Руби Джексон - Помаши мне на прощанье

Она вдруг услышала, как льется вода в огромную ванну на львиных лапах, и задалась вопросом, помнит ли Лиз, как мало воды им позволено использовать. А как моются мужчины на войне? Джек и остальные? А ведь чистота для медиков особенно важна!

Она подняла глаза от писем, решив не зацикливаться на их содержании. И в голове возникло содержание еще одного письма, в котором доказывалось ее незаконное происхождение. Если слово «ребенок» в письме к Герт относится к ней, значит, оно написано в 1921 году и Герт Патерсон, мать Меган и первая и единственная законная жена ее отца, была жива и здорова.

– Это не важно, не важно, – твердила себе Грейс. Покачала головой. Закрыла глаза, снова открыла и уставилась в пространство.

– Я могу жить с этим. Моя милая мама не знала, что мужчина, которого она любила, уже женат. Тут нет ничего позорного.

Она выпрямилась, встала и спустилась вниз.

– Грейс, мы только что убили за чашку чая чудесный пирог миссис Лав. Он с морковью, и Ева пела песню Картошки Пита.

– Какой все это бред! – фыркнула Конни, очевидно вернувшаяся домой последней. Теперь она сидела за столом. Перед ней стояла тарелка с недоеденным пирогом с начинкой.

Грейс подошла к окну и выглянула на длинные задние газоны, превращенные в огороды, на летние домики, закрытые с начала войны. Теннисные корты, подвергшиеся тому же жестокому обращению, что и газоны.

Поместье простиралось вокруг насколько хватало глаз. Великолепные сады были вырублены, вытесненные полями пшеницы, овса и ячменя.

Она вдруг улыбнулась.

Что сказала Катя, когда она вошла?

– Смотри, Ева, это Англия. Слава богу.

– Ты так права, Катя, это Англия, слава богу.

Поздняя весна 1942 г.

Поезд буквально полз по рельсам. Грейс, стараясь не дергаться попусту, пыталась читать книгу, но сегодня даже сэр Вальтер Скотт не смог завладеть ее вниманием.

– Двигайся, двигайся же, – молила она, когда поезд, выпустив пар и слегка вздрогнув, снова остановился. Как и большинство пассажиров, Грейс повернулась к окну. Ничего. Поле, за которым начиналось другое поле. Вид с другой стороны, хотя его загораживали столпившиеся в коридоре люди, кажется, был точно таким же. Огромный монстр-поезд, превратившийся из льва в ягненка, остановился посреди полей, и никто не знал почему.

Пассажиры, привыкшие к трудностям путешествия во время войны, ворча, уселись – те, кто имел места, – и приготовились ждать.

– Надеюсь, это не налет джерри, – вздохнула женщина на противоположном сиденье. – Но они же не будут бомбить нас при дневном свете, верно?

Грейс сомневалась, что когда-нибудь снова сядет в поезд, не вспомнив подробности того ужасного налета, когда молодые солдаты спасли ей жизнь, прикрыв своими телами. Что ей ответить? Что дневных налетов не бывает? Нет? Да? Может быть? Или «мы услышим самолет, не волнуйтесь»?

Грейс казалось, что стоит взглянуть на небо, и она сразу увидит вражеские самолеты.

– Возможно, уголь кончился, – произнесла она наконец.

Она искренне надеялась, что последнее вряд ли возможно, хотя угля, добываемого в Британии сотни лет, сейчас крайне недоставало. Или это потому, что почти все шахтеры сейчас на фронте?

Она улыбнулась:

– Возможно, что-то с путями.

Можно подумать, она знает, что говорит!

– Иногда на пути забредают коровы. Я в Земледельческой армии, и вы не представляете, какие истории рассказывают про животных. Даже свиньи останавливают движение.

Наконец поезд, пыхтя, подкатил к станции. Они прибыли в Лондон, и, если повезет, она вовремя сядет на поезд до Дартфорда.

Семнадцать минут. Еще есть время найти чашку чая в столовой. Миссис Бруэр, как всегда, приготовит ей вкусный чай, но, поскольку Грейс в последний раз съела миску овсянки в семь утра, сейчас была голодна и умирала от жажды.

В столовой теснились усталые путешественники, а в воздухе висел синий сигаретный дым. Для человека, проводившего дни в одиночестве или в компании одного-двух людей, шум стольких голосов, выкрикивавших заказы и приветствия, казался оглушительным. Грейс с трудом пробилась к прилавку, слыша разные акценты и даже языки, прежде чем смогла попросить:

– Кружку чая, пожалуйста. Без сахара.

Чай был крепким, горячим и сладким! Неужели осаждаемая людьми женщина не расслышала ее заказ или в чай на вокзалах всегда кладется сахар?

