* * *

Ветер был встречным, и только через три дня «Шарлотта» смогла зайти в Ботанический залив. Но моряки, пехотинцы, офицеры и заключенные не кричали радостно, не смеялись и даже не улыбались, когда увидели впервые новую землю, которую приплыли заселять, проделав такой дальний путь. Впервые все они прореагировали одинаково: потрясенно замолчали.

Земля выглядела крайне пустынной, потрескавшейся от палящего солнца. Не было никаких ожидаемых зеленых пастбищ, и немногочисленные деревья оказались низкорослыми и чахлыми. Еще более устрашающе выглядели черные, полностью голые местные жители, которые воинственно размахивали копьями в сторону кораблей. Было очевидно, что встреча с белыми чужеземцами, ворвавшимися на их территорию, не доставила им удовольствия.

Большинство кораблей флотилии добрались до Ботанического залива раньше «Шарлотты», и отряд офицеров и пехотинцев уже сошел на берег, чтобы найти подходящее место для лагеря. Но заключенным не разрешили оставаться на палубе и наблюдать за процедурой. Их снова закрыли в трюмах.

Только через несколько недель Мэри услышала, что произошло в течение тех долгих дней, когда ее вместе с другими каторжниками держали взаперти под палубой в удушающей жаре. Их наверняка развлекла бы история о том, что местные жители не поняли, какого пола прибывшие офицеры, и попросили одного из них снять бриджи, чтобы показать им.

Оказалось, что капитан Артур Филип смог предотвратить враждебность туземцев с помощью бус и безделушек, но он был встревожен, обнаружив, что Ботанический залив не в состоянии принять более тысячи человек и всех животных. Почва не была плодородной, а источник воды находился в неподходящем месте. Поэтому он собрал небольшую группу, которая села в лодки и отправилась вдоль побережья на поиски более подходящего места. Остальные стали расчищать пространство, вырубая деревья на случай, если экспедиция не найдет ничего лучше.

Филип достиг места под названием Порт-Джексон, которое, как он понял по отчетам капитана Кука, было простой бухтой. Поскольку день близился к вечеру, он приказал своим людям грести дальше, проплывая между двумя огромными мысами, но как только они очутились внутри, то обнаружили, что это вовсе не бухточка, а огромная естественная гавань, самая лучшая изо всех, которые они когда-либо видели.

Восхищенный своей находкой — таким драгоценным местом с множеством закрытых бухт, деревьев и свежей воды, — он продолжал подгонять людей и достиг места, где было достаточно глубоко, чтобы корабли подошли к берегу. Он назвал это место Сиднейским заливом, в честь лорда Сиднея, государственного секретаря, которому он посылал свои депеши. Оказалось, что даже туземцы там более дружелюбные. Итак, Сиднейский залив стал тем местом, где должно было расположиться первое поселение в Новом Южном Уэльсе.


Мэри и другие заключенные ничего не знали обо всем этом. Они потели и задыхались в жарком трюме и были убеждены, что очутились в адской, неплодородной местности, населенной ужасными дикарями. Неудивительно, что многие считали долгое путешествие напрасным и думали, что должны умереть.

Лишь двадцать шестого января заключенные услышали, как поднимается якорь и шумят паруса, и снова обрели надежду на будущее. К тому времени как «Шарлотта» достигла Сиднейского залива, настала ночь и в темноте невозможно было что-либо увидеть. Заключенным не сказали, что лоцманский корабль «Сириус» приплыл намного раньше, днем, и офицеры сошли на берег, подняли английский флаг и провели простую церемонию, дав залп и произнеся тост за королевскую семью и за успех новой колонии. Но по радостным крикам экипажей, высадившихся в заливе, заключенные поняли, что именно здесь они и обоснуются.

Но каторжники не разделяли этой возбужденной радости, сидя в душной и зловонной темноте трюмов. Они чувствовали облегчение из-за того, что скоро снова будут ходить по твердой земле и спать в палатках, но они также испытывали страх, потому что новую тюрьму им еще предстояло построить, и не в самом ближайшем будущем, и они знали, что вряд ли снова увидят Англию и своих близких.


На следующее утро с первыми лучами солнца воздух наполнили звуки топоров, рубящих деревья, и женщины ринулись к люкам, чтобы выглянуть наружу.

— На вид лучше, чем то место, что было раньше, — сказала Бесси бодро.

