— Как мать Тереза, например! — ляпнул Натан.

Девушки прыснули со смеху, потом снова посмотрели на Виктора. Через минуту Натан крикнул им:

— Эй, не забудьте, что вы замужем!

— Что, уже и помечтать нельзя?

— И еще, малышки, не забудьте, что вы его на десять лет старше!

— В нашем возрасте какие-то десять лет ничего не значат.

— А в его — еще как значат!

Девушки смерили его недобрым взглядом: границу, отделяющую смешные шутки от неприятных, он явно уже перешел.

Том взял Натана за руку и увел его танцевать.

А у них за спиной Виктор прихватил бутылку водки, отхлебнул прямо из горлышка и дальше, в танце, предлагал ее всем, кто танцевал вокруг него.

— Каждый раз одно и то же, — прошептал Том. — Сначала заведет всех, а потом схватится за бутылку, хоп — и уже пьяный. И ему никогда не приходится расхлебывать последствия своих провокаций…

— Э-ге-ге! — выкрикивал Виктор, отплясывая свинг.

Он прижался ягодицами к девушке, танцевавшей рядом, потом — к ее партнеру. В клубе становилось все жарче. Виктор метался, как шальная молния, от одного тела к другому, чувственный и желанный, само искушение.


На следующий день Виктор смог оторвать голову от подушки только часам к одиннадцати. Первым делом он доплелся до ванной, порылся в аптечке и принял горсть таблеток от похмелья.

Минут десять он вливал в себя огромную кружку едкого ромашкового настоя, потом еще минут двадцать провел под душем. Стекающая по коже вода возвращала его к жизни.

К двум часам он наконец оделся и тут вспомнил, что должен был позвонить Тому, Натану и еще встретиться с дядей.

Он позвонил парням и поблагодарил их за то, что забросили его домой; они же с шутками и прибаутками предупредили его, что Брюссель в ближайшие дни ожидает волна самоубийств, если только он не удостоит своим вниманием всех женщин и мужчин, с которыми заигрывал минувшим вечером.

— Ты просто дьявол, — закончил Том.

— Да я бы и рад, — искренне ответил Виктор, перед тем как повесить трубку.

На самом деле стало ясно, что ему нужно уехать из города, и чем быстрее, тем лучше. Чтобы представить дяде какие-то разумные доводы, он приготовил стопку брошюр о разных университетах, даже запомнил названия нескольких программ — ему ведь нужно было найти рациональные объяснения своему желанию уехать.

Разочарование стало потихоньку проходить, и одновременно он заметил через окно мансарды попугаев, которые гонялись друг за дружкой; почувствовав, как припекает солнце, он решил выйти на улицу выпить кофе.

Он отправился на площадь Брюгмана, где в тенистом квартале, в обрамлении каштанов с густой листвой, располагалось бистро, получившее название «И себя показать»: там была терраса, куда приходили показаться на люди состоятельные бездельники. Виктор занял столик с краю, у витрины книжного магазина, и глядел на разгуливающих мимо прохожих.

Его внимание привлекла одна девушка. Эта стройная особа покачивалась на бесконечно длинных ногах, напоминая раненую птицу. Сначала она потеряла босоножку на переходе, потом чуть не опрокинула временный дорожный знак, к которому прислонилась, чтобы поправить ремешок. Наклонившись погладить пса, вывалила наружу содержимое своей сумочки, а затем, наконец устроившись на последнем свободном месте на открытой террасе, умудрилась опрокинуть графин с водой на соседнем столе.

Виктору все это показалось бы смешным, если бы она с первого взгляда чем-то не поразила его. Можно было подумать, что ее прекрасное тело ей мешает: как будто ей очень неудобно быть такой высокой, ни дать ни взять маленькая девочка, выросшая за одну ночь. Даже когда она сидела, ей не хватало устойчивости: голова у нее склонялась, ноги путались, тело кособочилось; и вдруг она в один миг расцвела: все эти недостатки и странности чудесным образом обрамляли ее благородное, тонкое, умное лицо. Вся эта борьба с силой земного тяготения придавала волшебное очарование ее хрупкой шее и мягкой посадке головы. Виктору показалось, что перед ним греческая богиня, отринувшая неподвижность мрамора ради приключений в человеческом мире.

