Но Исаева колбасило от одной мысли о моей беременности. Я это видела абсолютно четко. Ну, еще бы. Он не готов забрать собаку из приюта, что уж говорить о детях.

Я отвернулась к окну и старалась не плакать от беспросветной и бессмысленной тоски, которая снова и снова накатывала на меня холодными разрушающими волнами.

Едва мы вернулись домой, я обнаружила, что организм решил не нервировать Рому понапрасну. Живот скрутило, хотелось лечь и не шевелиться, но я вышла и сообщила Роме, что теперь точно можно в аптеку не бежать. Рома на это отреагировал весьма сдержанно, почти никак. Кивнул и отправил меня в кабинет, напомнив, какие дела просмотреть, какие документы подготовить.

Н-да, отлежаться точно не выйдет. Я засела за ноутбук, а Рома, судя по звукам на кухне, сам занялся ужином.

Нехитрая еда — паста с сыром, но Исаев, уверена, потратил на нее много сил. Он поставил передо мной тарелку и заглянул через плечо, проверяя текст прошения, покивал и устроился на диване, чтобы проверить почту и подготовиться к завтрашнему дню.

— Ром, спать пора, — позвала я его, когда стрелки переползли за двенадцать.

— Да, иди. Я через минуту.

Но его не было в комнате через минуту. И через пять. И через десять.

Я думала, что буду всю ночь сходить с ума одна в постели, но уснула, едва коснувшись головой подушки.

Будильник в кои-то веки не прозвонил, и я опять подумала, что проснулась за минуту до него, но часы уже показывали семь.

Смятая соседняя подушка сигналила о том, что спала я не одна. Рома все-таки был рядом со мной, но почему не разбудил? А еще неожиданно и очень вкусно пахло омлетом с сыром и кофе. Я проспала? Быть не может.

Выскочив на кухню, я увидела, как Рома допивает кофе. Он был полностью одет, застегнут на все пуговицы.

— Ты… — выдохнула я хрипло спросонья.

Исаев улыбнулся.

— Я, Насть. Не психуй, все хорошо. Я выключил твой будильник, чтобы ты могла поспать нормально. Сегодня важный день.

— Но… Твои пуговицы, Ром.

Я красноречиво уставилась на его рубашку.

— Это было непросто, достаточно долго и больно, но вполне выполнимо.

Он даже галстук завязал. Кривовато и простым узлом, но сам.

— А ты… Ты уже уходишь?

Я все еще с трудом соображала, то ли с утра, то ли в принципе, просто отчаянно отрицала реальность, в которой Роман Андреевич Исаев может без меня одеться, позавтракать и… И вообще!

Рома кивнул и поднялся.

— Я сейчас в офис, потом на встречу. К Нику тебя отвезет Василий. Желаю удачи, — проговорил он и отправился к двери.

Я смотрела ему в спину. Никаких поцелуев? Никаких объятий на прощание?

Через минуту пришел лифт, и я осталась одна.

Кажется, во всех возможных смыслах этого слова.

Игнорируя пустоту и боль, я заставила себя поесть и выпить кофе, принять душ, собраться, снова изучить материалы по делу. Собственно и материалов пока никаких не было. Но я готовилась к допросу и очной ставке, ждала экспертизу и анализы.

Если Рид не будет делать или говорить глупости, то все должно пройти гладко. План Ромы был прост до безобразия и от этого гениален.

Наверное, я бы действовала так же и без подсказки Исаева. Или нет?

От одной мысли, что я одна и самостоятельна, мне становилось плохо. Но ведь Рома сам решил отдать мне дело. Значит, я справлюсь.

Я видела, как проводятся допросы. У нас была практика в прокуратуре, да и с Ромой тоже довелось присутствовать. Я прекрасно знала, как себя вести, что говорить, какую линию гнуть, как не дать следователю давить на клиента. Но все равно было страшно.

Я тряслась, пока ехала на допрос, с трудом уговорив себя принять боевую позицию и не показывать эмоций. Как ни удивительно, но помог мой дорогой щегольской костюм и туфли за две сотни евро. Встречают по одежке, и я нашла успокоение именно в этом. Разумеется, со мной иначе бы разговаривали, явись я в сарафане и босоножках, без роду и племени. Но меня знали как стажера Исаева и видели, что я не так проста.

