Джудит Макнот - Помнишь ли ты…

— По-моему, ты переоцениваешь влияние «Инкуайрера», — усмехнулась Кори, но ей недоставало убежденности. Во всем, что касалось бизнеса, Диана проявляла недюжинную проницательность, возможно даже талант, и, хотя была осторожна, никогда не искала неприятностей там, откуда их не стоило ожидать.

— Сегодня у меня на автоответчике оказалось несколько сообщений — я прослушала их, когда переодевалась перед ужином. Новость о Дэне стала самой сенсационной в шестичасовом выпуске студий Си-би-эс и Эн-би-си.

Кори пала духом и одновременно почувствовала гнев и сожаление от столь бесцеремонного вторжения в личную жизнь сестры, — И ты считаешь, что вся эта шумиха вокруг предательства твоего жениха, разорвавшего вашу помолвку, повлияет на популярность журнала?

— Он не разрывал нашу помолвку. Кори. Он расстался со мной ради другой. Подавляющее большинство наших читателей составляют женщины, и весь наш успех строится на убеждении читательниц в том, что Фостеры всегда поступают правильно. Женщины, которые следуют нашим советам, уверены, что это принесет гармонию и красоту в их дом, удовлетворение и радость.

— Но ведь так оно есть!

Диана повернулась на бок и наконец взглянула на Кори.

— Скажи, если бы ты была матерью, которая желает, чтобы ее семейная жизнь наладилась, стала бы ты верить обещаниям женщины, которую только что променяли на восемнадцатилетнюю модель-блондинку из Италии? Наши конкуренты будут подбрасывать любое топливо в этот огонь, лишь бы не дать скандалу утихнуть. Мне прощали даже то, что я не замужем, не имею ни детей, ни собственного дома, — до тех пор, пока я была помолвлена с Дэном. Беда в том, что я была обязана добиваться всего, что мы обещаем в «Красивой жизни», проповедуя и советуя. А теперь, после случившегося, со стороны может показаться, словно мы ради денег пытаемся навязать нелепые фантазии невинным читателям. Наши доходы пойдут на убыль, вот посмотришь.

Кори просто не могла смириться с мыслью о влиянии личной неудачи Дианы на уровень доходов корпорации; ее разум бунтовал против подобных сравнений, а артистическая натура протестующе вопила о том, что красота и эмоции всегда отступают на задний план, когда в деле участвуют бухгалтеры. Более того, Кори заподозрила, что Диану больше беспокоит репутация журнала, чем потеря любимого человека.

— Признайся, — нерешительно начала Кори, — что тебя тревожит сильнее — неверный жених или финансы компании?

— В эту минуту?

— Да, прямо сейчас.

— Бизнес, — призналась Диана, — В таком случае тебе повезло, что ты не вышла замуж за Дэна.

— Потому, что он стал бы изменять мне и после свадьбы? — растерянно предположила Диана.

— Нет, потому что вряд ли ты была по-настоящему влюблена в него. Я попыталась сегодня встать на твое место и поняла: если бы Спенс обошелся со мной так, как Дэн с тобой, я обезумела бы от боли и ярости, но даже не вспомнила бы о делах.

Она ждала, что Диана подтвердит или опровергнет ее догадку, но почувствовала неуверенность, когда сестра не сделала ни того, ни другого. Вместо этого Диана села, подтянула колени к груди, обхватила их руками, словно защищаясь, и превратилась в тугой клубок.

— Похоже, я не способна любить кого-нибудь так, как ты любишь Спенса.

Кори с растущей тревогой смотрела на нее. Диана была и оставалась человеком, от которого Кори получала больше всего любви и поддержки.

Мысль о том, что уверенность и самооценка Дианы каким-то образом настолько поколебались, что заставили ее сомневаться в собственной способности любить, оказалась невыносимой для Кори.

— Диана, — отчетливо и твердо выпалила она, — ты мелешь чепуху!

— А если это не чепуха?

— Здесь не может быть никаких «если»! Неужели тебе никогда не приходило в голову, что после смерти отца у тебя не хватало времени ни на что, кроме работы? Что тебе было просто некогда встречаться с мужчинами? Что, возможно, ты примирилась с Дэном, который тебе «нравился», только потому, что не нашла того, кого могла бы любить?

Диана пожала хрупкими плечами:

— Какую бы ошибку я ни совершила, теперь она заметно отразится на популярности журнала и на всех нас.

— Ты собиралась стать женой нелюбимого человека — вот в чем твоя ошибка.

