Оказывается, прежде балы посещали лишь избранные представители наиболее известных техасских фамилий. Наряду с любопытными фактами в статье содержалась информация о том, что с первого аукциона до нынешних дней лоты, предназначенные для прекрасной половины человечества, всегда демонстрировали дамы.

В попытке искупить вину перед миссис Кэнфилд и Делбертом, Коул придвинул к ним каталог и ткнул в него пальцем.

— Судя по всему, с этим балом связано немало интересных обычаев, миссис Кэнфилд.

Мать Делберта восприняла внезапную перемену его настроения опасливо, но с надеждой. На вид ей было лет восемьдесят, кожа лица казалась нежной, как у китайской статуэтки, а грудь надежно придавили несколько нитей жемчуга.

— Многим из этих традиций не менее ста лет, — сообщила она.

Коул ободряюще кивнул:

— Здесь говорится, что лоты, представляющие особый интерес для женщин, показывают не на манекенах — их демонстрируют гостьи аукциона.

— Этот обычай вполне оправдан, — кивнула старуха, с девическим удовольствием хватаясь за знакомую тему. — Видите ли, когда балы еще только затевались, предполагалось, что для тех женщин, которые демонстрируют меха или драгоценности, мужья выкупят эти веши.

— Похоже на хитроумное вымогательство. — с легкой усмешкой заметил Коул.

— Вот именно! — без малейшего стеснения подтвердила его собеседница. — Благодаря этому цены повышались, что и требовалось для благотворительного аукциона. Когда мы с отцом Делберта только что поженились, я выбрала для показа на аукционе огромную рубиновую брошь. Естественно, я предполагала, что Харольду известна традиция, но увы — я ошиблась. Я была так разочарована и смущена!

— Сожалею, — произнес Коул, не сумев придумать ничего другого.

— Гораздо сильнее об этом сожалел Харольд на следующий день, — заметила миссис Кэнфилд с коварной улыбкой. — А мне целую неделю было стыдно появляться в кругу подруг.

— Так долго? — пошутил Коул. Она кивнула:

— Именно столько времени понадобилось Харольду, чтобы найти точно такую же рубиновую брошь в Нью-Йорке и выписать ее сюда.

— Понятно…

С этими словами Коул прекратил бессмысленный разговор. Он вновь открыл каталог и принялся рассматривать еще не распроданные предметы, пытаясь вычислить, сколько пройдет времени, прежде чем он сможет покинуть бальный зал и вернуться к кипе корреспонденции, ждущей его в номере. Под заголовком «Для дам» он насчитал двенадцать лотов — сплошь драгоценности и меха. Рядом с наименованием каждого из них стояла пометка: «Демонстрирует такая-то».

Последний предмет в этом списке привлек его внимание — он был пожертвован местным ювелиром, а «демонстрировать» его предстояло мисс Диане Фостер. В каталоге говорилось, что этот лот — «великолепное ожерелье и серьги из идеально подобранных темно-лиловых аметистов, окруженных белыми бриллиантами чистой воды в пятнадцать каратов, оправленных в золото. Из коллекции покойной графини Вандермил, около 1910 г.».

Коул поднял глаза от каталога и взглянул на Диану. Она беседовала с Кори и выглядела совершенно спокойной, но была заметно бледнее, чем прежде. Он знал, с каким трудом далось ей появление в зале, а теперь понял, сколь ужасна для нее перспектива демонстрации ожерелья.

Мисси Десмонд, разглядывая собственный каталог, очевидно, пришла к тому же выводу.

— Бедная Диана Фостер! — воскликнула она. — Странно, почему она не попросила показать это ожерелье кого-нибудь другого?

Сидящая напротив Хейли Митчелл, которая, по-видимому, испытывала легкое раздражение оттого, что Коул Гаррисон вспомнил прежнюю дружбу с Дианой Фостер, но не подал и виду, что помнит ее саму, проследила за его взглядом. Ее примеру последовал муж, который пил не переставая с тех пор, как начался ужин.

Склонившись к жене, Питер прошептал:

— Похоже, Диана одержала новую победу. Гаррисон с нее глаз не сводит.

— Как и ты, — огрызнулась Хейли, разъяренная тем, что ее супруг посмел упомянуть при ней имя Дианы, но еще больше — тем, что предположение насчет Коула оказалось верным. Повернувшись к Мисси Десмонд, она произнесла:

— Диана Фостер не позволила сегодня никому другому представлять это ожерелье по той причине, что она вечно старается быть в центре внимания — пусть даже на пять минут. — Обернувшись к своей подруге Мэрили Дженкинс, она попыталась вовлечь в разговор и ее:

— Ты заметила, как умело она разыгрывает мученицу? Только взгляни на эту страдальческую и такую мужественную улыбку!