Он улыбнулся ей. Она сперва улыбнулась в ответ, потом неуверенно порылась в сумке, вытащила записную книжку, пару шарфиков, глазные капли, помаду, бумажные платочки и, наконец, то, что она на самом деле искала, — очки, которые и водрузила на нос. После этого она снова взглянула на Виктора, который опять ей улыбнулся, и убедилась, что она его не знает, и тем не менее послала ему дружелюбную улыбку.

Виктор припомнил события минувшей ночи.

«Только не начинай снова!»

Он подумал о своем скором отъезде.

«И особенно с ней! Похоже, это хорошая девушка».

Он быстро положил на столик купюру и покинул террасу, помахав рукой неловкой девушке.

Вернувшись на площадь Ареццо, он позвонил в дверь к дяде.

— Это же наш Виктор! — воскликнула Жозефина, раскрывая ему объятия.

Он с чистым сердцем обнял тетю, в которой души не чаял. Он бывал в их доме с раннего детства и привык относиться к ней как к подруге, а не как к старшей родственнице. Она держалась с ним не по-матерински, наоборот, частенько дурачилась, точно была моложе его, и просто нежно его любила, без громких слов и неожиданных разочарований. Рядом с ней жизнь представлялась ему почти прекрасной.

— Дядюшка ждет тебя в кабинете. — Едва договорив эту фразу, она рассмеялась. — Мне так нравится называть Батиста «дядюшкой». Можно подумать, что я сменила мужа и живу с каким-то пожилым бароном! Вот смешно!

— Как дела, Жозефина?

— Хороший вопрос. Спасибо, что спросил. Я смогу тебе на него ответить через несколько дней.

— Что-то случилось?

— Я тебе расскажу, когда все выяснится. — Она потрепала его по щеке. — И когда у тебя будет не такой мрачный вид, а пока, похоже, ты озабочен своими делами.

И с этими словами она проводила его к Батисту, а сама, напевая, ушла в другую комнату.

Батист прижал Виктора к груди.

Пока длилось это объятие, Виктор испугался, что у него не хватит смелости уехать отсюда. Батист ведь единственный человек на земле, который ему помогает. Зачем отдаляться от него? Зачем тревожить его и разочаровывать?

Они сели, обменялись обычными приветствиями, потом Виктор достал из кармана открытку:

— Смотри, мне отец написал. Он теперь в Южной Африке.

Лицо Батиста помрачнело.

— Правда? Уже уехал из Австралии?

— Он говорит, что у Австралии нет будущего, а все важное сейчас происходит в Южной Африке.

— Да, эти речи я уже слышал.

Батист не стал развивать эту тему. Виктор тоже.

Когда мама Виктора, сестра Батиста, умерла, Виктору было всего семь лет. Он не знал своего отца, который оставил мать еще до его рождения. Тем не менее его родитель не позволил Батисту и Жозефине взять Виктора к себе, а признал отцовство и забрал мальчика. Он вместе с отцом участвовал во множестве невероятных приключений, которые всегда заканчивались неприятностями. Сколько раз он рассказывал сыну, что вот-вот заработает кучу денег, что он знает волшебный способ. Но реальность почему-то отказывалась подчиняться его мечтаниям, и он едва сводил концы с концами. Его отец, считавший себя свободным, бесстрашным и неутомимым путешественником, на деле был просто неудачником, который торопился расстаться с местом, где потерпел очередной крах.

Виктор быстро осознал, что оказался рядом с довольно беспомощным взрослым. Также он заметил, что, когда дела у отца заходили в тупик, их частенько спасал чек, вовремя и без лишних слов присланный Батистом.

В пятнадцать лет Виктор потребовал, чтобы отец отдал его в пансион. Тот был даже рад отделаться от оценивающего взгляда сына, хотя и раскритиковал его решение, а сам продолжал мечтать о том, как сколотит себе состояние в далеких краях: он выращивал цыплят в Таиланде, торговал недвижимостью в Греции, устраивал сафари на Мадагаскаре, подрабатывал смотрителем пляжа на острове Реюньон, искал золото в Патагонии, а в Австралии пытался наладить экспорт бифштексов из кенгуру.

Виктор помахал в воздухе отцовским посланием:

— Его носит по свету, как эту открытку.

