когда его рука нащупала старика, он постарался скрыть гримасу боли, когда обнаружил, чуть больше, чем скелет, обтянутый кожей. — Я здесь. Я никуда не ухожу, ладно?

Судорога одолела Священника, и его лицо исказилось болью. Затем, так же быстро, расслабилось. — Держись подальше от возвышенности, Мэддокс. Твоя мама, она

беспокоится.

Голова Мэддокса поникла. Священник снова в беспамятстве. — Буду, пап.

Глаза Священника закрылись, и он нахмурился. — И Мэд, держись своего брата, —

прошептал он, а затем впал в бессознательное состояние.

Габи проверила его пульс, а затем аккуратно натянула на него простыню. — Он

просто спит, — сказала она Мэддоксу.

Мэд молча кивнул, но ему было трудно от всего этого. Священник Маклеод служил

во Вьетнаме. Он пережил ужасы плена и вернулся в Америку, чтобы найти страну, значительно изменившуюся, по сравнению с той, которую он покинул. Он был одним из

первых дорожных воинов, рожденных мятежными временами и в поисках неуловимой

свободы. Спустя десятилетия, когда Мэддокс был мальчишкой, байк Священника отбыл

на пенсию в гараж. Иногда Священник выкатывал его и с любовью чинил, катая иногда

одного или другого сына быстренько вокруг города. Но это всегда было быстро и

неопасно. Мэддокс знал, что его мать что-то сделала со Священником, чтобы тот оставил

этот этап позади. Иногда старые друзья, те, кто остался грубыми дорожных воинами, показывались в Раздоре и Священник возвращался, с заплетающимся от алкоголя языком

через несколько часов, пока Мэддокс с увлечением наблюдал за ними. Но Священник

всегда махал на прощание этой части своего прошлого, без видимого сожаления,

возвращаясь к своей семье и инструментам водопроводчика.

— Папа, — прошептал Мэддокс в отчаянии и коснулся хрупкого лба отца. Он

услышал шорох в дверном проеме и увидел, что Дженсен стоял там с выражением мук на

покрасневшем лице. Его брат держал в руке бутылку, и сделал большой глоток, прежде

чем покачал головой и, пошаркивая, ушел.

Мэддокс кивнул головой туда, где стоял его брат.

— Как давно это стало проблемой?

Габриэла выглядела печальной: — Некоторое время. Стало хуже, после того, как его

подстрелили три года назад. С тех пор, как Священник начал угасать, это становилось еще

хуже. Он старается по возможности скрывать это от Мигеля, — она замолчала, её стало

некомфортно, — больше это у него не получается.

Грубый женский смех эхом донесся из гостиной и Мэддокс посмотрел в сторону

исходящего шума.

— А что насчет неё?

Лицо Габи потемнело, и Мэд мог прочесть на её лице неприязнь к жене Дженсена.

— Частично это дело рук Кейси. Я не лезу в их дела, но это не кажется хорошим

браком.

— Да уж, — согласился Мэддокс. Затем он решил, что если его брат достаточно

глупый, чтобы надеть кольцо на шваль, то он, вероятно, заслужил то, что получил.

Габриэла скрестила руки на груди и посмотрела на него. На ее лице читался вызов, который он хорошо помнил. Она, казалось, ждала, что он припомнит дерьмо, вылитое на

неё ранее, но здесь он не собирался к этому возвращаться. Он ответил на ее взгляд, молча

говоря ей идти к черту, если она этого ждет.

Лицо Габи изменилось, и она вдруг смягчилась. Он видел, как она начала несмело

протягивать руку, но он не хотел этого. Он вышел из комнаты.

Дженсен сидел за кухонным столом с Мигелем. Он глотал слова и неудачно пытался

поставить домино. Кейси стояла на кухне, опустошая винный холодильник, и закатила

глаза.

Мэддокс почувствовал присутствие за своей спиной Габи.

— Пойдем, — сказала она своему сыну скованным, раздражительным тоном. —

Давай пойдем домой.

Мигель оторвался от костяшек и заспорил с матерью: — Папа сказал, что я мог бы

остаться здесь сегодня, в своей старой комнате.

— Нет, — сказала Габи с абсолютной непреклонностью. — Ты не можешь. Твой

дядя собирается остаться здесь, и он не будет нянчиться с тобой.

Мэддокс пожал плечами, раздражаясь от того, как она отшила его.

— Слушай, меня не обременит, если ребенок останется.

Габриэла повернулась к нему.

