Аля Кьют - Помощница для профессора

Всех не спасешь, сказал мне Рома. И я никак не могла выбросить эту фразу из головы, постоянно прокручивая ее, пока мы следующим утром вновь отправились в приют Владлена. Была суббота, а дважды в месяц Рома обязательно навещал своего пса.

Всех не спасешь.

Именно в этой фразе крылся ответ на терзавшие меня вопросы о том, какой он на самом деле этот замкнутый айсберг Роман Андреевич Исаев. Наверное, адвокат просто не может быть другим, как он сам мне и говорил, но было неясно, приобрел ли Рома цинизм со временем или просто всегда был таким, а потому и стал адвокатом?

Я по-прежнему ничего не знала о том, какой была его жизнь до меня. Не знала его прошлого, баек из университета, историй из жизни. И не заглядывала в его будущее, наши разговоры касались только рабочих моментов.

Он никогда не предавался воспоминаниям и не строил со мной планы. Рома жил одним днем, текущим мгновением, и брал от жизни все, что мог получить именно в этот момент. Будет секс? Отлично, Рома сделает его незабываемым. Намечается прогулка с собакой? Рома предусмотрительно захватит вкусняшки, фрисби и мячик, и будет улыбаться и смеяться, но стоит ему выйти за ворота приюта и жизнь вернется на круги своя. Те, в которых нет собаки, а только клиенты, работа и жестокий принцип «всех не спасти».

Я же, если видела милого кота, то пыталась его спасти. Если чувствовала жалость к недоношенному щенку, то хотела забрать его себе.

Мы с ним были разными. По очень многим пунктам, начиная от нашего с ним возраста, социального положения и заканчивая розовыми очками, через которые я смотрела на жизнь. У Ромы таких очков или отродясь не было, или он давно от них избавился, я так не знала.

И все-таки он спас меня, хотя наверняка знал, что я не первая и не последняя в этом мире, кто терпит насилие в родном доме. Почему-то именно на мне Ромин принцип «всех не спасти» дал сбой.

Не знаю, что со мной было бы, если бы в тот день после деканата, вернув забытые мной документы, он подумал: «Да и черт с ней» — и не поехал бы ко мне, чтобы объясниться. Не знаю, где бы я была сейчас, если бы Рома не предложил мне работу и крышу над головой.

Все-таки его цинизм пошел на попятную, когда в одно мгновение пришлось принять решение, спасать меня или нет в том коридоре. Наверное, это что-то да значило.

Или нет?

Именно моя открытость миру и готовность всем помочь, по сути, и привели меня к Роме. Возможно, другую задело бы предложение заменить ему сиделку, секретаршу и любовницу в одном лице, но меня — нет, я хотела помогать ему.

Может быть, потому что знала — у такой наивной девочки-студентки просто нет шансов устоять перед таким мужчиной, как профессор Исаев. Это я еще долго продержалась, потому что все-таки была отличницей и во время учебного года думала об учебе, а не пускала слюни на его широкие плечи и узкую талию, чего не скажешь о других моих сокурсницах.

Я утонула в нем позже. И случилось это не спортклубе, когда я увидела его крепкие бедра и обтягивающие плавки. Окончательно и бесповоротно пропала, когда поняла, что мне в кайф помогать ему с рубашками, готовить завтрак, просыпаться рядом с ним. Помогать мыть голову и вместе чистить зубы по утрам. Ездить вместе с ним на работу и помогать с запутанными, сложными, неоднозначными делами.

Рома никогда не пасовал перед трудностями. Вот почему именно на пороге его кабинета появились британец и русская, которые хотели стать опекунами для арабской девочки, проживающей в Канаде. Это был вызов для юриста, это было дело, за которое Иван Ильич, партнер Исаева, просто никогда не взялся бы.

А Рома согласился.

Но одновременно с этим он вел не только дела с заоблачными гонорарами, он еще регулярно помогал таким, как Владлен. Это были дела, за которые ему или не платили или платили копейки, и на мой вопрос, почему он делает это, Рома отвечал, что юристу нельзя постоянно работать только с небожителями.

Думаю, поэтому он и пошел в преподаватели. Он не отбывал за кафедрой повинность, не читал лекции через силу, как некоторые преподаватели, год от года повторявшие вызубренную программу. Роман Андреевич Исаев действительно любил свой предмет и добивался от студентов того же.

А на выходных, сбрасывая, как доспехи, свои шикарные костюмы, шелковые рубашки с запонками, он натягивал джинсы, кроссовки и позволял лабрадору опрокинуть себя наземь и обслюнявить щеки. Пса звали Лари, и он любил Рому той преданной собачьей любовью, которую не купишь ни за какие деньги.

