— Она сделала это с одной женщиной в Ньюгейте, — смеясь, сказала толстушка с изрытым оспой лицом. — Никогда не слышала, чтобы так кричали.

— Мы не воровки, — произнесла Мэри, — хотя осуждены именно за это.

Она испугалась: у всех трех женщин были хриплые голоса и очень отличающаяся от ее собственной манера разговора. Насколько Мэри знала, Ньюгейт был лондонской тюрьмой, пользовавшейся дурной славой, и предположила, что они именно оттуда.

— Держи это отродье от меня подальше, — проговорила злобно Полл, указывая на Шарлотту, — я терпеть не могу, когда кричат.

Наверное, им повезло, что лондонские женщины с нетерпением ждали момента, когда смогут выбраться из палатки. Положив свои одеяла, они исчезли.

Мэри села покормить Шарлотту, а Сара и Бесси ерзали на месте и тоже явно хотели поскорее уйти. Обе ее подруги выглядели теперь намного лучше, чем в Англии. Сара поправилась, у нее были розовые щеки и блестящие волосы, а Бесси, страдавшая лишним весом, когда они прибыли на «Дюнкирк», сбросила пару стоунов[9], и ее когда-то серый цвет лица посвежел и напоминал персик.

— Мы просто посмотрим вокруг, — сказала Бесси, прихорашиваясь. — Мы вернемся, когда узнаем, где будем получать еду.

Мэри так же, как и остальные, с нетерпением ждала, когда можно будет сойти на берег, но сейчас ей хотелось плакать. Было так жарко, что ее платье взмокло от пота, ей была нужна вода, чтобы попить самой и охладить Шарлотту. Всюду вокруг себя она слышала пронзительные, грубые голоса, но язык, на котором разговаривали, не был английским, насколько она знала. Мэри догадалась, что это ньюгейтский тюремный жаргон, который она уже слышала в Эксетере, поскольку эти странные слова показались ей знакомыми. Она не ожидала, что вдобавок ко всему ей придется учить новый язык.

На корабле Мэри точно знала, что от нее требовалось: она выполняла повседневные обязанности, которые редко менялись. Мэри была одной из двадцати женщин, и каждый знал ее имя и характер. Теперь ей придется жить среди двух сотен каторжниц, которых согнали вместе без определенных, четко сформулированных правил поведения. Она знала, что если Полл Чипсайд была примером того, чего можно ожидать от остальных женщин, то нужно искать в себе новые силы, чтобы выжить.

Мэри прижала Шарлотту к груди. По ее щекам покатились слезы, и она вспомнила слова, которые так часто слышала в церкви на Пасху:

— Господи, почему Ты оставил меня?


Темнота наступила неожиданно и застала Мэри врасплох. Оказалось, что здесь не бывает сумерек, как в Англии. Шум, который ближе к вечеру продолжал усиливаться, достиг своего пика.

Мэри собрала все свое мужество, чтобы выйти и осмотреть ряд женских палаток, найти своих старых подруг и достать воду и еду. Она заметила Джеймса Мартина с Сэмюэлем Бердом, но, хотя они махали руками и громко ее приветствовали, Мэри не подошла к ним, поскольку они стояли рядом с другими мужчинами угрожающего вида. Она все же попыталась присоединиться к общему веселью, но его разгульный характер заставил ее примкнуть к женщинам постарше, которые нервничали так же, как и она.

Снова и снова пехотинцы пытались разъединить мужчин и женщин, и иногда им это удавалось. Но когда стало темно, все попытки контролировать заключенных оказались бесполезными и парочки торопились в кусты.

Мэри как раз укладывала Шарлотту в колыбельку в палатке, когда вспышка молнии осветила весь залив. За нею последовали раскаты грома, оглушительные, как пушечные выстрелы, и Шарлотта закричала. Сверкала молния, и снова гремел гром, а затем полил дождь, самый сильный, какой только Мэри доводилось видеть. За считанные минуты утрамбованную землю смыло и вода рекой полилась в палатку.

Мэри ожидала, что буря хотя бы утихомирит разбушевавшихся каторжников, так как дождь потушил много костров, горевших вдоль пляжа. И все же, сжавшись под укрытием палатки, к своему ужасу она увидела, что буря еще более распалила людей. Каждая вспышка молнии освещала непристойные сцены: женщин, срывавших с себя одежду, мужчин, кидавшихся на них и бравших их тут же, в грязи. Но если эти действия и казались отвратительными, они, по крайней мере, происходили по обоюдному желанию. В других местах она видела мужчин, которые, как разъяренные животные, бросались на женщин и сбивали их с ног. Женщины убегали сломя голову, и их крики сотрясали весь лагерь. И так вели себя не только заключенные. Некоторые из мужчин были пехотинцами, и когда Мэри стояла, зажав от ужаса рот обеими руками, то она увидела, как старых женщин, слишком немощных и согнутых, чтобы убегать, сбивали с ног и насиловали.

