Когда ворота открыли, чтобы впустить повозку, в нос арестантам ударил запах. Это была не просто знакомая вонь человеческих испражнений, а скорее, символ того, что они очутились на самом дне Англии.

Даже Джеймс, шутивший и болтавший всю дорогу от доков, замолчал, когда повозка въехала в маленькое, мощенное булыжником пространство, похожее на туннель, в конце которого находились тяжелые двери. Два дородных тюремщика, которые открывали внешние ворота, закрыли и заперли их за повозкой, а затем, подняв каждый по дубинке, стояли рядом, пока возница отпирал и вытаскивал цепи, которыми заключенные были скованы друг с другом.

Мэри испытала ужас, когда их втолкнули в маленькую комнатку за двором. Она вспомнила, как другие женщины рассказывали ей в Сиднейском заливе, что тюремщики часто могли избить заключенных просто за заданный вопрос, а полный обыск был обычным поводом для того, чтобы их унизить. Еще она боялась того момента, когда ее разделят с мужчинами.

Но обыска не последовало, вероятно, потому, что они прибыли прямо с королевского военного корабля. У них только спросили имена, которые были тщательно записаны в реестр, и после недолгого ожидания их повели по проходу к другой двери.

Тут Мэри оглянулась на мужчин, которые шли за ней. Она ожидала, что здесь их разделят. Мэри хотела что-то сказать на прощание, но ожидание суда отдельно от них настолько пугало ее, что она не смогла выдавить из себя ни слова.

Тюремщик открыл дверь, и Мэри задохнулась от неожиданной волны теплого воздуха и солнечного света. Но если она не очень удивилась, оказавшись в открытом тюремном дворе, то зрелище, которое предстало перед ней, настолько ее ошеломило, что она остановилась как вкопанная.

— Господи всемогущий! — воскликнул Джеймс за ее спиной.

Хотя они были на тюремном дворе, представившаяся сцена скорее напоминала карнавальное шествие, чем место для наказания. Не меньше чем сотня людей бродили вокруг в хорошем расположении духа. Шум пьяного разгула был такой же, как в любой из тех таверен, которые они проехали по пути сюда.

Мэри протерла глаза, думая, что это галлюцинация. Что это за тюрьма, в которой не видно ни цепей, ни голодающих? Многие в толпе даже были прилично одеты: мужчины в париках, вышагивающие важно, как джентльмены, женщины в нарядах, усыпанных драгоценностями, которые показались Мэри бальными платьями. Одна женщина в бирюзовом сатине, окруженная мужчинами в бархатных и парчовых сюртуках, обмахивала себя веером из перьев, будто находилась на светской вечеринке.

Где же были те несчастные бедняги, которых они ожидали увидеть? Больные проститутки в лохмотьях и с пустотой в глазах, страдающие заблудшие молоденькие девушки и отъявленные подонки, покрытые шрамами, которые наконец получили по заслугам? Эти люди, которые праздно шатались по двору, пили и болтали, вряд ли были наказаны.

— Проходи, — сказал нетерпеливо тюремщик, подталкивая ее дубинкой. — Ты словно в тюрьме никогда не была.

— В такой — никогда, — отрезала Мэри, оглянувшись на мужчин, чтобы посмотреть на их реакцию. Они выглядели такими же пораженными и недоверчивыми, как и она.

Это гуляние не обошлось без выпивки. Мэри и ее друзья увидели, как какие-то люди выходят из двери и выносят полные до краев пивные кружки. Несколько женщин даже танцевали жигу, и им подыгрывал на скрипке мужчина с черной повязкой на глазу.

Отовсюду доносился шум. Мэри посмотрела вверх на серое здание тюрьмы и увидела большое количество людей, высовывавших головы из маленьких зарешеченных окошек и перекрикивавшихся с теми, кто был внизу или сбоку.

Тюремщик продолжал подталкивать новоприбывших вперед, и вдруг толпа замолчала и все глаза обратились на Мэри и на группу мужчин, пришедших с ней.

— Это они! — закричал кто-то. — Поприветствуем их!

Раздались восторженные и безумные крики приветствий, и Мэри вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. Она не видела никакой причины, по которой кто бы то ни было захотел бы приветствовать их. Наверняка их с кем-то перепутали.

Толпа шла к ним с криками «Добро пожаловать!», широкими улыбками и распростертыми объятиями.

— Для нас большая честь приветствовать вас в Ньюгейте. — Мужчина в покрытом пятнами черном сюртуке поклонился и взмахнул потрепанным цилиндром. — Здесь многие знают, что будут сосланы в Ботанический залив, и мы воспряли духом, услышав о вашем побеге.