Ошибочка. Одежда меня не спасла. На допросе бледный

Ник трясся и почти скулил, увидев, что я явилась без Ромы. Я попыталась его успокоить, но вышло так себе. Да и времени на это почти не было. Конвойный провел нас в кабинет, а следователь гнусно усмехнулся, увидев меня. О, я знала эту снисходительную усмешку. Пришлось вспомнить, что на нашей работе нужно быть не человеком, а роботом, как Исаев. Поэтому я говорила кратко и отрывисто, сохраняя в голосе стальные требовательные интонации.

Это сработало.

Сразу после допроса я подала прошение на освобождение под залог. Чистосердечное признание давало почти стопроцентное одобрение.

Нам с Ником даже разрешили пообщаться после следственной беседы, хотя время вышло. Я хотела подбодрить его и рассказать о том, что будет происходить дальше, когда явился Рома.

— Привет. Как все прошло? — спросил он, присаживаясь за стол возле меня, напротив Ника.

И тут нашего подзащитного прорвало. Я видела, что он на грани, но списывала это на ситуацию в целом, а оказалось, его беспокоило нечто конкретное.

— Рома, мать твою! Какого хрена ты вытворяешь? Почему на допросе присутствовала она?

— Она моя помощница и будет вести твое дело, — спокойно объяснил Исаев. — Под моим контролем, разумеется.

— Да ты рехнулся, друг мой? Я плачу конские бабки, чтобы твоя шлюха на мне тренировалась? Это гребанное свинство, Исаев!

У меня запершило в горле. Шею словно стянуло тугим жгутом. Я издала какой-то жалкий звук, не смея даже возмутиться или опровергнуть. Что тут скажешь? По большому счету Ник прав.

— Ты свою подстилку натаскивай на ком-нибудь другом, Рома. Что за гребаная подстава?! — вопил фальцетом Ник. — У меня тут вопрос жизни и смерти.

— У всех моих клиентов такие вопросы, Николай. Или мы работаем по моим правилам, или можешь искать другого адвоката. К слову, тебя, скорее всего, завтра выпустят под залог. Благодаря Насте, которая без проволочек подала прошение. Очень тебе советую проникнуться благодарностью и раскаянием к следующей вашей встрече. Идем.

Последнее Рома сказал мне и вышел из кабинета.

Я засеменила следом, все еще немая и ошарашенная. Пожалуй, огромной личной победой было то, что я не разревелась. Все-таки паршивый вышел из меня робот, раз слова Ника я приняла так близко к сердцу. Боялась следователя, а в итоге дерьмом меня облил собственный же клиент.

Ох, да кого я обманываю. Клиент он Ромин, а дерьмо, в принципе, чистая правда. Какой смысл на нее обижаться?

— Ром, может, Ник прав? — робко проговорила я, когда мы сели в машину и тронулись.

Исаев резко повернул голову, пронзая меня горящим от возмущения взглядом.

— Прав? И в чем же?

— Это не то дело, где мне можно практиковаться, пробовать силы. Я благодарна тебе, очень, но…

— Но ты тупая и бесхарактерная кукла, которая годится только греть мне постель?

— Н-н-нет, я… Но…

— Нет? Все же нет, Насть? Ну, отлично. Я смотрю, ты в этом уверена, раз так быстро и четко отвечаешь. Я сказал Нику и повторяю тебе. Не хочешь — не надо. Но мои решения не нужно подвергать сомнению, пока ты на меня работаешь. Это понятно?

— Да, — пискнула я, закусив губу.

— Спасибо. Это радует.

Рома потер ладони о брюки и только сейчас я заметила

— Твой ортез. Нет шины!

Он поднял правую руку и покрутил запястьем, чуть морщась. Очевидно, еще не привык к свободе.

— Да, — кивнул Рома. — Я ездил снимать после встречи.

— Все зажило? Ты здоров?

— В какой-то степени. Фиксации больше не требуется, но нужно восстанавливать подвижность, заниматься, делать гимнастику, упражнения. Предлагали ездить к ним на физио, но я купил прибор для этого. Сегодня вечером доставят.

Он поморщился сильнее. Ему все еще больно. Я ведь все еще ему нужна, верно?

Глава 32




За это время, после нашей последней встречи за завтраком, мне неоднократно звонили и мама, и сестра, но так и не хватало моральных сил им ответить. Их недоверие сильно меня ранило, и пока я не была готова снова выслушивать обвинения или наезды.

Мне и так было непросто.

Это было время бесценного опыта, безумного ритма и безудержного секса, но в последнее время вместо того, чтобы стонать, я лишь крепко сжимала челюсти и сильнее впивалась ногтями в спину Ромы.

— Будь громкой, Настя, — шептал он мне, чувствуя мое напряжение.

