— Ники, крошка моя, ты увиливаешь от ответа, — сказала Мария-Тереза. — Как это ты не знаешь, хочешь ли ты выходить замуж за этого, твоего Кли? Тебе следовало бы прояснить для себя собственные намерения.

— Но я и вправду не знаю, — возразила Ники. — Он сделал мне предложение только в воскресенье утром.

— Но сегодня-то уже вторник! — рассмеялась Мария-Тереза. — Пора, пора тебе разобраться в своих чувствах. Я думаю, что он надеется получить от тебя ответ по возвращении в Париж завтра утром. Не так ли? По моему мнению, ты должна сказать «да», дорогая. А что еще ты можешь сказать?

Ники улыбнулась француженке, ее дорогому другу с детских лет.

— Ах, Мария-Тереза, ты неисправимый романтик. А я ведь могу сказать «нет».

— М-м-м-да, пожалуй. С другой стороны, зачем тебе отказывать, если ты так влюблена в него?

— Почему ты так думаешь?

— Вижу по твоим глазам, моя крошка. Когда ты говоришь о нем, личико твое так и светится любовью.

Ники вздохнула.

— Поглядим. Полагаю, я приму решение в Провансе. В последние дни у меня не было времени подумать об этом. — Взглянув на часы, она воскликнула: — Ой, мне пора! Я обещала Йойо, что поужинаю с ним вечером, а у меня еще столько дел на сегодня. Спасибо за прекрасный обед. Бог даст, когда я вернусь из Прованса, с тебя уже снимут гипс, и я дам ответный роскошный ужин в «Реле-Плаца» в твою честь.

— Вместе с Кли, я надеюсь.

Ники кивнула.

— Вместе с Кли.

— А если мы все-таки не сможем отобедать, позвони мне перед отъездом в Штаты в конце сентября. Обещаешь, Ники?

— Обещаю. Не беспокойся. Но обед у нас будет непременно. Обязательно. — Наклонившись, Ники поцеловала Марию-Терезу в щеку. — Не надо, не вставай. Я сама найду дорогу.

— Оревуар, дорогая.

— Оревуар. Всего наилучшего.

Ники захлопнула за собой дверь и сбежала вниз по крутой лестнице. Выскочив на улицу, она повернула направо, надеясь поймать такси, и наткнулась на группу мужчин, выходивших в этот момент из ресторана расположенного рядом с домом Марии-Терезы.

— О, пардон, — воскликнула она, налетая на одного из них.

— Ничего, мадемуазель, — ответил человек и обернулся.

У Ники потемнело в глазах — перед ней стоял Чарльз Деверо.

— Боже мой!

Шагнув к ней, Чарльз схватил ее за руку и затолкнул в машину, ожидавшую у тротуара.

— Бернар, Хаджи, оревуар, — крикнул он и сел следом.

— Что происходит, куда ты меня везешь, Чар…

— Тихо, — шепнул он, оборвав ее. — Ни слова больше.

36

Они стояли друг против друга в гостиной неряшливой квартиры, куда он привез ее.

— Ради Бога скажи мне, что ты делаешь в таком захолустье, как Бельвилль? — спросил Чарльз. — Я глазам своим не поверил, когда увидел тебя. Что ты здесь делаешь?

— Прежде чем я отвечу на твои вопросы, — закричала Ники, — хотелось бы задать парочку своих!

Он кивнул.

— Хорошо. Я отвечу, если смогу.

— Сначала, ты заталкиваешь меня в машину, которая несется по Парижу, сворачивает на какую-то улицу, названия которой я не успеваю рассмотреть, а потом тащишь меня в этот дом. У меня нет ни малейшего представления, где я нахожусь. Где мы, могу я узнать?!

— Это квартира на улице Жоржа Берже, северо-восточнее Триумфальной арки, за парком Монсо, рядом с бульваром де Курсель.

— Почему ты запихнул меня в машину?

— Я не знал, что ты можешь сказать от неожиданности. Проще было привезти тебя сюда. А теперь говори, почему ты здесь. Бельвилль не самое лучшее место в городе. Ты что, готовишь репортаж? Интервьюируешь местных жителей?

— Нет, а что ты вообще имеешь в виду? Здесь и правда есть о чем рассказать?

Чарльз пожал плечами.

— Откуда мне знать.

— Но ведь ты первый об этом заговорил!

— Потому что я представить себе не могу, что привело тебя сюда, только и всего. Это арабский квартал, тут полно иммигрантов из Северной Африки. Впрочем, ты должна была знать это и без меня.