— Оно действительно лучше, — согласилась Мэри. Утреннее солнце поблескивало в бирюзовом море, а на суше виднелось множество деревьев, и некоторые, более высокие, росли на холмах за заливом. Хотя в пределах видимости не было того, что можно назвать пастбищем, это место, несомненно, имело менее пустынный вид, чем Ботанический залив.

Глядя на все это, они заметили, как с «Дружбы» спускают лодки, в которые забираются мужчины-заключенные.

— Интересно, когда мы сойдем на берег? — проговорила Бесси нетерпеливо.

— Надеюсь, что скоро, — вздохнула Мэри. — Здесь, внизу, Шарлотте слишком жарко.


Прошла целая неделя, если не больше, прежде чем женщины сошли с кораблей. Тем временем как мужчины разбивали палатки, рубили деревья и строили амбары и ветряную мельницу, женщинам разрешили подниматься на палубу, но велели оставаться на кораблях, пока на берегу не приведут все в порядок.

Возбуждение росло с каждым днем. Это живо напомнило Мэри ожидание майского праздника дома. Женщины, у которых в запасе осталась еще хоть какая-то одежда, достали ее и перебирали, чтобы найти наиболее подходящую, но большинство из них, как и Мэри, имели только одно платье.

С какой-то вспыхнувшей вдруг щедростью женщины делились лентами, кусочками кружев и маленькими безделушками с теми, у которых ничего не было. Они помогали друг другу мыть головы и завивать волосы, и те, которые владели навыками шитья, с готовностью помогали тем, кто не умел шить.

До них дошло, что женщины на «Леди Пенрин» были заняты тем же. Их смех и непристойные комментарии долетали до «Шарлотты», и такелаж украшали гирлянды сохнущей одежды всех цветов радуги.


Хотя Мэри чувствовала такое же возбуждение, как и остальные женщины, она при этом еще и нервничала. Одного взгляда на «Леди Пенрин» было достаточно, чтобы понять, что все эти лондонские женщины более светские, чем она, и, несомненно, более привлекательные. На борту «Шарлотты» она выделялась, все восхищались ее способностью заступаться за других, ее чувством справедливости и тем, что она прекрасная мать. Само собой разумелось, что ее дружба с Уиллом защищала ее от возможных неприятностей со стороны его друзей. Она также пользовалась уважением у большинства офицеров и пехотинцев и даже завоевала доверие их жен и детей.

Но на берегу ей придется начать все сначала. Ей нужно все время быть начеку. Она боялась, что Мэри Хейден и Кэтрин Фрайер станут злословить о ней с каждым, кто готов слушать, и тешить свое самолюбие, унижая ее. Офицеры с других кораблей не окажут ей такого доверия и не дадут такой свободы, к которой она уже привыкла. Она станет простой маленькой рыбкой в большом пруду, и некому будет защитить ее и Шарлотту.


В воскресенье, третьего февраля, для мужчин-заключенных состоялась церковная служба, которую преподобный Ричард Джонсон провел в тени большого дерева. Вместе с остальными женщинами Мэри почти с благоговением наблюдала с палубы корабля за семистами мужчинами-заключенными, офицерами, пехотинцами и моряками, собравшимися для молитвы. Уилл тоже стоял там и казался выше и шире в плечах, чем большинство мужчин. Джейми Кокс находился рядом с ним. Он был таким маленьким, что по сравнению с Уиллом казался ребенком.

Копна рыжих волос, мелькнувшая в толпе, заставила Мэри присмотреться, и, к своему удивлению, она увидела, что это был Сэмюэль Берд. Посмотрев снова, она заметила рядом с ним Джеймса Мартина, безошибочно узнав его покатые плечи и большой нос.

Мэри была в восторге, как будто снова увидела членов своей семьи. Она предположила, что их посадили на один из других кораблей, отделив от Уилла, чтобы предотвратить бунт, который мог возникнуть.

Тенч стоял вместе с остальными офицерами, держа шляпу под мышкой, и расстояние между заключенными и офицерами напомнило Мэри, что теперь, когда их плавание подошло к концу, ее дружба с Тенчем вряд ли будет продолжаться.

Через три дня женщины сошли на берег. За последние несколько недель их волнение возросло, и, когда лодки повезли их к земле, Мэри так же заразительно хохотала, как и ее подруги. Было чудесно видеть всех такими счастливыми после трудностей плавания, с пылающими щеками и сверкающими глазами, словно толпу подружек невесты на свадьбе.