— Точно, — в неверии спросила она. — Тебя не обременит.

— Пожалуйста, мама, — сказал Мигель тихим голосом.

— Габи, — встрял Дженсен, устало проводя рукой по лицу. — Давай. Что с ним

может случиться?

Габи выдохнула с явным раздражением, но смягчилась. Мэддокс усмехнулся, когда

мальчишка захлопал в ладоши и триумфально заскакал вокруг. Он понимал, что для

Мигеля был чем-то вроде идола. Он говорил правду, он был не против его присутствия.

Дженсен не стоял на ногах. Через полчаса ему было трудно оставаться в

вертикальном положении в кресле. Габриэла повела сына укладываться, взглянув на

Дженсена, прежде чем скрыться в комнате, напротив зала, через одну от той, где Мэддокс

провел свое детство. Комнату, которая стала свидетелем зачатия самого Мигеля.

Мэддокс поклялся молчать, пытаясь оттолкнуть воспоминание о Габи и Дженсене.

Его брат неуклюже пытался унести домино, но Кейси осталась на кухне, жадно

поглядывая на Мэддокса. Она сжала бедра с небольшой улыбкой, которая говорила обо

всех грязных штучках. Мэддокс понял, что если отомстит, то не сможет смотреть на себя.

Вчера он смог бы это сделать. Он мог бы схватить жену своего брата, и бессовестно

оттрахать ее по полной. Но сегодня все было иначе. Здесь, в присутствии боли и смерти, у

него не было желания быть худшей версией самого себя.

Кейси открыто разозлилась, когда Мэддокс проигнорировал ее, помогая Дженсену

сесть в пикап. Дженсен долго вставал, но теперь он вынужден был тяжело опираться на

Мэддокса, не в состоянии двигаться из-за коленей и бутылки. Несмотря на то, что провел

последние десять лет, отказываясь думать о Дженсене, Мэду не нравилось видеть его в

таком состоянии. Он знал, что если тот продолжит в том же духе, то ему придется

хоронить своего брата слишком рано.

Когда он стоял на потрескавшейся дороге, наблюдая за их отъездом, к нему

присоединилась Габи. Температура упала почти на двадцать градусов, так как зашло

солнце. Было не холодно, но стало прохладно.

— Прости, — неохотно сказал Мэддокс. — Понимаешь, днем... Я немного потерял

голову. Габс, я не думал увидеть тебя снова.

Он услышал ее вздох.

— Ай, не извиняйся. Это я извиняюсь за много чего, Мэддокс.

Мэд не желал её сожалений. Он вообще не знал, что он, черт возьми, хотел. Он начал

уходить, но она заставила его вернуться.

— Я действительно извиняюсь. Ты не услышал меня тогда, и я не виню тебя, — она

дрожала. — Я не виню тебя ни на один чертов грамм. Просто... я была молода. У меня был

момент, когда я потерялась, понимаешь? Мне было больно. Дженсен был моим другом.

Ему было больно.

Мэддокс оттолкнул ее. — Ты думаешь, я бл*ть хочу слышать об этом? — Он начал

отступать к дому, а затем, передумав, придвинулся прямо к её лицу. — Нет, дай-ка

секунду подумать, расскажи мне все грязные детали. Моё лицо ли ты представляла, Габриэла, в то время как мой брат ласкал твою вишенку?

— Да, — резко сказала она, и Мэддокс вздрогнул, от неожиданности. — Тебя. Так

же, как я думала о тебе каждый день в течение десяти лет. Я не хочу говорить, что мне

жаль того, что случилось, потому что будто бы мне жаль за то, что есть Мигель, но бл*ть, Мэддокс. Я оступилась. И я никогда не прощу себя за всю ту боль, что причинила тебе.

Никогда.

— Хорошо, — сказал Мэддокс, кивая и немного отступая. — Хорошо.

Габи, играющая с кончиком своих темных волос, вдруг показалась гораздо моложе, гораздо симпатичнее девушки, которую он когда-то знал. — Я любила тебя, Мэд, — тихо

сказала она. — Любила.

Мэддокс почувствовал, как сжал кулаки. Ее слова только что все испортили. Что он

должен был сказать? Он тоже любил ее, вероятно, больше, чем она когда-либо могла себе

представить. Но если этого не было достаточно, то какой смысл говорить об этом сейчас.

Настал долгий момент тишины, он слышал ночных обитателей, копошащихся под

близлежащим кустом креозота. Койоты завыли один другому, претендуя на

принадлежащее им время.