Батист склонился к Виктору и спросил:

— Почему ты хочешь уехать?

Виктор не ответил.

Батист выдержал паузу, дожидаясь, когда Виктор сам прервет молчание.

— Пожалуйста, Батист, не проси меня ничего объяснять.

— Ты не обязан ничего объяснять мне, но хорошо бы ты понимал это сам.

Виктор нахмурился.

А Батист спокойно продолжал:

— Мне бы хотелось точно знать, что ты себя не обманываешь.

— Мне тоже, — внезапно растрогавшись, пробормотал Виктор.

— Тебе тоже — что? Послушай, это же просто бегство!

— Да нет.

— Ты просто бежишь от трудностей.

— Да нет, — повторил Виктор, хотя уже и не так уверенно.

— Убегаешь, как твой отец!

Виктор гневно вскинул голову. Он никому не позволит сравнивать себя с этим болваном. Никогда!

Он прошелся по комнате, чтобы не так злиться, потом, все еще бледный от гнева, обернулся к дяде:

— Батист, ну ты же знаешь! Ты-то знаешь, отчего мне так сложно жить.

— Знаю. Может, сходишь к психологу?

— Да я и так хожу. Без этого мне никак.

— И что?

— Ничего, говорю ему, что у меня все в порядке.

— Но почему?

— Да потому, что никто не может меня понять.

— А сам-то ты себя понимаешь?

В глазах у Виктора блеснули слезы.

— Господи, ты такой умный, вечно за тобой остается последнее слово.

— Ну да, слов я не боюсь.

С этими словами Батист раскрыл объятия, и Виктор со слезами бросился ему на шею.

Немного успокоившись, он сел прямо и высморкался.

— А у тебя-то самого как дела, Батист? Расскажи лучше о себе.

— Ну нет, не переводи разговор, эта хитрость не сработает.

Виктор горько усмехнулся. Батист продолжил:

— Ты хочешь уехать из Брюсселя, как до того уехал из Парижа, а потом — из Лилля. Учитывая, что найдется еще штук двадцать университетов, где изучают право, я уже приготовился следующие лет двадцать навещать тебя в самых разных кампусах. А ты у нас вдобавок еще и способный к языкам, так что боюсь, как бы не пришлось ездить к тебе еще и в Англию или в Штаты, — я только рад таким путешествиям, но, кажется, это не решает проблемы. Виктор, дорогой, может, тебе вернуться домой и подумать, что гонит тебя прочь? И не придется ли по той же причине покинуть следующее место, где ты обоснуешься? Что скажешь?

— Батист, я тебя люблю, — прошептал Виктор.

— Ну слава богу. Первая разумная фраза, которую я от тебя сегодня слышу.

Батист шутил, чтобы не показать чувств, которые его переполняли. Своих детей у него не было, к тому же именно сейчас он и так страшно нервничал из-за того, что Жозефина влюбилась, и сообщение Виктора стало для него просто последней каплей.

Виктор и Батист посмотрели друг на друга. Им было достаточно встретиться и знать, что оба они испытывают друг к другу одинаково теплые чувства, которые ничто не может изменить. Батисту хотелось бы сказать: «Ты же мне как сын!» — а Виктору: «Я бы хотел, чтобы ты был моим отцом». Но они не сказали этого вслух. Оба они были сдержанными и не облекали свою любовь в слова.

Когда Виктор вышел от дяди, настроение у него улучшилось, и он решил еще пройтись. Ходьба помогала ему справиться с грустью. Ноги сами привели его на площадь Брюгмана. И он невольно стал искать глазами на террасе кафе ту девушку, похожую на раненую птицу.

Неловкая девушка все еще была там. Она цедила коктейль «Диабло» с мятой. Свободных столиков не было, он подошел к девушке и, не раздумывая, склонился к ней:

— Могу я составить вам компанию?

— Ну…

— Других свободных мест нет. Но спрашиваю я вовсе не поэтому. — И он подмигнул ей.

Она ответила неуверенной улыбкой и указала ему на пустой стул, сбив при этом сахарницу.

— Меня зовут Виктор.

— А меня Оксана.

Мимо прошла молодая мать с младенцем на руках. Оксана взглянула на нее с грустью, которая не укрылась от Виктора.

— Кажется, вы огорчены.