Мысли о том, что она сможет снова ходить по твердой земле, избавиться от запаха отхожих ведер и перестать бояться крыс по ночам, было достаточно, чтобы у Мэри учащенно забилось сердце. Но она понимала, что других каторжниц в основном возбуждал вид мужчин, стоявших на берегу.

Когда лодка подплыла ближе к берегу и Мэри ясно увидела ждущих их каторжников, она вдруг испугалась и крепче прижала Шарлотту к груди. Выражение на их лицах напомнило ей о том, как после многих недель плавания в порт Фоуэй заходил корабль. Тогда она замечала такие же голодные взгляды, хотя она в то время не понимала, почему мама всегда звала их с Долли домой. Но теперь ей все стало ясно.

В моряках чувствовалось какое-то своеобразное грубое обаяние, они были в форме, сильные, вымытые перед увольнительной на берег. Но эти мужчины, ждавшие женщин-заключенных, выглядели оборванными и грязными и больше походили на большую стаю одичавших собак, чем на человеческие существа.

Некоторые женщины начали кричать им непристойности, опускать воротники своих платьев ниже и посылать воздушные поцелуи. В лодке, направлявшейся с «Леди Пенрин», одна женщина стала во весь рост и задрала юбку, продемонстрировав свое интимное место.

Когда лодки коснулись пляжа и женщины начали выбираться из них, пехотинцы придерживали мужчин, но Мэри они показались не лучше каторжников. Они смеялись, подмигивали, хватали женщин за руки, и, безусловно, не было никакого смысла в том, что они стояли там и якобы защищали слабый пол.

Мэри протиснулась сквозь толпу, держа под мышкой люльку Шарлотты и второй рукой защищая ребенка, почти оглушенная свистом, непристойностями и криками: «Поцелуй меня!» Это было таким же опьяняющим, как те ярмарки и представления, на которых она побывала, но в то же время пугающим. Ей казалось странным, что офицеры просто стояли и смотрели на все это, после тех настойчивых попыток во время путешествия держать мужчин и женщин раздельно.

Причалили другие лодки. Женщины все прибывали, и шум стал громче, а толчки и пинки более агрессивными. Но женщины старались не меньше мужчин, а некоторые из них даже бежали к каторжникам, чтобы поцеловать и обнять их.

Мэри так хотелось снять ботинки и босиком пробежаться по песку, посмотреть на странных птиц, которые наблюдали за ними с деревьев, упиваться своей новообретенной свободой. Но она видела, что пока об этом лучше не думать: ей нужно оставаться в толпе из соображений безопасности.

Увидев маленькую группку отдельно стоящих женщин с детьми, Мэри ринулась к ним.

— Господи, помилуй нас, — выдохнула она. — Охрана теряет контроль над ситуацией.

Высокая женщина в простом темно-коричневом платье и шляпке, с маленьким ребенком на руках ответила:

— Мы недавно просили наших мужей отвести нас в безопасное место. Но они, похоже, отвлеклись.

Мэри поняла, что это жены и дети морских пехотинцев, и, поскольку на «Шарлотте» они проявляли к ней доброту, она предположила, что в этой группке отношение будет таким же.

— Я могу остаться с вами? — спросила она. — Я боюсь за своего ребенка.

Лицо женщины стало жестоким.

— Отправляйся к другим каторжницам со своего корабля. Там твое место.

Пристыженная, Мэри отвернулась и пошла прочь, понимая, что эта краткая встреча приоткрыла ей завесу в будущее.

Порядок немного установился только тогда, когда пехотинцы выстрелили сигнальной ракетой над головами заключенных. Женщин отвели в предназначавшиеся для них палатки. Но даже когда они шли рядом, Мэри подслушала комментарии и смешки, означавшие, что многие женщины слишком разволновались от вида возбужденных мужчин, так что вряд ли можно будет долго их контролировать.

Мэри, Бесси и Саре удалось остаться вместе, но другие три женщины, с которыми они делили палатку, были им незнакомы. Главная из них, назвавшая себя Полл Чипсайд[8], была высокой тощей женщиной с жесткими голубыми глазами, одетой в полосатое платье и потрепанную красную шляпу. Она положила возле колышка палатки ковровую сумку и сердито взглянула на Мэри и ее подруг.

— Пусть хоть одна из вас осмелится полезть сюда, и я разорву вам ноздри, — заявила она. Затем женщина обернулась к своим подругам, ожидая подтверждения, что она на это способна.