— Как жаль, что теперь я не могу выйти замуж за любимого!

— Черт бы тебя побрал, Коул! — Кэлвин вскочил со стула и принялся раздраженно вышагивать перед камином по маленькой гостиной. — Ты попусту отнимаешь у меня время, толкуя о доверенностях и акциях, когда единственное, о чем я мечтаю, — подержать на руках твоего ребенка! Неужели я прошу слишком многого — вспомни обо всем, что я сделал ради тебя! — С безжалостной решимостью он улучил момент и сменил тактику принуждения, взывая к совести племянника.

Коул слушал его в мрачном молчании и с растущим гневом. Взволнованная тирада Кэла многократно превосходила все прежние заявления на ту же тему.

— Если бы не я, ты до сих пор куковал бы в доме своего отца, как его дед и прадед, пытаясь свести концы с концами. А теперь ты разъезжаешь на «роллс-ройсе», у тебя есть личный самолет! — Ткнув для пущей важности указательным пальцем себя в грудь, Кэл продолжал. — Я всегда верил в тебя, Коул. Это я посоветовал тебе поступить в колледж. Я выдержал бой с твоим отцом, и, когда он не стал меня слушать, это я отдал тебе все деньги, чтобы ты получил приличное образование! — Кэл застыл на месте, развернулся и направился в кухню. — Пора принимать лекарство, — объявил он, — но я не закончил. Сиди здесь и жди меня.

Коул молча наблюдал, как дядя обходит старое тяжелое кресло с вытертой обивкой и столик, заваленный журналами. День выдался неудачным, и, похоже, вечер не предвещал ничего хорошего. С делами на западном побережье Коул управился на несколько часов раньше, чем ожидал, и, предвкушая приятное времяпрепровождение в обществе дяди, позвонил одному из своих пилотов и велел ему приготовиться к вылету в Техас. С этой минуты и начались неприятности.

Поднялся ветер, полет проходил невероятно трудно, и диспетчер посоветовал пилоту облететь массивный грозовой фронт, надвигавшийся со стороны Аризоны. Этот крюк занял больше часа, привел к вынужденной посадке в Эль-Пасо, а потом ввиду перегруженности местного аэропорта там пришлось просидеть еще час. Потеряв два часа, летчики Коула наконец взяли курс на Риджвуд-Филд, а Коул уже в шестой раз пытался созвониться с Кэлом, чтобы попросить встретить его в аэропорту. В конце концов он выяснил, что на линии неполадки.

Поскольку телефонная служба в районе, где жил дядюшка, отличалась вопиющей независимостью, а Кэл частенько отвечал ударом на удар, урезая на одну тридцатую часть месячную абонентскую плату за каждый день, когда его телефон не работал, Коул предполагал, что компания отомстила привычным способом — отключив телефон дяди.

Когда Коул вышел из самолета, жара и духота облепили его, как пластиковый пакет. В довершение всех бед Коул был вынужден взять напрокат машину в крошечном аэропорту, чтобы добраться до ранчо.

Риджвуд находился всего в сорока пяти милях от Кингдом-Сити, который, в свою очередь, располагался сорока милями восточное ранчо Кэла. Выстроенный тридцать лет назад посреди пустоши, Риджвуд-Филд был преимущественно базой буровых компаний, которые привозили сюда оборудование для ремонта нефтяных и газовых скважин, рассеянных по округе. Самолетам приходилось трястись по ребристой, как стиральная доска, взлетной полосе, принадлежащей компании «Техасские авиалинии», которая совершала рейсы от силы дважды в неделю с редкими пассажирами на борту.

В дополнение к единственной бетонной взлетной полосе, давно нуждающейся в ремонте, Риджвуд-Филд предлагал пассажирам белое металлическое здание аэропорта. В нем отсутствовали кондиционеры, удобства ограничивались двумя «комнатами отдыха», стойкой бара и поцарапанным столом, возле которого доведенные до отчаяния путешественники могли попытаться взять напрокат одну из двух машин, принадлежавших Риджвудской компании аренды автотранспорта, — оформлением аренды заведовала жизнерадостная плотная женщина, одновременно исполнявшая обязанности официантки. Табличка у нее на груди свидетельствовала, что эту трудолюбивую особу зовут Робертой.

Роберта вытерла ладони о передник, вытащила из стола договор аренды и вежливо осведомилась, какую из машин предпочитает Коул — черную с неисправным глушителем или черную с плохими шинами.

Коул подавил раздраженный возглас и нацарапал свое имя на бланке.