— Я навещала Марию-Терезу Буре, француженку, которая меня нянчила, когда я была маленькой. Я как-то рассказывала тебе о ней.

— Что-то припоминаю.

— Она переехала в Бельвилль, потому что ее друг живет здесь. Они решили быть вместе.

— Он что, марокканец, тунисец, алжирец?

— Не знаю, я его никогда не видела. — Ники тотчас вспомнила кускус, который на прошлой неделе Мария-Тереза заказывала на обед из ресторана под названием «Танжир». Она воскликнула: — А тот ресторан, из которого ты выходил, он североафриканский, так?

— Марокканский.

— Почему ты привез меня сюда? — опять принялась за свое Ники.

— Не хотелось разговаривать посреди улицы.

— А нам есть о чем разговаривать? — Она пристально посмотрела на Чарльза и добавила: — Ты мог бы мне доверять. Я бы тебя не предала. В Мадриде я дала тебе честное слово. Вот видишь, тебе не было необходимости умирать вторично.

— Ты ошибаешься. Я полностью доверяю тебе, Ники.

— Все думают, что ты был на том маленьком частном самолете, который взорвался в Мадриде на прошлой неделе. Мне сказали, что ты погиб в результате взрыва.

Пораженный заявлением Ники, Чарльз метнул на нее острый взгляд.

— Кто сказал тебе о самолете?

— Филип Ролингс.

Он заглянул ей прямо в глаза.

— Ты виделась с Филипом?

— Да. На этой неделе я летала в Лондон. В понедельник. Я ездила навещать твою мать, она была буквально раздавлена. Она стала сомневаться в том, что ты покончил жизнь самоубийством. Я приехала к ней обедать. Хотела убедить ее, что тебя нет в живых…

— Почему она стала сомневаться?

— Из-за фотографий. Тех, с телеэкрана. Твоих фотографий.

— Ясно. Продолжай.

— Я разговаривала с ней около часа, и мне удалось наконец убедить ее, что ты мертв. И тут явился Филип. Он и сказал нам о том, что ты погиб, и объяснил твоей матери, что я была права. — Ники повторила рассказ Филипа, но не стала упоминать Фрэнка Литтлтона.

Когда она закончила, Чарльз кивнул и задумался.

— Полагаю, что Филип узнал о взрыве самолета от старого приятеля в разведке. Я знаю все о британских устоях и узах дружбы между выпускниками элитарных учебных заведений. — Показав на кресла, Чарльз сказал: — Давай присядем. Так, думаю, нам будет удобнее.

Когда они сели, он продолжил:

— Ты ошибаешься, считая, что я разыграл свою гибель, взорвав самолет. Если честно, я действительно должен был быть там, если бы не перемена в планах в самую последнюю минуту. Мне понадобилось задержаться в Мадриде — дела. И поскольку освободилось место — мое место, — его занял Хавьер. Самолет направлялся в Гибралтар, там живет его сестра. Он хотел погостить у нее в выходные.

— И ты подозреваешь, что самолет взорвали? Что кто-то пытался убить тебя?

— Не подозреваю. Я знаю, что это так.

— Кто?

— Не уверен, хотя предположения имею.

— «Моссад»?

Чарльз нахмурился.

— Почему ты говоришь об израильской разведке?

— Филип сказал, что это они могли взорвать «Фалькон», что они охотятся за тобой.

Чарльз промолчал.

— Я ничего не сказала твоей матери и Филипу. И даже не упомянула, что мы виделись с тобой в Мадриде. Была очень осторожна во всем, что говорила и делала. — Ники глубоко вздохнула. — И знаешь, я думала, что ты жив. Верила в это. Чувствовала, что ты не погиб. Так что навредить тебе, поставить под угрозу твою жизнь, я никак не могла.

Чарльз по-прежнему молчал.

— Филип сообщил одну странную новость, — торопливо продолжала Ники.

— Какую именно? — Чарльз вскинул бровь.

— Он сказал, что человек, который сообщил ему в понедельник о происшествии в Мадриде — о твоей гибели, я имею в виду, — полагает, что ты террорист.

Чарльз не шелохнулся. Лицо его снова стало задумчивым. Наконец он посмотрел на Ники в упор и произнес:

— Тот, кто для одних террорист, для других — борец за свободу.

Ники покачала головой.

— Извини, конечно, но я не понимаю, к чему ты клонишь.

— Все зависит от точки зрения, не так ли?

— Так вот оно что. — Ники долго смотрела на Чарльза, потом произнесла: — То есть ты хочешь сказать, что ты и вправду террорист?