— А мне жаль ее, — призналась миссис Кэнфилд. — То, как обошелся с ней Дэн Пенворт, непростительно.

— Нет, неизбежно, — поправила Хейли. — Диана камнем висела у него на шее. Он не любил ее, пытался расстаться по-хорошему, но она не соглашалась. Люди считают ее милой и доброй, но на самом деле она занята лишь собой и этим нелепым журналом рукоделия, который она издает.

Мэрили Дженкинс поддержала подругу:

— Дэн ни в чем не виноват!

Коул ждал, что кто-нибудь за столом выскажется в защиту мисс Фостер. Миссис Кэнфилд выглядела встревоженной, Мисси Десмонд — ошеломленной, но никто из них не вступился за Диану. Аукционист представил первый лот из раздела «Для дам», и Коул намеренно отвернулся от своих соседей.

Из-за столика неподалеку под несмолкающие аплодисменты поднялась стройная рыжеволосая женщина с великолепным бриллиантовым ожерельем на груди. Она держалась свободно, с апломбом красавицы, твердо знавшей — она рождена для поклонения. Пробираясь сквозь толпу, женщина ослепительно улыбалась, и ее муж открыл торг. Но едва он назвал цену, его сосед предложил больше, усмехаясь и явно заставляя мужа рыжеволосой красавицы раскошелиться. Затем последовал быстрый торг, сопровождаемый взрывами смеха в зале, из чего Коул сделал вывод, что друзья мужа добродушно подшучивают над ним, набавляя цену.

Коул наслаждался, наблюдая за игрой, в которой с удовольствием участвовали все жены и дочери, показывающие вожделенные украшения и меха, а также мужчины, вынужденные поднимать цену благодаря вмешательству друзей. Коул то и дело поглядывал на Диану, гадая, как она относится к происходящему, но по мере того, как все больше лотов оставалось у дам, демонстрировавших их, Диана мрачнела и напрягалась.

Приближалась ее очередь показывать ожерелье, и она нервно теребила его длинными пальцами, медленно поглаживала, словно желая спрятать или сорвать. На миг она словно застыла, когда аукционист провозгласил:

— Леди и джентльмены, следующий лот — шедевр ювелирного искусства минувшей эпохи, изумительное ожерелье из аметистов и бриллиантов, которое продемонстрирует мисс Диана Фостер!

Коул с запозданием понял, что смущение Дианы будет усилено в сотни раз многозначительным отсутствием Дэна Пенворта, которому предстояло выкупить это ожерелье. Он заметил, как женщина овладела собой и с улыбкой поднялась под возбужденные шепотки присутствующих.

Неподалеку от Коула какой-то мужчина сострил, что Дэн, вероятно, женился на итальянке, лишь бы не платить за ожерелье Дианы Фостер, и все, кто слышал его, рассмеялись.

Коул ощутил, как в нем закипает гнев и желание защитить Диану — чувства, которые разгорелись еще сильнее, когда безмозглый аукционист с сияющей улыбкой перевел взгляд с Дианы на зрителей, ожидая, что ее спутник откроет торг.

— Стартовая цена — пятнадцать тысяч долларов. Кто готов заплатить пятнадцать тысяч долларов? — Он помедлил, ошеломленный неловким молчанием. — Это ожерелье стоит вдвое дороже. Может, кто-нибудь согласен на десять тысяч? — Его лицо тут же просветлело, и он кивнул:

— Благодарю вас, мистер Диксон…

Торг приостановился на тринадцати тысячах — предполагаемый покупатель пожелал осмотреть ожерелье.

— Бедняжка Диана, — произнесла миссис Кэнфилд, адресуя свое замечание Коулу. — Я хорошо знала ее отца. Он наверняка бы купил ей это ожерелье, лишь бы прекратить ее мучения.

— Диане давно пора получить по носу, — возразила Хейли Митчелл. — Она — самовлюбленная сука.

У Франклина Митчелла хватило ума изобразить смущение, вызванное то ли злобой невестки, то ли ее манерами и речью. Он взглянул на своего подвыпившего сына, ожидая, что тот вмешается, но Питер не стал перечить жене.

— Диана всегда была очень высокого мнения о себе, — сообщил он Коулу.

— Это правда, — ледяным тоном подтвердила старшая миссис Митчелл.