— Они узнали о том, что мы сделали, — сказал недоверчиво Сэм, хватая Мэри за плечо, будто подумал, что сейчас лишится чувств от удивления. — Господи боже мой, я никогда не думал, что мы станем знаменитыми!


Известность явно не помешала тому, чтобы держать их взаперти, потому что ни Мэри, ни ее друзьям не дали возможности ни с кем поговорить, спросить, как все узнали о них или что-нибудь еще. Тюремщик подтолкнул их к каменной винтовой лестнице, и, пройдя наверх на пару пролетов, они очутились в камере и услышали, как за ними захлопнулась дверь.

Пораженные увиденным во дворе и приемом, который оказали им другие заключенные, они несколько минут молчали.

Мэри первой взяла себя в руки. Камера была очень маленькой, солома грязной, и свет проходил только через маленькое узкое окошко, расположенное слишком высоко, чтобы из него можно было выглянуть наружу. Но по сравнению с условиями на «Рембанге» и в госпитале в Батавии здесь было вполне сносно. По мнению Мэри, главным преимуществом было то, что они все остались вместе и в камере не оказалось чужих.

— Здесь лучше, чем я ожидала, — сказала она, первой нарушив тишину. — Но мне бы хотелось знать, почему эти люди во дворе не в кандалах.

— А это я тебе объясню, моя дорогая, — произнес Джеймс с усмешкой. — Все благодаря деньгам. Ты никогда не слышала рассказы людей в Порт-Джексоне, которые здесь побывали?

— Я слышала, но не могла их понять, — сказала Мэри, вспоминая лондонцев с их воровским жаргоном, которые разговаривали как иностранцы. К тому времени как она начала его разбирать, они от рассказов о своих бывших тюрьмах перешли к жалобам на новое место.

— Ну они рассказывали, что здесь платят за так называемые послабления, — объяснил Джеймс, пожав плечами. — В Дублине было то же самое. Что-нибудь суешь надзирателю — и твоих цепей как не бывало. А еще тебе могут принести еду из города.

Мэри кивнула. Она помнила, что с едой и питьем в Эксетере было то же самое.

— Я думаю, что если у тебя достаточно денег или хотя бы есть что-нибудь, что можно продать, то здесь можно заказать отдельную комнату с обслуживанием, — сказал Джеймс с приглушенным смехом. — Но поскольку у нас ничего нет, нам не на что особо рассчитывать.


Мужчины удрученно опустились на пол. Нат почти сразу уснул, и Мэри вспомнила о женщинах с «Дюнкирка». Некоторые из них умудрялись спать почти целые сутки, таким образом избегая жестокой реальности тюрьмы.

Мэри села, поправила свои цепи так, чтобы они не врезались в нее, и поджала колени под платьем. Опершись о стену, она подумала о тяжелой ситуации, в которой находились ее друзья.

Ее собственная судьба уже не имела для нее значения. Мэри желала смерти, чтобы избавиться от нравственных мучений. Она, возможно, окрепла физически по пути домой, но ее продолжало мучить невыносимое чувство вины из-за того, что она взяла с собой детей в такое опасное путешествие, которое привело к их смерти. Для Мэри было бы адом, если бы ее снова выслали в Новый Южный Уэльс, и она решила, что при первой же возможности она спрыгнет за борт.

Но мужчины не смирились с мыслью о повешении. Джеймс почему-то слепо верил в то, что находится в безопасности, потому что его срок к моменту побега уже был окончен. Сэм считал, что, если он проявит раскаяние, его выпустят. Билл и Нат просто пытались не думать о будущем. Они либо спали, либо разговаривали о чем-нибудь другом.

И все же встреча с Лондоном зажгла какую-то искру в Мэри. Она не вернула ей любовь к жизни и не облегчила ее горя, но отчетливо дала ей понять, в каком затруднительном положении находятся ее друзья.

Ни один из них не был плохим человеком, и они уже достаточно настрадались. Мэри не надеялась спасти их от виселицы, но, если бы она придумала, как добиться для них послабления тюремного режима, это, по крайней мере, сделало бы последние несколько недель их жизни более счастливыми.

Мэри размышляла над этим больше часа, а потом улыбнулась, потому что нашла выход.

— Чем вызвана такая ухмылка? — спросил Джеймс, придвигаясь поближе и присаживаясь перед ней на корточках.

— У меня есть идея, — сказала Мэри.

