Сьюзен Филлипс - Помечтай немножко

В погожие дни местные деловые люди имели обыкновение поедать за расставленными прямо под деревьями столами свой ленч. Внимательно вглядываясь перед собой, чтобы не споткнуться. Этан, пользуясь тем, что парк был слабо освещен светом уличных фонарей, повел Кристи к самому удаленному из столиков.

— Садись, — приказал он.

Его начальственная манера, однако, не произвела на Кристи никакого впечатления. Вместо того чтобы опуститься на скамью, она, ступив на нее ногой, уселась прямо на стол.

Этан, который не мог допустить, чтобы его авторитет пострадал, тоже был вынужден сесть не на скамейку, а рядом с Кристи на столешницу. При этом, поскольку ноги Этана были длиннее, ему волей-неволей пришлось согнуть их под более острым углом. Кристи взглянула на него, и ей показалось, будто его глаза устремлены на ее грудь, но тут он заговорил своим сдержанным, полным благочестия голосом, и она решила, что ошиблась.

— Я твой пастор, Кристи, и тот факт, что одна из женщин моего прихода носит с собой презерватив, меня очень даже касается.

Кристи не могла понять, почему Этан так себя ведет.

Ведь он всегда уважал право выбора, которым обладал каждый человек, даже если и не разделял точку зрения оппонента. Он горячо проповедовал идею полового воздержания, но в то же время недвусмысленно давал понять: те, кто не склонен к сексуальному аскетизму, просто обязаны применять средства, предохраняющие от нежелательной беременности и от СПИДа.

— Было бы хорошо, если бы каждая ваша прихожанка, живущая активной половой жизнью, носила с собой презервативы, — заметила Кристи.

— Активной половой жизнью? Что ты имеешь в виду? Ты с кем-то… я хотел сказать… но… как же…

Этан Боннер, известный своим умением говорить на темы, связанные с сексом, совершенно сконфузился и какое-то время не мог выговорить ни слова. Наконец он все же взял себя в руки.

— Я не знал, что в твоей жизни есть мужчина.

Остатки розового облака, окутывавшего Кристи Браун, улетучились, уступив место решимости, которая была сродни отчаянию. В конце концов, что ей терять?

— А откуда ты мог об этом знать? Ты ведь вообще ничего не знаешь о моей жизни.

Было видно, что слова Кристи поразили Этана.

— Мы знаем друг друга с начальной школы и всегда были друзьями.

— Значит, ты считаешь меня своим старым другом?

— Да, конечно.

— Ты прав, я твой друг. — Кристи сглотнула, набираясь мужества. — Но ты мне не друг. Этан. Друзья должны много знать друг о друге, а ты ничего обо мне не знаешь.

— То есть как это? Я очень много о тебе знаю.

— Что, например?

— Я знаю твоих родителей, знаю дом, в котором ты выросла. Мне известно, что два года назад ты сломала руку. Я знаю много разных вещей.

— Вот именно, вещей. Сотни людей знают обо мне много вещей. Но они не знают меня. Они понятия не имеют, что я за человек.

— Ты — добропорядочная, трудолюбивая христианка, кто же еще.

Кристи поняла, что этот разговор совершенно бесполезен.

— Мне надо идти, — сказала она и привстала.

— Нет!

Этан дернул ее назад так, что она вынуждена была снова опуститься на стол, коснувшись при этом грудью его руки.

Он отпрянул так, словно его ударило током.

— Послушай, — снова заговорил Этан, — я вовсе не хочу тебя обидеть. Твоя сексуальная жизнь — твое дело, меня это не касается, но, будучи твоим пастором, я обязан помочь тебе советом.

Кристи редко злилась, но слова Этана задели ее за живое.

— Я не собираюсь просить у тебя совета. Этан, потому что для себя я уже все решила. Я положила в сумочку презерватив по той простой причине, что собираюсь изменить свою жизнь, и мне надо быть готовой к этим изменениям.

— Секс до брака является грехом, — сказал Этан и как-то неловко завозился рядом с Кристи, словно почувствовал, что последняя его фраза прозвучала слишком напыщенно.

— Я тоже считаю, что добрачный секс — это грех, — сказала Кристи, отчетливо выговаривая каждое слово. — Но я также считаю, что грех греху рознь. Я совершенно убеждена, что в иерархии грехов убийство или изнасилование несопоставимы по своей тяжести с решением тридцатилетней незамужней женщины, суть которого состоит в том, что ей уже довольно быть девственницей.

— И с кем же ты собираешься ее лишиться?