— Мне ту, что с неисправным глушителем. Роберта одобрительно кивнула:

— В ней как раз работает кондиционер, так что вы не успеете свариться заживо. Удачный выбор.

В то время Коул готов был согласиться с ней, но теперь… Когда Кэл вернулся в гостиную и принялся настаивать еще упорнее, Коул пожалел, что не взял другую машину — из-за прокола шины он мог бы отсрочить приезд к дяде.

— Предлагаю тебе сделку, — заявил Кэл, рухнув в кресло напротив племянника. — Ты привозишь ко мне жену, способную родить тебе детей и готовую на это, а я отписываю тебе акции в первую годовщину вашей свадьбы. В противном случае я завещаю все свое имущество детям Тревиса. Вот мое условие — соглашайся или уходи.

В ледяном молчании Коул выдержал его взгляд и стал медленно перелистывать журнал, лежащий у него на коленях. В свои тридцать шесть он возглавлял транснациональную корпорацию, в которой работало сто двадцать пять тысяч служащих, и, по самым скромным подсчетам, стоил не менее двенадцати миллиардов долларов. Коул полностью контролировал свою деловую и личную жизнь — все, кроме одного-единственного семидесятипятилетнего старика, который всерьез угрожал завещать половину компании Коула Тревису, ничтожеству, неспособному управлять даже крошечным филиалом без постоянного надзора Коула. Он так и не поверил, что дядя способен предать его, отобрав половину корпорации, созданной рабским трудом племянника, хотя ему не понравился тон, которым была высказана угроза. Но едва Коул убедил себя, что Кэл блефует, он с запозданием заметил, что на каминной полке, где всегда стояло полдюжины фотографий родственников в рамках, теперь теснился еще десяток снимков — все они изображали членов семьи Тревиса.

— Ну что? — напомнил о себе Кэл, гнев которого на время уступил место нетерпению. — Как тебе мое условие?

— По-моему, — процедил Коул, — ты предъявил мне не только нелепое, но и безумное требование.

— Ты считаешь брак «безумием»? — переспросил Кэл, и у него на лице вновь появилось угрожающее выражение. — Вся наша чертова страна катится в пропасть, и только из-за того, что твое поколение попирает наши добрые старые безумные традиции — такие, как брак, дети и ответственность!

Когда Коул отказался вступать в спор по этому поводу, Кэл указал на большой поцарапанный журнальный столик, заваленный, как и все другие столы в комнате, десятками журналов. Летти, экономке Кэла, не удавалось содержать их в порядке даже с помощью непрестанных сражений.

— Если ты мне не веришь, загляни в журналы. Вот, — заявил Кэл, выхватывая экземпляр «Читательского дайджеста» из стопки с краю. — Ты только посмотри! — Он потряс журналом небольшого формата в синей обложке с ярко-желтым заголовком, а затем запрокинул голову, глядя сквозь очки с бифокальными стеклами, и вслух прочитал название:

— «Обман в наших школах. Скандал национального масштаба». Если верить этой статье, — продолжал он, уставясь на Коула так, словно обвинял его в этом скандале, — восемь из десяти учащихся старших классов постоянно прибегают к обману. Автор пишет, что нравственные нормы стали настолько низкими, что многие ученики уже не знают разницы между хорошим и плохим!

— Не понимаю, какое отношение это имеет к нашему разговору.

— Не понимаешь? — переспросил Кэлвин, закрыл журнал и снова запрокинул голову, вглядываясь в текст на обложке. — Тогда, может быть, вот эта статья по теме. Знаешь, как она называется?

Вопрос был явно риторическим, и Коул просто посмотрел на дядю в раздраженном ожидании.

— «То, чего женщины не знают о современных мужчинах». — С отвращением швырнув журнал на столик, он перевел взгляд на Коула. — А я желаю узнать, что такое стряслось с вами, молодыми людьми, если вдруг мужчины перестали понимать женщин, а женщины — мужчин и никто из вас не чувствует необходимости вступать в брак, беречь его и растить добрых, богобоязненных детей!

Коул продолжал листать журнал, а ярость его постепенно нарастала.

— Как я уже говорил тебе прежде, ты едва ли вправе читать нотации о ценности брака и потомства — ведь у тебя самого никогда не было ни жены, ни детей!

— К моему глубокому сожалению, — возразил Кэлвин, порылся в кипе журналов и вытащил один из последних номеров бульварной газеты. — Вот, ты только посмотри! — воскликнул он, указывая костлявым пальцем на первую страницу и потрясая ею перед лицом Коула.