Не подозревая о личных причинах своих соседей по столику недолюбливать Диану и жаждать ее унижения, Коул ошибочно предположил, что все в этом зале столь же бессердечны и мстительны.

Мысленно он представлял себе прелестную, хрупкую девочку-подростка с пакетом, наполненным едой; вспоминал, как она пыталась угостить его, пощадив при этом его гордость. «У вас не найдется места для этих консервированных персиков, Коул? Моя бабушка обожает готовить и консервировать, но в нашей кладовой уже не хватает полок… Надеюсь, вы поможете нам справиться с этим картофельным салатом и курятиной: вчера бабушка наготовила их столько, что хватило бы на целую армию едоков!» Вспомнилось ему и то, какой идеально аккуратной всегда выглядела Диана — от носков лакированных туфелек до кончиков пальцев с тщательно подстриженными ногтями, на которых он никогда не видел лака.

Голос аукциониста вернул его к действительности:

— Тринадцать тысяч! Кто даст четырнадцать? Итак, продается за тринадцать тысяч…

— Питер, — вдруг выпалила Хейли, голос которой дрожал от злорадства, — купи мне это ожерелье. Я хочу получить его.

— Последнее предупреждение, леди и джентльмены! — повысил голос аукционист.

Питер Митчелл взглянул на Диану, которая стояла неподалеку, и громко выкрикнул заплетающимся языком:

— Стойте… мы хотим посмотреть!

Диана повернулась и послушно направилась к их столику. Коул уже понял: Диана не сомневалась, что ее жених-предатель сегодня купит ей ожерелье. Его только теперь осенило, что Диана намеренно выбрала лиловое платье, прекрасно оттеняющее аметисты.

Улыбка Дианы стала неуверенной, когда она остановилась возле Митчелла, в упор уставившегося на ее грудь. Помедлив, она приподняла самый крупный камень ожерелья, чтобы показать будущему покупателю. Глядя на эти длинные, тонкие, изящные пальцы, он вспомнил полудетскую ладошку, протягивавшую ему лакомства.

Митчелл потянулся к камню, умышленно коснувшись нежной кожи над вырезом платья. Стремительным, но неуловимым движением Диана отступила назад, завела руки за голову, расстегнула замок ожерелья и протянула его Митчеллу.

С лица у нее не сходила ослепительная, точно приклеенная улыбка, но, когда Митчелл взял ожерелье, она отвернулась от него, взглянула на Коула и быстро опустила глаза. В тот краткий миг Коулу открылось нечто, заставившее его принять немедленное и смелое решение.

Вероятно, в нем до этой минуты дремало неосознанное стремление сыграть роль рыцаря в сияющих доспехах для прекрасной дамы, попавшей в беду, а может, его следующий поступок просто был цивилизованным вариантом драки на дубинках двух первобытных мужчин, доказывавших друг другу свое превосходство. Или же он интуитивно чувствовал, что судьба дает ему шанс решить не только проблемы Дианы, но и свои собственные. Скорее всего на его решение повлияли все три причины сразу.

Но какими бы ни были мотивы его поступка, результат сказался тут же, стоило только Митчеллу обернуться к аукционисту и объявить:

— Даю пятнадцать тысяч долларов!

— Двадцать пять, — тотчас же произнес Коул. Аукционист был явно ошеломлен, но быстро опомнился и пришел в восторг.

— В борьбу вступил новый и серьезный претендент на победу! — сообщил он зрителям с торжествующей улыбкой. — Мистер Гаррисон только что повысил цену на десять тысяч долларов, — продолжал он, привлекая внимание людей, которые до сих пор не выказывали особого интереса к ожерелью, — а ведь он еще даже не видел вблизи этот шедевр! Мисс Фостер, — обратился он к Диане, — будьте так любезны, дайте мистеру Гаррисону возможность самому оценить превосходное качество и редкостный оттенок этих камней, а также искусную работу ювелира!

С улыбкой, в которой отчетливо читалось облегчение, Диана торопливо выполнила просьбу и обошла вокруг стола. Подойдя к Коулу, она протянула ему сверкающее украшение, но Коул тотчас взглянул ей в глаза. С добродушной, чуть насмешливой улыбкой он спросил.

— Вам оно нравится?

Диана заметила лукавый блеск, мелькнувший в его серебристых глазах, и догадалась, что он умышленно затягивает время и играет со зрителями, но сама она отчаянно хотела избежать лишнего внимания, а не привлекать его — как случилось, когда еще сотня пар глаз обратилась на Коула Гаррисона. Диану не заботило, кто купит ожерелье, — она просто хотела избавиться от пытки.