Я видела их встречу издали. Владлен вел на поводке Лари, крупного медового лабрадора, сурово вышагивающего по двору как лев по саванне, а после они завернули за поворот, где пес увидел Рому.

И лев моментально превратился в котенка.

Наверное, когда-нибудь, когда наступит сентябрь, если я встречу Рому в коридорах университета, в глазах любого стороннего наблюдателя я буду выглядеть так же, как этот счастливый пес, который теперь вылизывал Роме щеку. Но вряд ли мне удастся повалить профессора в коридоре, как это удалось Лари. И вряд ли он позволит на глазах у всех его облизать.

Я завидую псу, подумать только.

***

— Хочешь глянуть на щенка? — спросил меня Владлен, и я кивнула.

Ушла к стеклянным боксам, где в ворохе полотенец копошился пузатый комочек.

— Как подрос! — ахнула я.

— Аппетит хороший, — не без гордости отозвался Владлен. — Но он все равно самый мелкий из всех. Через месяц-два попробую дать объявление, может кто и заберет.

— Не надо объявления, — тут же сорвалось с моих губ. — Я заберу, когда будет можно. Ладно?

Владлен склонил голову на бок.

— Ладно, — протянул он. — А знаешь, раньше Рома никогда не приводил с собой кого-то еще, когда приезжал к Лари. Боялся за свой имидж сурового адвоката даже в глазах своей помощницы. Марина у него, кажется, была.

— Была. А я просто его студентка, — сказала я честно. — Сейчас я только помогаю ему из-за того, что он сломал руку по моей вине.

Владлен улыбнулся.

— Подумаешь, студентка. Это же не преступление. И знаешь, я думаю, что перелом ему пошел только на пользу… — Владлен посмотрел в окно, где на огороженной территории Рома бросал фрисби. — Никогда не видел, чтобы он улыбался так много. Спросишь, у него лицо не болит с непривычки? Знаешь, когда он заходил в приют в первое время, даже самые дружелюбные псы жались под его взглядом. Животные ведь все чувствуют… А сейчас, смотри, он даже смеется. Поразительно… Рома знает, что ты хочешь взять щенка?

— Знает. И он против, — тихо сказала я.

— Разумеется. Он ведь так и не нашел в себе силы забрать к себе Лари. А ты молодец, Насть. Я не буду давать объявление, подержу его у себя, сколько скажешь, пока не будешь готова.

— Спасибо.

Я еще провела какое-то время с щенком, он умильно переваливался, как неваляшка. И грыз все, что под зубы попадалось. Не хотела мешать Роме, пока он играет с Лари. Но потом услышала шаги, и сразу поняла, что это он.

— Хочешь прогуляться? — спросил он как-то неуверенно.

Я кивнула. Переложила сонного щенка на подстилку, закрыла дверь его уютной будки и вышла с Ромой на улицу. Лари беспокойно вертелся у входной двери и радостно заработал хвостом, когда Рома вернулся. Обрадовался, что Рома еще не уехал.

Рома взял поводок в левую руку, я держалась с правой стороны. За забором простиралось поле, и мы обошли его по краю, направляясь к темнеющей вдали лесополосе.

Рома то и дело бросал теннисный мяч, используя специальную пращу, длинная ручка которой помогала не нагибаться постоянно. Ларри носился так, что земля дрожала. Он прибегал с горящими глазами и выплевывал потемневший от слюней мяч к ногам Ромы, и тот, подцепив его пластиковым ковшом, снова отшвыривал прочь.

Было так хорошо гулять втроем, так спокойно. Хотя сердце сжималось от того, что вскоре придется отвести Лари обратно и уехать, а уже на следующей неделе Роме должны снять ортез. Да, ему скорей всего пропишут носить его ночью, но рука без пяти минут зажила и этого уже не изменить. Разве что ломать ее заново.

Я уныло брела рядом, срывая одуванчики ради венка, чтобы просто занять руки. Пальцы так и чесались притянуть к себе Рому и впиться в его рот губами. Прижаться всем телом и попросить остановить мгновение. Сделать так, чтобы и я, и собака остались рядом с ним. Ведь не может он не хотеть того же, иначе зачем он позвал меня?

Скажи Рома: «Останься» — и я бы носилась вокруг него от радости, совсем как Лари.

— Как приедем домой, садись за дело Ника, — вдруг сказал Рома. — Я помогу тебе с подготовкой.