Это походило на сцену из ада, которую она однажды видела на картине в воскресной школе в Фоуэе: мужчины, демоничные в своей похоти, женщины, распалявшие их радостными криками, и другие, кричащие от ужаса. Мэри увидела, как одна женщина, до неузнаваемости измазанная грязью, шатаясь, поднялась с земли, после того как ее насильник бросил ее, и на нее тут же набросился другой, а еще один стоял и ждал своей очереди.

Мэри не знала, что делать. Убежать из палатки было бы безумием, ее наверняка поймают; а если она возьмет Шарлотту с собой, девочку могут вырвать из ее рук и убить. И все же палатку нельзя было назвать надежной. Пока она колебалась, еще одна вспышка молнии осветила группку мужчин, идущих вдоль палаток и заглядывающих в каждую из них в поисках новой добычи.

Схватив Шарлотту из колыбельки, Мэри забилась в дальний угол палатки и сжалась там, соображая, в каком направлении безопаснее бежать. Направиться в глубь материка казалось лучшим вариантом: если повезет, там будут кусты, за которыми можно спрятаться, поэтому, обхватив Шарлотту одной рукой и придерживая платье другой, она стремглав бросилась под укрытие деревьев.

Мэри поранила босые ноги о пни сваленных деревьев и споткнулась о сухие ветки, но каким-то образом удержала ребенка. Однако как раз в тот момент, когда Мэри подумала, что благополучно спаслась от ада на пляже, она увидела перед собой двоих мужчин.

— Смотри сюда! — заорал один из них. — Свежее мясо!

— Не троньте меня! — закричала Мэри в ужасе, зная, что, куда бы она ни побежала, один из них все равно поймает ее. — Со мной ребенок!

— Не нужен нам твой ребенок, — сказал один из них. — Положи его и будь с нами поласковей.

Мэри издала дикий вопль и еще крепче прижала к себе Шарлотту. Но один из мужчин схватил ее за плечо и свалил на землю.

Лежа на спине и все еще держа Шарлотту, которая тоже вопила, Мэри обнаружила, что в качестве единственного оружия у нее остались ноги. Было слишком темно, но она почувствовала, что ее пятка уткнулась во что-то мягкое, и последовавший крик подтвердил, что она ударила мужчину в живот.

— Слезьте с меня, скоты! — кричала Мэри. — Там же полно женщин, которые хотят!

Один мужчина пригвоздил ее за плечи к земле, второй схватил ее за колени и с силой развел их в стороны. До нее доносился запах их пота и несвежее дыхание.

— Будьте прокляты! — выкрикнула она, все еще неистово лягаясь. — Помогите, кто-нибудь!

Мужчина, державший ее за колени, тянул ее к себе, а другой по-прежнему держал ее за плечи железной хваткой. Сквозь крик Шарлотты Мэри услышала, как кто-то продирается через кусты, но это ужаснуло ее еще больше, так как она подумала, что это еще один мужчина, который хочет присоединиться к тем, которые на нее напали.

— Отпустите ее! — проревел мужской голос, и она с изумлением узнала голос Уилла. Затем Мэри увидела мелькнувшую тень и услышала звук удара, и мужчина, собиравшийся изнасиловать ее, мешком упал на землю.

Послышался еще один громкий звук удара, и руки, державшие ее за плечи, разжались.

— Это моя женщина! — зарычал Уилл, одновременно помогая ей встать и обнимая ее.

— Ну-ну, — сказал он мягко, немного отодвигаясь, чтобы не придавить Шарлотту. — Теперь ты в безопасности.

Уилл взял Мэри за руку и увел оттуда. Она предположила, что он ударил тех мужчин какой-то дубинкой, но не стала оборачиваться, чтобы посмотреть.

— Они сделали это? — спросил Уилл, все еще тяжело дыша.

— Нет, — ответила Мэри. — Ты успел вовремя.

Уилл завел ее еще дальше в лес, и, когда они подошли к большому дереву, чтобы укрыться под ним от сильного дождя, он остановился и усадил ее.

— С тобой и малышкой ничего не случилось? — спросил он, садясь рядом с ней и обнимая ее.

— Вроде нет, — ответила Мэри, качая Шарлотту, чтобы успокоить.

И вдруг она расплакалась и плакала так, как никогда не плакала со дня суда. Все невзгоды и лишения, жестокость и унижения, которые она терпела так долго, казалось, выплеснулись наружу просто потому, что кому-то она не была безразлична и этот человек хотел ее успокоить.