Габриэла вздохнула и достала связку ключей из кармана.

— Завтра утром я заберу его. Пораньше.

— Хорошо, — ответил Мэддокс, глядя в сторону Возвышенности Скорпиона,

невидимой в темноте.

— Я оставила номер своего мобильного на холодильнике. Звони, если что-нибудь

случится со Священником.

Он не смотрел на нее.

— Конечно, Габриэла.

Она поколебалась, задержавшись еще на одну минуту, чтобы посмотреть, скажет ли

он что-нибудь еще. Но Мэддокс исчерпал эту тему. Все это было утомительно.

— Спокойной ночи, Мэддокс, — сказала она мягко, а затем залезла в свою «Версу», оставив его одного в темноте.

Глава 10.

Раздор-Сити, Территория, штат Аризона

1888

Было уже поздно, но у Анники не хватило души, чтобы закончить уроки. Дези де

Кампо прочел три главы «Происхождение видов» Дарвина и жадно задавал вопросы. Хотя

темнело, и она знала, скоро появится Мерсер, она, как учитель была в восторге от

энтузиазма Дези. Школа для Мексико-Американских детей Раздор-Сити закрылась.

Ученики обучались пятнадцатилетней девушкой (которая сама едва была грамотной) в

заброшенной лачуге на берегу Хасаямпы.

Благодаря Джеймсу, Анника донесла семье де Кампо, что она с удовольствием

уделила бы время любому ребенку, который захочет учиться. До сих пор, Дези был

единственным, кто пришел. Пять дней в неделю, за последний месяц, он с нетерпением

ждал, пока другие дети уйдут. Мальчик был удивительно пытливым умом. Анника только

надеялась, что у него будут те же возможности, что и у его сверстников.

— Что вообще означает «теория»? — Спросил Дези, с полной серьезностью

размышляя над словами.

Анника улыбнулась, отложив в сторону свой план урока на следующий день, и

присоединилась к нему на школьном полу.

— Научная теория, — объясняла она, — это вид объяснения, подтверждаемый

огромным количеством исследований, которые ведут к одному выводу.

Дези кивнул, пытаясь понять. — Так этот человек утверждает, что если ты выжил, то это потому, что ты лучший, так?

— В некотором смысле. В своей работе Дарвин описывает «выживание наиболее

приспособленных», специфическая идея, что в конкуренции за ресурсы планеты есть

победители и есть проигравшие.

— Так кто я? — Мерсер Долан прислонился к двери, непринужденно глядя на них

сверху вниз. — Победитель или проигравший? — усмехнулся он.

Анника почувствовала, что ее губы дернулись.

— Я не знаю мистер Долан. Почему бы Вам не рассказать о Ваших достоинствах,

чтобы мы могли сделать вывод? — она была рада, что сидела. Что-то внутри нее

мгновенно перевернулось, когда Мерсер вошел в комнату.

Мерсер, должно быть, пришел в школу, как обычно это делал. Его любимый

жеребец, Эксл, скорее всего в конюшне, около участка Лиззи Пост. Он не хотел, чтобы

какой-нибудь любопытный зевака узнал его лошадь, привязанную за школой поздно

ночью. Анника могла бы быть скомпрометирована. Она наблюдала, как он стоял и

принимал ее вызов. Для человека, который утверждал, что его мало что волнует, Мерсер

заботился о ней.

— Мистер Долан, — сказал Дези с явным благоговением. Анника задалась

вопросом, как Мерсер познакомился с мальчиком.

Мерсер подался вперед и взъерошил волосы. — Эй, сынок. Скажи своему отцу,

чтобы приберег немного той хорошей текилы, что он заимел на юге.

Дези кивнул: — Скажу, мистер Долан.

Мерсер поморщился.

— И перестань меня звать мистер Долан. Мой чертов брат мистер Долан. Я просто

Мерсер.

Мальчика это слегка шокировало.

— Хорошо, Мерсер.

Настало время ужина. Анника знала, мать мальчика будут искать, поэтому она

отправила его домой. Он был вне себя от радости, когда она настояла, одолжить ему

«Происхождение видов» до следующего понедельника.

Мерсер посмотрел ему вслед и покачал головой.

— Он несет эту чертову книгу, как будто это драгоценное сокровище.

Анника тогда встала, пригладив ладонями ее длинную юбку.

— Так и есть, — надменно сказала она ему, собирая оставшиеся книги. Она знала, что Мерсер не слишком много знал о начальном школьном образовании.