. Сколько же пищевых добавок прошло через его печень!

– Мы пойдем проведать Кемосабе после того, как ты покушаешь? – спросил Тим.

– Если твоя мама даст на это «добро». – Денни снова посмотрел по сторонам, словно за то время, что он не оглядывался, Эрин могла появиться в кухне.

– Она уже уехала, – ответила Мег, – в восемь ей нужно открывать магазин.

– И как у нее идут дела?

– Боюсь, не настолько хорошо, чтобы оплачивать счета. – Мег принесла на стол сковородку с длинной ручкой и, поставив ее на литую металлическую подставку с изображенным в центре петухом, нежно прикрыла обеими руками уши Тима. – В последнее время все чаще употребляется слово «банкротство».

– Проезжая через город, я обратил внимание на множество закрытых магазинов. – Денни положил на тарелку нежный омлет, а затем и четыре пирожка, которые ловко подцепил вилкой. – И еще сосиски? – Его нюх не обманул его, и он усмехнулся: – Пожалуй, в эти дни нам всем стоит последить за уровнем холестерина и количеством потребляемого жира.

Тим убрал руки Мег.

– Бабушка сказала, что это угощение. А что еще она сказала, пока я не мог ничего услышать?

– То, что не имеет к тебе отношения, поэтому тебе и закрыли уши, – ответил ему отец.

– Проблемы взрослых?

– Так точно, сэр.

– Пока ты здесь, я буду готовить только твои любимые блюда, – обратилась Мег к сыну и снова заторопилась к плите.

Кухонные часы над холодильником показывали половину восьмого, видимо, он ненамного разминулся с Эрин. Или она ушла раньше, чтобы не встречаться с ним утром?

– Кен тоже уехал?

Возможно, подумал Денни, они ездят вместе, и Кен каждое утро по дороге в Диллон высаживает ее в городе, а каждый вечер забирает и отвозит домой. Интересно, что еще делает Кен у него за спиной?

– Кен уезжает в шесть, – ответила мать, затем поставила на стол блюдо с горячими золотистыми бисквитами и пододвинула к Денни масленку с маслом – с настоящим маслом – и баночку малинового конфитюра, конечно же, домашнего приготовления, ведь Мег каждое лето готовила желе, консервировала фрукты и овощи.

У Денни потекли слюнки. Намазав на бисквит джем, он отправил его в рот и стал жевать, лишив таким образом себя возможности разговаривать. Ему, конечно, хотелось расспросить мать об Эрин и Кене, но он решил не делать этого в присутствии Тима.

– Это восхитительно, – поблагодарил он мать.

– Думаю, тебя интересует…

– Позже, – остановил он ее.

– Потому что у детей длинные уши? – Это спросил Тим, а не Мег.

– Ты абсолютно прав, – рассмеялась его бабушка.

– Давай побыстрее, папочка. Кемосабе голоден, я всегда во время завтрака даю ему немного «Фростед флейкс».

– «Фростед флейкс»? – Денни покачал головой. – Ну что же, почему бы и нет? Бедняга заслуживает поощрения. – Он мог понять это. – У тебя было когда-нибудь растяжение ахиллова сухожилия?

– Нет. Ты расскажешь мне, что это такое? Покажешь? Можем мы?..

– Я быстро, – ответил Денни.

Его мать всегда готовила много еды для проголодавшихся работников ранчо, особенно для своей семьи, но в это утро она превзошла самое себя.

После смерти младшего сына Мег всегда старалась оградить других от неприятностей, особенно Денни, и теперь ей хотелось поддержать его, ведь, по его представлению, ожидались неприятности. И все это касалось его отношений с Эрин.

Эрин ненавидела сцены, это уж точно, но разговор был явно неминуем.

Она вставила ключ в замок входной двери «Торгового центра Биттеррут» в Суитуотере, которым управляла вот уже шесть с половиной лет, открыла дверь и вошла в магазин в сопровождении Кена. Если и дальше дела будут идти так же плохо, как в последние несколько месяцев… нет, она не хочет даже задумываться над этим. Кен закрыл дверь и быстро расправил зеленые шторы на окнах, прежде чем Эрин полностью подняла их, чтобы показать, что магазин открыт. Их руки встретились на переплетенном шнуре и снова разошлись.

– Хочешь кофе? – с вымученной улыбкой спросила она.

– Спасибо, я достаточно выпил дома. – Кен ходил за ней по узкому проходу, забитому товарами, пока Эрин включала освещение, а затем по вытоптанному деревянному полу проводил ее в тесный кабинет, как будто подыскивал подходящее место для разговора. – Эрин, нам нужно поговорить.

Сегодня всю дорогу до города он молчал и не высадил ее перед магазином, как иногда делал, и не поцеловал на прощание. Это был ритуал, на котором всегда настаивал Кен, но который всегда решительно отвергала Эрин, считавшая, что ей надо быть более непреклонной. Но всю свою жизнь они были друзьями…

Но ведь и Денни был ее другом. И разве прошлой ночью он не намекнул на отношения между ней и Кеном?

Обернувшись, Эрин присела на край стола.

– Полагаю, это касается Денни. – Она не хотела тянуть время и увиливать от разговора с Кеном.

– Ты так думаешь?

– Я знаю, – поправила она себя, чувствуя, что уже теряет контроль над ситуацией.

– Какого черта он явился сюда?

– Твоя мать позвонила ему.

Кен только застонал.

– Тимми, очевидно, просил ее об этом. – Утром она уже объяснилась с Мег и все уладилось в их отношениях. Ведь Мег была для Эрин не только родственницей, свекровью, близким другом, она с детства была для Эрин как приемная мать. – Ты же видишь, каким стал Тимми после возвращения от Денни.

– Избалованным, – безапелляционно заявил Кен.

Эрин не стала обращать внимание на его тон, она знала, что Кен считает Тима почти что сыном, но ему не хватает терпения и выдержки в обращении с ребенком, того терпения, которое вчера за обедом она подметила, наблюдая за Денни.

– Да, более капризным, чем обычно, – согласилась она, – но я думаю, что он просто пытается скрыть свои истинные чувства. – Она сделала паузу. – Он скучает по Денни.

– А ты?

– Мы говорим о Тимми. – Эрин отвернулась. – Я не хочу, чтобы он проводил время на родео, но… – Она не закончила фразу.

Когда Тимми был маленьким, сказать «нет» было просто, да тогда и речь об этом не заходила, потому что Денни попросту не умел обращаться с младенцами и дошколятами, а место вблизи арены и коридора для быков – а именно там Денни проводил большую часть времени – было слишком опасно для маленького ребенка. Прошлым летом он и Эрин регулярно препирались по телефону, и Эрин заявляла, что Тимми еще мал, чтобы лететь одному; в это лето у нее уже не было причины отказать ему.

Отъезд Тимми, конечно же, не прибавил ей радости, как не радовало ее и то, что он, изображая ковбоя, сломал руку и определенно гордится, что покалечился, потому что та же участь постигла его отца. Но после того как она своими глазами увидела их вместе, есть ли у нее моральное право удерживать Тимми от знакомства с той жизнью, которую выбрал его отец? Они редко касались этой темы.