— Пока не знаю, но я ищу подходящего человека. Само собой разумеется, что он должен быть умен и неженат. И еще он должен быть чутким. — Кристи специально сделала акцент на слове «чуткий», давая понять Этану, что он начисто лишен этого качества.

Этан мгновенно ощетинился, словно дикобраз.

— Я не могу поверить, что ты готова перечеркнуть всю свою праведную жизнь ради кратких минут плотских утех.

С каждой минутой замечания Этана казались Кристи все более нелепыми и догматичными.

— А что мне дала праведность? У меня нет ни мужа, ни детей, ни даже работы, которая бы мне нравилась.

— Тебе не нравится твоя работа? — переспросил Этан, явно пораженный и уязвленный.

— Нет, Этан, не нравится.

— Почему же ты мне об этом никогда не говорила?

— Потому что была слишком слабой. Мне было проще горевать по поводу своей несложившейся жизни, чем пытаться что-то в ней изменить. Но теперь я больше не боюсь перемен.

— Это все из-за Рэчел, не так ли?

— Почему ты ее так ненавидишь?

— Потому что она использует Гейба в своих интересах.

Кристи была несогласна с Этаном, но преподобный Боннер в этот момент был явно не в состоянии прислушаться к голосу рассудка.

— Да, ты прав: именно благодаря Рэчел я обрела мужество. Я никогда не встречала женщины, которая бы вызывала у меня такое восхищение. Она живет стоя на краю пропасти, но при этом никогда не жалуется. И еще она работает больше, чем кто бы то ни было из тех, кого я знаю.

— Гейб очень сильно облегчил ей жизнь. Он дал ей работу, снабдил машиной. Он позволил ей жить в коттедже Энни и оплачивает пребывание Эдварда в детском саду.

— Это его личное дело. И к тому же Рэчел дала Гейбу в сто раз больше, чем он ей. У меня такое впечатление, что он наконец ожил. Он даже иногда смеется.

— Просто горе не может быть вечным, и время берет свое. Рэчел тут ни при чем. Совершенно ни при чем!

На эту тему спорить с Этаном было бесполезно. По каким-то причинам во всем, что касалось Рэчел, он проявлял полную слепоту и поразительное упрямство.

Губы Этана язвительно сжались.

— Я был бы тебе очень благодарен, если ты хотя бы предупредила меня за две недели о своем уходе, а не хлопнула дверью и не поставила меня перед необходимостью подыскивать тебе замену в пожарном порядке.

В этом он был прав. Как бы то ни было, Кристи понимала, что ей следовало обставить свой уход с работы иначе, но когда она вдруг представила, как тяжело ей будет ежедневно встречаться с Этаном еще в течение двух недель, в душе у нее вспыхнул протест.

— Ну хорошо, — сказала она. — Я поработаю еще пару недель. Но только при условии, что ты не будешь совать нос в мою личную жизнь и отпускать замечания по поводу моего гардероба.

— Я не хотел тебя обидеть, Кристи. Просто я не привык видеть тебя такой.

— Мне холодно, — сказала Кристи, вставая. — Я пойду обратно в бар.

— Мне бы этого не хотелось.

— В таком случае забудь о моем обещании проработать у тебя еще две недели.

— Ну хорошо, хорошо. Извини. Возвращайся в бар, если ты так хочешь. Ты можешь посидеть со мной и с Гейбом.

— Нет. Я хочу танцевать.

— Тогда я с тобой потанцую.

— Вот это будет зрелище, — усмехнулась Кристи, подумав, что Этан, видимо, считает, что выйти с ней на танцплощадку — это единственный способ спасти ее грешную душу.

— Почему ты стала такая строптивая?

— Потому что мне нравится быть строптивой! — выкрикнула Кристи, чувствуя, как сердце громко колотится у нее в груди. — Потому что мне надоело без конца изворачиваться и приспосабливаться только ради того, чтобы другим людям жилось полегче.

— Под словом «люди» ты, конечно, подразумеваешь меня.

— Я не хочу больше с тобой разговаривать.

Обойдя Этана, Кристи снова направилась в клуб, хотя в этот момент ей больше всего на свете хотелось оказаться дома и побыть какое-то время одной. Внезапно Этана, смотревшего ей вслед, охватило чувство вины, хотя он и убеждал себя, что для этого нет совершенно никаких оснований.

— У тебя все замечательно! — крикнул он вдогонку Кристи. — Тебя все уважают!