— Ну конечно же, я не террорист!

— Ты британский агент, который ушел на нелегальное положение, — с облегчением воскликнула Ники. — Ты проник в террористическую организацию на Ближнем Востоке. Так?

— Нет, не так.

— И ты не британский агент?

— Нет, и никогда им не был. Ни двойным, ни тройным.

— Ты мне лгал тогда, в Мадриде?

— Да.

— Почему?

— Потому что не хотел говорить правду.

— Какую еще правду?

— Я и в самом деле связан с одной организацией на Ближнем Востоке, Ники.

— Как она называется?

— «Аль-Авад», что значит «возвращение».

— Я знаю, что это значит, — крикнула Ники, в ужасе отпрянув. — Это значит возвращение на родину, в Палестину. — Она подалась вперед и добавила с нажимом: — Это террористическая организация. Палестинская террористическая организация. Я кое-что слышала о ней, хотя она не так известна, как «Абу Нидал» или другие подобные группировки.

— Мы не террористы, — выпалил Чарльз.

— Как же, рассказывай! Что ты для них делаешь? — наступала Ники, возвысив голос. — Убиваешь детей и женщин, невинных людей?

— Говорю тебе, что я не террорист, — прервал ее Чарльз. — Я имею дело с деньгами, финансовыми вопросами.

Ники, сверкнув глазами, крикнула:

— Вот уж не обязательно палить из «Калашникова» или «Беретты», чтобы быть террористом. Деньги, которыми ты занимаешься, идут на варварские убийства. Это что — не терроризм?

— Ники, Ники, ты что же думаешь, что британская секретная служба, ЦРУ, «Моссад» или французская Дэ-эс-тэ лучше? Все они хороши. Везде то же самое. Все лгут, обманывают, убивают и умирают — во имя чего, спрашивается? Говорят, во имя патриотизма. Так вот, палестинские борцы за свободу — тоже патриоты.

— Побереги свое красноречие! — взорвалась Ники, не веря своим ушам. — Подумать только, Чарльз связался с палестинцами. Вот уж никогда не предполагала! — И все же она взяла себя в руки, понимая, что ни ее прошлые отношения с Чарльзом Деверо, ни чувство ярости и гнева не должны помешать ей. Чувства не должны мешать мысли. «Думай головой, — сказала она себе, — задавай вопросы, докопайся до сути. Разреши загадку Чарльза Деверо раз и навсегда».

— Зачем тебе все это? — спросила она. — Ради денег? Ради чего?

Чарльз отпрянул с презрительным выражением лица и с горечью проговорил:

— Как же плохо ты меня знаешь, Ники, если считаешь, что меня можно купить. Я работаю на эту группу потому, что верю в нее, верю в ее цели.

— Ты веришь в их цели?! — Ники зло прищурилась. — Ты хочешь сказать, что разделяешь их идеологию? Да?

— Да, именно это я и хочу сказать.

— Но почему? И почему ты? Англичанин, аристократ. Никак не пойму.

— Ты действительно хочешь понять?

— Что за глупый вопрос, конечно, хочу.

Чарльз откинулся в кресле, положил ногу на ногу и внимательно посмотрел на нее.

Ники вдруг заметила, что на нем коричневые контактные линзы. Они и в самом деле меняли внешность. Он показался ей совершенно непохожим на того Чарльза Деверо, которого она когда-то любила.

Подумав несколько секунд, он сказал:

— Причиной всему — мужчина, которого я любил…

— Мужчина!

— Нет-нет, Ники, ты совсем не то подумала. — Чарльз усмехнулся и продолжил: — Итак, я любил мужчину, а он любил меня, вот почему я оказался в рядах «Аль-Авад», защищающей дело палестинцев. Его любовь, его влияние на меня, его величие — все это вместе взятое повлияло на меня таким образом, что я воспринял его убеждения и пошел по его стопам.

— Он палестинец, так?

— Он был палестинцем.

— Он умер?

— К несчастью, да.

— Кто он такой?

Прежде чем дать ответ, Чарльз поколебался, но совсем недолго.

— Мой отец. Он был моим отцом.

Ники как громом поразило. Наконец она смогла пролепетать:

— Ты хочешь сказать, что Генри Деверо — не твой отец?

— Да.

— Анна тебя усыновила?

— Нет. Анна — моя мать.

— Твоя настоящая мать?

— Да. Точно так же, как Найеф аль-Кабиль — мой настоящий отец.

— У Анны Деверо был роман с палестинцем? — В голосе Ники прозвучало недоверие.