Аля Кьют - Помощница для профессора

— Пожалуйста, — попросила я, бессовестным шепотом. — Пожалуйста, сильнее.

— Ах, сильнее, девочка? Так же сильно, как ты мучаешь меня?

Я захныкала, не зная, что сказать в свое оправдание, но он и сам сжалился. Шире развел мои ноги, улучшая себе доступ, и ввел в меня наконец-то палец.

— Да! — слишком громко выдохнула я, наконец, ощущая желаемое.

Исаев усмехнулся и втянул клитор в рот, заставляя меня кашлять и хрипеть от заглушенных стонов.

Его язык кружил и жалил, манил долгожданной разрядкой. Я распласталась по столу, радостно встречая оргазм. Еще немного, еще совсем немного…

Исаев погрузил в меня сразу два пальца, и я ударила ладонями по столу, сжимая его внутри, ускоряясь для столкновения с тонной удовольствия, которая мчалась на меня, грозя убить и вознести на небеса.

— Черт… какая же ты… — побормотал Исаев.

— Ром, я еще забыл одну вещь спросить, — услышала я из коридора голос Ивана Ильича.

И все. Рот и пальцы, все исчезло. Исаев резко дернул вниз мою юбку, а меня буквально отодрал от стола. Я вцепилась в него, стараясь заново научиться дышать, зажмурилась, чтобы не выпустить из глаз горячие слезы отчаяния.

Да как так можно?!

— Да, Вань? — откликнулся Исаев, поднимаясь с колен и поправляя брюки.

Он сам распахнул дверь.

Когда партнер вошел, мы выглядели почти нормально.

— О, кофе пьете? Мне сделаешь, Насть?

— Да, конечно, Иван Ильич. Минутку, — проговорила я, как робот, снова берясь за пакет с проклятой робустой.

В субботу будильник привычно разбудил меня в пять тридцать. Совсем про него забыла. А ведь в выходные можно было хоть поспать подольше, а вместо этого начался еще один день, в котором наша игра в кошки-мышки снова зайдет в тупик. Да еще и так рано начался.

Я лежала, глядя в потолок, думала, может, усну, но нет. Воспоминания о вчерашней ошибке обрушились лавиной. Я не знала, как поступать и что делать. Нас тянуло магнитом, а любое прикосновение Исаева действовало на меня как наркотик. Мгновенно впрыскивало желанное порочное наслаждение, а без него начиналась ломка.

Вчера мы оба больше не возвращались к случившемуся. Не пытались повторить или возобновить, даже не говорили об этом. Благо, было очень много работы. И я, как и Роман Андреевич, нырнула в нее с головой.

А дома мы разбежались по своим спальням, и только за ним закрылась дверь, я услышала треск ткани и как разлетелись пуговицы. Минус одна рубашка, которую не нужно будет относить в химчистку. Вот как он дал понять, что обойдется без моей помощи.

Но я не могла и дальше вести себя так, словно ничего не было. Я не позволяю любому задирать мне юбку прямо посреди кабинета. Не позволяю вытворять такое со своим телом.

Я вообще всегда считала себя разумной и сдержанной. Не понимала выражение «от страсти потерять голову». Мой холодный разум всему искал объяснения, но вчерашнему собственному поведению у меня нет никаких оправданий.

Как это не можешь сдержаться, когда он рядом? Почему при виде него колени превращаются в желе? Что в нем такого, что хочется с ним делать то, чего никогда не делала с другими? Ведь жила же как-то без него спокойно, не страдала тахикардией, когда он входил в аудиторию, не вспыхивала от случайного прикосновения, пока протягивала зачетку. Так какого черта все так изменилось?

Мое сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда в такую рань я услышала шаги за дверью. Роман Андреевич тоже поднялся ни свет, ни заря. Наверное, просто привычка, а может быть, и нет.

Я отпросилась у него еще вчера, чтобы встретиться с семьей, пробормотала просьбу, не глядя в глаза, и он также согласился. Очень быстро, словно только и ждал, когда же я наконец-то исчезну с его глаз.

У меня не было никаких дел, но аж руки чесались, как хотелось выйти на кухню, привычно приготовить завтрак на двоих, помочь ему с запонками и галстуком, вдохнуть его запах. У меня действительно начиналась ломка.

А потом я услышала, как хлопнула входная дверь. Он ушел.

Ранним утром, оделся и просто ушел из дому. Потому что я здесь. Не получалось не думать об этом именно так. Он тоже был человеком железных правил и несгибаемых принципов. Раз сказал, что не тронет и не полезет под юбку, то и не должен был. Но мои трусики, исчезнувшие вчера в его кармане, говорили об обратном.