— Чудесно! — бросила она через плечо. — Только с этим самым уважением не пообнимаешься под одеялом в холодную зимнюю ночь.

В этот момент Кристи оказалась прямо под фонарем, и электрический свет четко обрисовал линии ее фигуры, заискрился в волосах. При виде этого зрелища у преподобного Боннера внезапно вспотели ладони.

Весь мир сошел с ума, подумал он. Совершенно неожиданно, прямо на его глазах, Кристи Браун превратилась в весьма соблазнительную женщину. Ее нельзя было назвать красавицей — для этого черты ее лица были слишком ординарными. Но она, несомненно, была очень хорошенькой и… сексапильной.

В следующую секунду Этана передернуло от того, что он посмел подумать подобным образом о Кристи Браун. В этом было что-то противоестественное, словно он почувствовал вожделение по отношению к сестре. Но, как бы это ни было ему неприятно, факт оставался фактом: с того самого злополучного вторника Этан постоянно думал о ее грудях.

Ах ты, свинья, раздался в мозгу у Этана голос Опры Уинфри. Красивая грудь — это далеко не единственное достоинство Кристи Браун.

Я знаю, ответил про себя преподобный Этан Боннер. У нее есть еще и тонкая талия, бедра очаровательной округлой формы, стройные ноги, очень симпатичная прическа и еще какая-то трогательная незащищенность.

Эта самая незащищенность, пожалуй, будила в Этане нечестивые мысли больше, чем что-либо другое. Кристи вдруг перестала быть компетентным, безукоризненно исполнительным сотрудником и превратилась в совершенно обычную, живую женщину, обуреваемую теми же страхами и заботами, что и все остальные.

Сунув руки в карманы джинсов, Этан попытался понять, почему это превращение вызвало в нем такое чувство протеста. Возможно, предположил он, это объясняется тем, что в лице Кристи он потерял замечательного секретаря.

Неверно, снова подала голос Опра Уинфри. Ты не прав.

Ну хорошо, хорошо, огрызнулся Этан и подумал о том, что, по-видимому, в словах Кристи было много правды. Он в самом деле относился к ней как к одному из своих старых друзей, но совершенно не замечал, что при этом ведет себя чрезвычайно эгоистично.

Да, Кристи была права. Он знал обо всех более или менее важных событиях, происходивших в ее жизни, но ничего сверх этого. Ему было неизвестно, как она проводит свободное время, чему радуется и от чего грустит. Он попытался вспомнить, какое блюдо она любила больше всего, но не смог. В его памяти всплыло лишь одно: Кристи всегда была озабочена тем, чтобы в церковном холодильнике не переводилась горчица для сандвичей.

С болью в душе Этан Боннер вынужден был признаться себе, что в течение долгих лет Кристи Браун была для него чем-то вроде коврика, который кладут у двери, чтобы вытирать о него ноги: она всегда была на своем месте, всегда была готова помочь, никогда ничего не просила для себя.

Все для других…

Этан уставился в темноту, размышляя о том, каким лицемером он был, называя себя священником, врачевателем душ. Его отношение к Кристи Браун было еще одним свидетельством того, что ему всерьез следовало подумать о смене профессии.

Кристи была хорошим человеком, хорошим другом, а он горько обидел ее. Теперь он должен был как-то загладить свою вину, причем ему нужно было сделать это в течение ближайших двух недель, прежде чем Кристи Браун исчезнет из его жизни.

На следующий день, когда подошло время перерыва, Гейб и Рэчел устроились на их любимом месте, рядом с бетонной черепахой, защищенные от лучей полуденного солнца нависающим над ними огромным белым экраном. Гейб открыл крышку пластикового ведерка со снедью из закусочной «Кентукки фрайд чикен» и протянул его Рэчел.

Прошло девять дней с тех пор, как они занимались любовью под дождем. Кинотеатр должен был открыться ровно через неделю, но Гейб не мог думать ни о чем, кроме тела Рэчел, такого чудного, теплого, податливого. Она, однако, делала все, что могла, чтобы не допустить повторения близости. Сначала она использовала в качестве предлога для отказа свои критические дни, хотя Гейб отнюдь не считал это препятствием. Тем не менее он не пытался оказывать на Рэчел давление.

Однако наступил момент, когда терпению его пришел конец. Увидев в очередной раз, как от дуновения ветерка старомодное хлопчатобумажное платье соблазнительно облагает фигуру Рэчел, он решил, что пора предпринимать какие-то действия.

— Хочу тебя обрадовать, — сказал он, — кажется, я разрешил нашу небольшую дилемму.