— Теперь ты в безопасности, — шептал он, обнимая ее. — Я больше никому не позволю до тебя дотронуться.

Немного позже дождь перестал так же неожиданно, как и начался, и солнце вышло из-за туч. Мэри дала Шарлотте грудь, а Уилл по-прежнему обнимал ее. Они промокли насквозь и вымазались в грязи, но, по крайней мере, им не было холодно.

— Я пошел разыскивать тебя, когда начался этот кошмар, — объяснил Уилл. — Незадолго до этого я видел Сару и Бесси, и они сказали, что ты вернулась в палатку, чтобы уложить Шарлотту. Я должен был прийти к тебе еще тогда.

— Как только мы сошли на берег, я испугалась, — призналась Мэри. — Все просто сошли с ума.

— Да, их будто заразили безумием, — сказал Уилл тихим голосом. — Я никогда не видел ничего подобного.

— Как ты нашел меня?

Какое-то мгновение он молчал, и Мэри догадалась, что его совесть не совсем чиста.

— Я увидел, как несколько мужчин шныряли по всем женским палаткам, — сказал он наконец. — Я подумал, что если бы ты была там, то выбралась и убежала. Поэтому я пошел в ту сторону и услышал, как плачет ребенок.

— Теперь всегда так будет? — прошептала Мэри. Она дрожала от ужаса, и жуткие картины, которые она видела на пляже, все еще стояли у нее перед глазами.

— Я так не думаю, — ответил Уилл. — Завтра офицеры возьмут ситуацию под контроль, некоторых каторжников ждет порка, некоторых — кандалы, и все успокоится.

— Надеюсь, что ты прав, — сказала Мэри. — Но мне не нравится, что придется жить с этими лондонскими женщинами, они меня напугали до смерти.

— Тебя напугали? — поддразнил он. — Девушку, у которой достаточно смелости, чтобы просить мужчину жениться на ней?

— Я уже пожалела, что сделала это, — призналась Мэри. — Должно быть, это выглядело чересчур. Просто мне кажется, что у нас очень много общего, и ты мне очень нравишься. К тому же сегодня ночью стало ясно, что женщинам действительно понадобится защита.

— Это так, — сказал Уилл задумчиво. — Но я думаю, что нам, мужчинам, тоже нужна хорошая женщина рядом. Так что мы поженимся.

— Ты хочешь жениться на мне? — Мэри была так удивлена, что ее слезы тут же высохли.

— Ну я же не могу взять в жены одно из этих лондонских чудовищ с сифилисом вместо приданого, — сказал он, хмыкнув. — Ты была права, Мэри. Из нас с тобой получится хорошая пара. Им понадобятся рыбаки: много еды, которую они привезли с собой, пропало. Я думаю, что смогу выбить для нас отдельный дом. Мой ум немного острее, чем у большинства.

Мэри очень хорошо понимала, что это не признание в любви. Уилл говорил лишь о том, что она порядочная женщина и может быть ему полезной. И все же он подрался с теми мужчинами и защитил ее, он утешил ее, когда она так в этом нуждалась. Это место оказалось адом на земле, и она сомневалась, что сможет выжить одна. Мэри не ожидала романтической любви и не нуждалась в ней, ей было достаточно чувствовать себя в безопасности.


Через четыре дня после той страшной ночи преподобный Джонсон объявил Уилла и Мэри мужем и женой в тени большого дерева, где состоялась его первая служба. Они были не одни. Женились и другие пары, вероятно, по той же причине, что Мэри и Уилл.

На Мэри не было никакого свадебного наряда. Она одела то же самое поношенное, старое серое платье, недавно выстиранное, и вдела в волосы искусственный цветок, который, неожиданно сделав щедрый жест, одолжила ей Полл Чипсайд.

Мэри не ожидала ничего особенного ни от своего замужества, ни от этой новой страны. Через четыре дня, после того как они сошли на берег, она отметила, что подавляющее большинство каторжников оказались законченными лентяями и хитрецами. Они были готовы украсть все, что угодно, отказываясь работать на общее благо, и многие уже меняли свои пайки или личные вещи у пехотинцев на выпивку. Пехота оказалась ничуть не лучше, а офицерам не хватало организации, как и тем властям, которые занимались высылкой каторжников.

Уилл был прав, когда говорил, что некоторая часть еды испортилась. Им приходилось есть рис, кишащий личинками, а соленая говядина стала почти несъедобной. Инструменты оказались не лучшего качества, женской одежды было слишком мало, а мужчин-профессионалов катастрофически не хватало.