Не важно.

Грейс допила чай и сразу ожила. Она взглянула на часы. Завтра в это время она увидит Сэма Петри. Впервые за всю войну.

Она была потрясена и благодарна, что леди Элис передумала. Недавно она была в бешенстве из-за того, что Грейс попросила отпуск, но вскоре почему-то сказала, что та должна ехать и повидать брата своей подруги. В самом деле иногда ее светлость просто невозможно понять.

«Нужно отдать ей должное», – решила Грейс, она так добра к Кате и Еве и так впечатлилась голосом Евы.

– Какой талант пропадает, – заметила она, когда услышала пение польки. Очевидно, она так же хорошо относилась к Джеку.

У Грейс появилась небольшая мечта, связанная с Евой. Где-то лежало пятьсот фунтов, и с каждым годом сумма росла. Грейс в жизни не мечтала о том, чтобы иметь столько денег, но Ева… Как ей могут пригодиться пятьсот фунтов? Если девушка наберется храбрости, поговорит об этом с леди Элис и, возможно, даже с грозным поверенным…

Но сейчас благодаря ее светлости Грейс приехала в Дартфорд и скоро увидит Сэма, а о польке она подумает потом.

Он сидел у окна, читая газету, но тут же вскочил, когда мать окликнула:

– Сэм, любимый, взгляни, кто приехал! Грейс! Помнишь ее, лучшую подругу Дейзи?

Грейс, задыхаясь от едва сдерживаемого волнения, вошла в уютную гостиную, которая так редко использовалась кроме войны: Рождество и Новый год, дни рождения и визиты викария. Но похоже, теперь Сэм проводил здесь почти все время, пытаясь привыкнуть к обретенной свободе, или к отпуску, как он предпочитал это называть.

Первое, о чем подумала Грейс, – как он изменился. И в то же время, во многом остался прежним. Она читала романы, в которых языки героинь прилипали к нёбу, но никогда этому не верила… до сих пор. Во рту так пересохло, как земля на поле, ждущем дождя. Неужели она сделала ужасную ошибку, приехав сюда? Была ли леди Элис права, утверждая, что вернувшийся военнопленный хочет видеть только близких, а не какую-то старую подругу сестер?

– Добро пожаловать, Сэм, – пролепетала она. – Как чудесно вновь увидеть тебя!

Она надеялась, что он не заметит, как дрожат ее руки, не ощутит, как она потрясена накатившими эмоциями.

– И тебя тоже, – непринужденно ответил он. – Ты выросла. Мне сказали, что ты в Земледельческой армии. Должно быть, работа тяжелая.

– Работа тяжелая? – удивилась она. Напомнила ли ей эта реплика прежнего Сэма? Но он не прежний Сэм. Он ветеран войны, сражавшийся в одной из самых кровавых битв, солдат, который был ранен, захвачен в плен и отправлен в концлагерь.

Он сбежал. И узнают они когда-нибудь всю историю о том, что он сделал? Каким-то образом сумел пересечь Европу, найти убежище в Италии и попасть к партизанам? Она даже подумать боялась, как он смог добраться до Англии. Ну разумеется, с помощью многих людей.

Сердце ее преисполнилось гордостью и… да, любовью. Но она отказывалась думать об этой любви. Потому что наверняка заплачет, а ни один вернувшийся герой не заслужил того, чтобы какая-то девчонка позорно рыдала перед ним.

Миссис Петри, сама того не сознавая, помогла Грейс взять себя в руки.

– Почему бы вам не посидеть здесь? Устраивайтесь поудобнее. А я принесу чай.

– Нет, ма, мы можем выпить его на кухне. Как всегда.

– Грейс проделала долгий путь, чтобы увидеться с тобой, Сэм Петри. Самое малое, что мы можем для нее сделать…

– Но я люблю пить чай на кухне, – перебила ее девушка. – Как в старые времена, вместе с друзьями.

Последние три слова едва не застряли в горле.

– Тогда посидите, пока я не отнесу чай нашему па, – сдалась Флора. – Расскажи Грейс о своей прогулке по Европе. Сколько он повидал, Грейс! Не поверишь! Виноград растет прямо на поле, представляешь? Горы, круглый год покрытые снегом. Тебе расскажут об Альпах!

Флора ушла на кухню, а Грейс и Сэм остались молча смотреть друг на друга. Оба были смущены. Мужчина заговорил первым.

– Прости, Грейс, я не хотел… я собирался сказать… Виноград и Альпы… бедная ма.

Он замолчал, и в разговор вступила ужасно нервничавшая девушка. Это Сэм, Сэм ее герой из плоти и крови, который защищал ее от хулиганов, следил, чтобы никто не захватил ее очередь играть ковбоя в белой шляпе, вместо того чтобы вечно оставаться плохим парнем в черной, которого неизбежно ждал дурной конец.