Я ведь этого хотела, всеми силами добивалась. Тогда почему теперь так больно?

Я снова ощутила жжение в глазах и с досадой вытерла кулаком слезы, выбралась из кровати. Приняла душ и оделась в простое с виду однотонное трикотажное платье с рукавами в три четверти, но оно все равно было от какого-то французского дома мод. И, хоть убей, даже по покрою, по тому, как лежала ткань, было очевидно, что оно дорогое.

Обулась я в свои босоножки, решив, что дорогие туфли пусть останутся для работы.

Есть одной не хотелось, поэтому решила, что все-таки позавтракаю чем-нибудь в кафе, заодно угощу и маму с Таней. К моему удивлению, когда я почти была готова, меня набрал водитель Исаева, Василий.

— Настя, Роман Андреевич сказал, что тебя надо куда-то доставить.

Черт, может быть, он забыл о нашем уговоре?

— По работе? Он не сказал куда? А то у меня были другие планы.

— Нет, не по работе. Сказал, чтобы я просто тебя куда-то подкинул, чтобы ты на метро не ехала.

Я сглотнула. Глупо было отказываться, тем более, что я уже опаздывала. Черт его знает, почему мытье и сушка волос отняли у меня столько времени, но факт оставался фактом — часы показывали уже половину девятого.

— Уже спускаюсь.

Решение приехать на «Майбахе», конечно, шло в разрез с идеей не выглядеть в глазах семьи содержанкой мажора, но я понадеялась на чудо.

Чудо не произошло. Когда Вася высадил меня у кафешки, там уже стояли Таня с мамой.

— Насть, когда тебя забрать? — крикнул Вася.

— Дальше я сама, спасибо!

— Ну как знаешь, — пожал он плечами и уехал. — Передумаешь — звони.

— Опа-опачки! — наигранно протянула Таня. — Какой невоспитанный мажор. Даже не захотел познакомиться с твоей семьей?

Мама просто поджала губы.

— Это просто водитель, — ответила я. Стараясь сохранять равновесие. — Идемте?

Мне предстояло поведать не самые радостные новости, так что сила духа нужна была как никогда. Мы заняли столик, нам принесли меню, и я сказала, чтобы они заказывали себе все, что пожелают. Мама поджала губы еще сильнее и сказала, что не голодна. Позавтракала дома.

Таня, сверкнув глазами, принялась перелистывать меню. Я не собиралась оплачивать завтрак платиновой «VISA», у меня хватило бы денег и на собственной.

— Это вот так ты теперь живешь? — наконец, произнесла мама.

— Мам, — закатила я глаза. — Я работаю.

Таня показала недвусмысленный жест языком, оттопырив им щеку.

— Так не может продолжаться. Я не для того тебя растила, Настя, чтобы ты бросила учебу и стала содержанкой. Молодость проходит, а ум остается. Посмотри на меня? Неужели ты тоже хочешь, как я, надрываться потом на трех работах, чтобы прокормить семью?

Я призвала себя к спокойствию. Она волнуется за меня, это нормально. Мне надо объяснить ей, как действительно обстоят дела. Она все поймет. Перестанет обвинять меня в том, чего нет.

— Во-первых, я не бросаю учебу. Я сдала сессию и теперь стажируюсь в юридической фирме. Во-вторых, я ушла из дому не по собственному желанию, а вынужденно. И по этой же причине я туда не вернусь. Я очень ценю, как много ты работаешь, мама, и как много всего ты сделала для нас. Как только я получу первую зарплату, я обязательно помогу тебе. Могу купить тебе билет в санаторий, оплатить визит к врачу или парикмахеру. Что хочешь.

Мама закатила глаза.

— Я тебя умоляю, зачем мне идти к парикмахеру?

— Чтобы порадовать себя… И выглядеть красивой.

— Настя, никому нет дела в моем цеху, какая у меня прическа. Так что ты могла бы, например, оплатить коммунальные услуги. Это была бы помощь, которая мне нужна.

— Нет, — мягко ответила я. — Этого не будет никогда. Пока в той квартире живет… Павел, я не буду оплачивать коммуналку за него. Он не работает, сидит на шее…

— Да как ты можешь? — возмутилась мама. — У него травма! Ты могла бы предложить оплатить ему операцию! Хотя бы сделать первый взнос, если у тебя так круто пошли дела в гору, но ты даже не думаешь об этом.