— Если в твоей идее присутствуют веревки и напильники, забудь о ней, — хмыкнул он. — Я уже просмотрел все наши вещи, пока мы были на «Горгоне». У нас даже ножа нет.

— Я рада, что ты не потерял свое чувство юмора, — сказала она, любовно потрепав его по осунувшемуся лицу. — Оно может пригодиться для моей идеи. Знаешь, я тут подумала: если мы знамениты, может, мы сумеем выжать из этого немного денег?

Нат продолжал спать, в тусклом свете он был похож на ребенка. Но Билл и Сэм приподнялись и сели. Джеймс лишь вопросительно поднял брови.

— Уилл думал, что сможет заработать на нашей истории, поэтому он так цеплялся за свой журнал, — объяснила Мэри. — А все эти истории еще достаточно свежи в нашей памяти. Так почему бы не продать их?

— Кому? — спросил Джеймс с сарказмом.

— Любому, кому интересно их послушать, — сказала Мэри, и в ней ожила та прежняя отчаянная женщина, которой она была когда-то, потому что снова увидела перед собой серьезную задачу.


До наступления темноты Мэри не представилось ни одной подходящей возможности, но на следующее утро, когда она услышала, как надзиратель обходит камеры, отпирая их по одной, чтобы забрать ведра, наполнившиеся за ночь, она собралась с силами, стряхнула солому с платья и поправила волосы, пока в замке поворачивался ключ.

— Давай сюда ведро! — крикнул надзиратель чуть громче, чем нужно. Он выглядел так же, как и тюремщики в Эксетере: толстый, рыхлый, с бегающими глазами и гнилыми зубами.

— Сколько за то, чтобы снять цепи? — спросила Мэри.

Надзиратель облизнул свои гнилые зубы и задумчиво окинул ее взглядом.

— Это зависит от кое-чего.

— От чего?

— От того, захочу ли я, — ответил он и загоготал.

Мэри угрожающе схватила его за грязную рубашку.

— Будет лучше, если ты захочешь, — прошипела она. — Мы дрались с каннибалами и убивали диких животных голыми руками, и нас собираются повесить за дерзкий побег из Нового Южного Уэльса. Поэтому мы не будем долго думать, прежде чем перегрызть тебе глотку. Так что, ты хочешь быть нашим другом или врагом?

Он в ужасе закатил глаза. Мэри не видела мужчин за своей спиной, но надеялась, что они делали, как она велела, и выглядели устрашающе.

— А ч-ч-что мне за это будет? — пробормотал тюремщик, заикаясь.

— Это зависит от того, как ты будешь себя вести, — сказала Мэри, потом отпустила его и мило улыбнулась. — Я хочу, чтобы ты пустил слух, что мы готовы принимать посетителей. Разумеется, за плату, которой будет достаточно для того, чтобы снять кандалы и заплатить за еду, питье и горячую воду для мытья.

Мэри блефовала. Она совершенно не представляла, заинтересуется ли кто-нибудь в тюрьме или за ее стенами их рассказами настолько, чтобы платить за них.

— Ну я не знаю, — проговорил надзиратель с перепуганным видом. — Ты говоришь, дрались с каннибалами?

— Да, и у них были стрелы с металлическими наконечниками вот такой длины, — сказала Мэри, широко разводя руками.

— Я подумаю, — пообещал он и отступил, собираясь запереть дверь.

Мэри схватила ночное ведро.

— Сначала вылей это, — приказала она и сунула ведро ему в руки. — И прополощи, прежде чем принести обратно. Я не выношу этого запаха.

Тюремщик ушел с кротким видом ребенка, которого послали за хлебом, и Мэри повернулась к мужчинам и засмеялась.

— Я думаю, мы с ним договорились, — сказала она.


К полудню с новоприбывших сняли кандалы, они ели пироги с бараниной, и у них в ногах стоял большой графин слабого пива. Надзиратель, которого звали Спинкс, был таким же изобретательным, как и жадным, и они уже приняли две группы посетителей по четыре человека. Все с жадным нетерпением хотели увидеть беглецов и услышать о каннибалах.

Джеймс был прирожденным рассказчиком, и он хорошо справлялся с задачей, украшая подлинные факты о местных воинах, которые гнались за ними на военном каноэ, рассказом о рукопашной схватке на суше.

— В их деревне десятки человеческих черепов, насаженных на колья, — вдохновенно врал Джеймс. — Мы видели груды человеческих костей. Они носят ожерелья из человеческих зубов и обтягивают человеческой кожей свои щиты.