Но я больше не могла быть громкой, как раньше. Не могла расслабиться. Даже во время секса приходилось быть настороже. Особенно во время секса.

Растворяясь в ощущениях, я хотела не только стонать, не только повторять его имя, как заведенная. Хотелось рассказать ему о том, как сильно я люблю его. Целиком, с его эмоциональными изъянами и недостатками. Его волнующее тело и горячие губы.

Но я отлично понимала, что не стоит этого делать, поэтому все чаще молчала. В последнее время я чувствовала его также остро, как и он меня. И была уверена — Рома отдаляется от меня.

А значит, еще сильнее хотелось орать свои признания, на которые Рома так ни разу и не ответил. И дело было не только в том, что Рома их не расслышал. Даже проори их я достаточно громко, он все равно оставил бы их без ответа.

А отсутствие ответа тоже своего рода ответ. И глупо обманывать себя и дальше, что Роме просто нужно больше времени. И что однажды между поцелуями, которыми он осыпал мое лицо, пока любил меня медленно и страстно, он все-таки раскроет свое сердце.

Не раскроет, потому что Рома стал от меня отдаляться. С того самого дня, как у меня начались критические дни, он ушел к себе в спальню и после больше не проводил со мной ночи. Он был рядом, пока я засыпала, цепляясь за него, надеясь удержать, но утром соседняя половина кровати всегда оказывалась пустой.

Запястье беспокоило его все меньше. Физиопроцедуры помогли. Рома с присущей ему педантичностью регулярно разрабатывал руку, возвращая ей былую подвижность. Мне же, похоже, чтобы удержать его рядом, нужно было, как минимум, столкнуть с лестницы. Или со всей силы хлопнуть дверцей машины по пальцам. Короче, сломать что-нибудь еще. Сильному самостоятельному профессору Исаеву я была не нужна.

Я пребывала в подвешенном состоянии. Вроде касалась ногами земли, и в то же время, казалось, стоит утратить бдительность и меня отшвырнет от Ромы далеко в космос, как космонавта без страховки, не рассчитавшего свой прыжок в невесомости. Вот почему я еще сильнее впивалась в его плечи пальцами, обхватывала бедрами его талию, но утром все равно просыпалась одна.

Дело Ника Рида я практически довела до финала самостоятельно. Его выпустили под подписку. Очная ставка с потерпевшей тоже прошла удачно. На ней Ник был само раскаяние. Не знаю, искренним он был или просто играл, но в тюрьму ему точно не хотелось. К моменту встречи с потерпевшей он уже оплатил ее лечение в отличной клинике, купил инвалидное кресло и костыли, а сам клятвенно пообещал пройти лечение от зависимостей, и даже уже начал.

Девушка оказалась не из мстительных, а ее родители готовы были вообще отказаться от заявления. Видимо, Ник им что-то пообещал или уже отстегнул сверху. Я не удивилась бы.

А вот пресса первое время, наоборот, трубила и накручивала домыслов. Дело обещало быть громким, а заседание открытым, хотя даже я со своим опытом понимала, что хватит одного слушания.

Кроме дела Ника у меня все еще оставались и обычные обязанности помощницы. Я все также обеспечивала комфорт моего профессора, помогала ему с остальными делами и организовывала деловое расписание. Но уже не помогала раздеваться, одеваться или принимать ванну. С этим Рома справлялся сам.

— Настя, по делу Ника готова речь? — спросил меня Рома как-то вечером.

Я так замоталась со всем, что не заметила, как летели дни, и уже на носу был суд. Потерпевшая к тому времени почти влюбилась в своего палача, ведь наш раскаявшийся почти каждый день навещал ее. Дело было простое, хоть и громкое.

— Да, я еще вчера все сделала, забыла только отправить тебе на почту, чтобы ты проверил. Не уверена, насчет последнего абзаца, посмотри, пожалуйста. Ну и просто могла пропустить что-то важное.

Я взяла планшет, чтобы отправить речь Роме.

— Отправила, — сказала я.

— Получил, — отозвался Рома.

Пока он читал, я ушла на кухню, вымыть посуду. Проверила еще раз расписание на завтра и дела, которые Рома собирался рассмотреть, чтобы не мотаться в архив лишний раз.

Исаев все еще читал. Я послонялась по квартире и от нечего делать подошла к столику с письмами и корреспонденцией. Ох, вот ее-то я и не разобрала. Привыкла к электронному обороту и каждый раз забывала про бумажки. Взяв стопку конвертов, я отправилась в кабинет, где выхватила нож для писем и стала вскрывать.