Я уставилась на маму. Вдруг сказать правду стало легко и просто.

— Оплатить ему операцию? — повторила я. — Ты это серьезно? Мама, я съехала из-за него. Он приставал ко мне, когда я вернулась с прогулки и дома никого не было. Если бы… Роман Андреевич не остановил его, то… Твой Павел изнасиловал бы меня прямо в коридоре.

Мама вдруг стала перекладывать с места на место тканевую салфетку на тарелке. Таня покачала головой, рот был занят — минутой раньше ей принесли яйца «Бенедикт» с лососем, авокадо и красной икрой.

— И все? Вы так и будете молчать? — удивилась я.

— Ну не знаю, Насть, — прожевав, сказала Таня. — По-моему, ты перегибаешь. Это же Павлик… Хм, Павел. Он постоянно так шутит.

Я перевела изумленный взгляд на маму. Та сидела, потупившись.

— Мам? — сказала я.

Язык вдруг превратился в наждачку, в горле пересохло.

— Он рассказал мне, — кивнула мама. — Еще тогда, когда ты в первую ночь не появилась ночевать. Сказал, что ты пришла домой с этим хахалем, чтобы собрать вещи, и Павел пытался тебя образумить, объяснить, что он слишком стар и вообще использует тебя. Он сказал, что пытался запереть дверь, но ты стала колотить в нее, кричать: «Помогите». И он быстро открыл, потому что перепугался, что набегут соседи. Что бы о нас стали говорить, Насть? И потом ты уехала.

Я сидела ни жива, ни мертва.

— И кому же ты веришь, мама? — глухим голосом произнесла я. — Мне или ему?

— Ну… Это не он приехал на дорогой машине, не он не ночует дома, а у тебя явно завелись деньги. Тут, знаешь ли, не так сложно сложить дважды два. Я хочу тебе добра, дочка. Но мне кажется, ты заигралась.

Я подлетела на месте, едва не опрокинув стул. Разговоры за другими столами моментально стихли.

— Вы…. В-в-ы… — я заикалась впервые в жизни, может быть, потому что изнутри меня било крупной дрожью. — Вы не верите мне…

Я сделала еще один шаг по направлению к выходу, но меня остановил выкрик Тани:

— Эй, ты обещала заплатить!

— Не занято?

Чертов Вася. Так и знала, что он меня сдаст.

Я набрала водителя трясущимися руками, когда выскочила из ресторана, мечтая только об одном, чтобы он как можно скорее увез меня оттуда. «Майбах» привез меня в парк, на набережную, где теперь меня и нашел профессор.

Поразительно, моя семья считает, что я только и могу, что спать с ним, ведь больше мне и платить не за что.

Я пожала плечами и перевела взгляд обратно на реку. Роман Андреевич опустился на парковую скамью.

— Что стряслось? — спросил он, вытягивая перед собой длинные ноги в синих джинсах.

Не могла не заметить, что он даже обул какие-то спортивные мокасины, чтобы не просить меня о помощи со шнурками. Интересно, как отреагировала бы мама, скажи я ей, что завязываю шнурки своему боссу?

Опять сказала бы: «Не для того я тебя растила». А для чего, мама? Если по итогу ты все равно не веришь собственной дочери.

— Насть?

Я только потрясла головой, не глядя на него. Слов не было. Вернее, их было слишком много, да все не те. Я ему никто и звать меня никак, не вываливать же ему всю изнанку своей жизни. Он и так узнал слишком много, когда всего лишь заехал, чтобы извиниться. А я? Как же я жила столько времени и не видела этого?…

— Поговори со мной.

От его проникновенного шепота я вдруг сдавленно всхлипнула, снова качая головой. Не могу. Не нужно. Если я сейчас вывалю на него самое сокровенное, то окончательно в нем потеряюсь. Впущу его в свою жизнь, дам проникнуть под кожу. А у меня и так уже выработалась зависимость от его прикосновений.

— Ну как знаешь… — вздохнул Роман Андреевич. — Удивительно, я столько работаю в «Москва-Сити», но никогда не приходил на этот берег вот так… Просто посидеть, глядя на воду. Тут, оказывается, красиво.

Я кивнула и выдавила:

— А я часто прихожу сюда в обеденный перерыв.

— Могла бы хоть раз взять меня с собой, — отозвался Исаев, а я не сдержалась и фыркнула. — Нет, правда… Ты чудесная, Настя… Так остро чувствуешь жизнь и так спешишь жить. Я давно не видел ни в ком такого огня.