Ей стало плохо при мысли о том, что ее тоже ожидал дурной конец – узнала же она о своем незаконном рождении.

Она почувствовала приближение истерики. Его не было здесь, чтобы спасти ее, так что она заслуживала черной шляпы…

Она смотрела на него, словно впервые увидела по-настоящему. Бронзовый от солнца и ветра, немного похудевший. Кожа словно натянулась на носу и скулах, но выглядит жестче и сильнее. Его светлые волосы, как у всех Петри, выгорели почти добела.

– Там, где ты был, всегда светит солнце?

Он рассмеялся, и она блаженно вздохнула. Сколько прошло времени с тех пор, как она слышала этот смех?

– Нет, летом было жарко, так жарко, как здесь не бывает, но зимой? Там, похоже, вечно либо дождь, либо снег, в жизни не видел столько снега, и да, зимой тоже бывает солнце. Солнечный свет на снегу… переливается миллионами крошечных сверкающих камешков, может быть, даже бриллиантов. Но расскажи о себе. Ма говорила о твоей сестре. Мне очень жаль.

Грейс отметила, что его тон был таким, будто каждое слово давалось ему с большим трудом.

Как она жалела, что не остановилась у Бруэров! Мать Салли, несомненно, приютила бы ее на ночь, и она смогла бы вернуться в Уайтфилдз на следующее же утро. Что подумает о ней Сэм, если она скажет: «Я почти не огорчена и определенно не грущу и не печалюсь».

Конечно, это чистая правда, но не покажется ли она бесчувственной?

Она тоже сожалела о смерти Меган, но они никогда не любили и не знали друг друга по-настоящему.

К ее удивлению, Сэм шмыгнул носом, как пес, нюхающий воздух. В детстве это всегда ее смешило.

Он улыбнулся, словно почувствовав ее неловкость, и снова стал прежним Сэмом.

– Да это лепешки, Грейс! Пойдем, поможем их съесть. Как я ни велик ростом, не могу осилить всего, что печет ма.

– Она хочет наверстать потерянное время, приготовить тебе все, без чего ты скучал.

Он снова попытался улыбнуться, как прежний, довоенный Сэм, который был старшим братом и чувствовал, что его долг – присматривать за остальными.

– Знаю, но неужели нужно готовить все в один день и класть мне на тарелку?

Флора накладывала горячие промасленные лепешки на большое блюдо. Три чашки с блюдцами – доказательство того, что Грейс считается здесь не столько старым другом, сколько гостьей, – стояли в ряд на клеенке. О, возможно, чашки были вынуты, чтобы показать Сэму, какой он особенный, как счастлива семья видеть его здоровым и невредимым!

Посреди стола, рядом с блюдом, стоял круглый керамический кувшин.

Флора с гордостью показала на него.

– Берегла для особых случаев. Угадайте, что здесь по два шиллинга шесть пенсов за фунт, – благоговейно закончила она, очевидно, потрясенная огромностью цены.

Грейс была на фермах в различных частях страны, от юга Англии до юга Шотландии, поэтому имела неплохое представление о природе угощения, но все же сказала, просто чтобы польстить Флоре:

– Господи. Только не говорите, что поехали и купили что-то в лондонском «Фортнумс».

– «Фортнумс и Мэйсон»? Ну что ты! Хотя я уверена, что чаи, которые мы покупаем и продаем, ничуть не хуже, чем у них.

– Конечно, ма. А теперь признайся, что ты прячешь в этом кувшине?

Сэм сделал вид, что немного подумал.

– Это, случайно, не черносмородинный джем?

Флора, довольная реакцией, покачал головой:

– Но это не джем, поскольку кувшин непрозрачный. И не мед по той же причине. Верно, Грейс?

Очевидно, она наслаждалась, поддразнивая сына.

– Мед тоже продается в прозрачных баночках, верно?

– Совершенно верно, миссис Петри. Хотя одна девушка, с которой я работаю, рассказала, что на прошлое Рождество купила для бабушки жестянку с медом. В «Фортнум и Мэйсон». По-моему, мед был доставлен из Канады.

– Жестянка? Подумать только! Но он не может быть так же хорош, как наш, если приехал из самой Канады в жестяной банке. Настоящий мед должен быть в стеклянной банке или кувшине.

Сэм глянул на Грейс с видом заговорщика, и на душе у нее сразу стало тепло.

– Ну же, ма, мы больше не выдержим напряжения. Если ты прячешь в кувшине английский мед, мне хотелось бы попробовать. Хотя бы для того, чтобы сравнить с медом, который мы ели в Тоскане. Медом с усыпанных цветами лугов, которые простираются на мили.