— Хорошо. Но мне нужно было забрать рубашки к понедельнику из химчистки, в воскресенье они не работают.

— Забудь о рубашках, Настя, их полно в моем шкафу.

— Да, но…

Рома внезапно остановился.

— Настя, каким ты видишь свое будущее?

Я замерла, перестав вплетать одуванчики.

— Это вопрос с подвохом? — осторожно спросила я.

Рома с чувством снова зашвырнул мяч куда подальше для Лари.

— Нет. Никакого подвоха… Насть, ты прекрасный специалист, понимаешь? А для того, чтобы забрать вещи из химчистки много ума не надо.

— Спасибо… наверное, — неуверенно отозвалась я. — Я так понимаю, что и для того, чтобы спать с тобой много ума не надо. И это могла бы любая из тех в очереди? Дело-то нехитрое, а уж опыта у них точно куда больше моего.

— Что? — процедил Рома. — Причем здесь секс? Разве я говорю о том, что жалею, что дал тебе работу?

— Очень на то похоже! — рявкнула я. — Как будто я тебе надоела, и ты просто уже не знаешь, как от меня избавиться.

Он моргнул, глядя на меня. На автомате, не глядя подобрал мяч и швырнул Лари, а потом пошел на меня. Праща упала на землю. Как и мои одуванчики.

Я попятилась, и спиной он вжал меня в дерево.

— Я не хожу вокруг да около, Настя. И всегда говорю как есть, — прорычал Исаев. — И если мне не нравится помощница, я не подбираю слов. Просто увольняю ее.

Я тяжело дышала, глядя на него снизу вверх.

— Насть, — выдохнул он, — ты достойна лучшего, понимаешь?

Лучшего? Что может быть лучше, чем быть рядом с ним? Разве может девочка из Гольяново мечтать о большем или он забыл, кто я?

Или он о том, что просто не может мне ничем ответить на мое признание? Рома ведь честный, всегда говорит прямо. Может, поэтому он и на взводе?

— Слушай, мои слова в тот вечер… Это была ошибка, и этого больше не повторится, честно. Тебе не нужно думать, что теперь ты чем-то обязан мне. «Фемида» это предел мечтаний для любого студента, и я понимаю, что перешагнула грань дозволенного. Прости.

— Теперь ты еще и извиняешься?… Господи, Настя! — Он прильнул к моим губам, сжав обеими руками мое лицо, и я всхлипнула.

С жаром набросилась на его губы с ответным поцелуем, теряясь, растворяясь в его лихорадочных жестах, в обжигающем желании, которое захлестнуло с головой. Я задрала его футболку, царапая ногтями кожу живота, пока он поднимал подол моего платья, неловко, кое-как, одной рукой.

Мы не мешали друг другу, не прерывали поцелуев, не спрашивали больше ничего. Это было наваждение и тот случай, когда слова были лишними. Наши тела говорили на одном языке, хотя мы сами — нет. Я хотела его, он хотел меня. Здесь все просто, это понятная территория. А дальше будущее, и оно — терра инкогнита.

Я пробежалась пальцами по его горячей и твердой длине, но в тот же миг Рома развернул меня к себе спиной, надавил на поясницу, вынуждая прогнуться. Укусил в шею, зализав укус, отвел трусики в сторону и ворвался во всю длину сразу глубоко и сильно. Я ахнула, и Рома тут же зажал мне рот рукой. 18eced0

Рука в ортезе при этом оставалась на моем бедре.

И, по-видимому, она больше не болела.

Сильные глубокие частые удары бедер были именно тем, в чем я сейчас нуждалась. В них я могла забыться, утонуть, отдаться целиком его власти, здесь и сейчас, выбросить из головы все лишние признания, на которые у Ромы для меня не было ответов. Отдаться его воле и принадлежать ему то короткое время, которое у меня осталось.

— Черт, — процедил сквозь зубы Рома, отстраняясь. — Черт!

Он выскользнул из меня, и я почувствовала, как горая струя стельнула мне в бедро.

— Прости… — тяжело дыша, он прижал меня к себе. — На обратной дороге заедем в аптеку… Мне совсем сорвало тормоза. Черт, ну нельзя же так!

Можно, Рома. Когда любишь, можно.

Но вслух я этого не произнесла.

Мы почти не разговаривали по дороге домой. Вернее Рома настаивал, что нужно принять меры и купить что-то от нежелательной беременности, я же пыталась отговорить его издеваться над моим организмом. Все равно у меня скоро месячные.