– Не удивил. – Согласилась я.

– Алесь, ему от тебя нужны были деньги, часть моего бизнеса, как месть за то, что я тогда оставил его фактически ни с чем. Ты сейчас не веришь мне, думаешь, я и тебя так же кинул, но нет, я помню нашу договорённость. Просто не хочу, чтобы всё снова досталось ему. И когда он тебя бросит, а будет это скоро, поверь, я отдам всё, что тебе положено, как моей жене. Обещаю.

– Мне ничего не нужно, Кирилл.

– Он не любит тебя.

– Не хочу это с тобой обсуждать.

Мне было неприятно слушать этот бред, хотелось уйти, но непонятные силы не давали этого сделать. Потом Кирилл потянулся к сейфу, что скрывался за картиной в одной из стен, я знала, что он там есть, но так же знала, что ничего особо ценного в нём не хранится. А извлёк Кирилл небольшую фоторамку и диск, который тут же вставил в проигрыватель, рамку протянул мн.

– Красивая, правда?

В сопровождении этих слов я увидела девушку, в свадебном платье, такую же рыжую… нет, лучше, ярче… Карину. Тут же Кира обратил моё внимание на запись.

– Ты же понимаешь, я волнуюсь за тебя, поэтому, надеюсь, не в обиде, что приглядывал за тобой всё это время? И знаешь, что меня задело? – Он вопросительно смотрел на меня, я уже мало что соображала, но слушала его гипнотический голос, смотрела на него в ответ. – Он никогда вот так не смотрел на тебя, Алеся, никогда.

И пальцем указывал на монитор, где Дима, совсем молоденький, улыбается Карине. Открыто, искренне, с некоторым восхищением в глазах, с неподдельным интересом и самое страшное в том, что Кирилл прав, так он на меня никогда не смотрел. Он хотел меня, он добивался, но на Карину он смотрел как на идол в живом обличии, как на божество.

В груди разрасталось неприятное чувство горечи, сдавливающее изнутри все органы, не позволяющее вздохнуть. Мысленно я приказывала себе успокоиться, но уже не могла, большинство сил уходило на то, чтобы не заплакать.

– И у меня для тебя ещё кое-что есть.

Напоследок включил на компьютере запись, и голоса я узнала сразу, по крайней мере, Димкин:

«– Что молчишь? Колись. Уделал всё-таки Галаева?

– С чего ты взял, что его?

– Ну… слышал краем уха, что он вроде как развёлся, а жена его работу ищет. Ничего не напоминает?

– Ничуть.

– Димас, не тяни, я же знаю, что она. Как тебе удалось?»

На этом запись прекратилась, а Кира уставился на меня.

– Кирилл, запись вырвана из контекста, поэтому никакой ценности не имеет, да и не сказал он ничего такого… Если у тебя всё, то я пойду.

– У меня всё. Я знаю, ты не была со мной счастлива, но и он тебя вряд ли порадует, ты слишком умна и независима, чтобы делить трон с другой. Извини, но это так. Ты ведь узнала её?

На последний вопрос я не ответила. Не хотела отвечать, унижаться, показывать свою слабость. Я сказала, что меня не задела звукозапись, но по дороге в Москву, только и слышала: «Что молчишь? Колись. Уделал всё-таки Галаева?». Уделал, ничего не скажешь, двух зайцев одним выстрелом. Не то, чтобы я особо поверила, но недоверие закралось нешуточное. Я позвонила Диме из машины, но телефон был выключен. Каким он был со мной? Каким? Самым обычным. Каким был всегда: властным, единственным, но наверно не моим. В квартире стало только хуже, повсюду так и мерещились фотографии этой Карины, мне даже показалось, что я чувствовала запах её духов. Нет, это, конечно же, моё воображение, но всё же не по себе как-то. Короче, не знаю, что там, только лишь моё недоверие, вследствие рассказа бывшего благоверного, а может, и в купе с гормонами, которые, как теперь доподлинно известно, блуждают в организме (беременность – это вам не шутки), но уже через полчаса я не могла найти себе места. Звонила Диме снова и снова, но даже тот факт, что телефон теперь был в зоне доступа, ничего не изменил, я слышала только длинные гудки, которые ничем не заканчивались. Уже и припомнила разговор по поводу своего развода, Дима тогда, как раз, и спросил про мою долю. Я ответила, что ушла ни с чем, а он вроде как порадовался, приговаривая, что нам ничего не нужно, у нас и так всё есть. А теперь вот сижу и думаю, а действительно ли он радовался или я что-то упустила, но в голову ничего толкового не приходило. В дверь позвонили, и я подскочила как ужаленная. Почему-то подумала, что это как раз Дима и пришёл, но всё оказалось куда проще, снова его мама и снова без звонка.

– Добрый день, Алеся, впустишь? – На удивление любезно попросилась она и ведь даже не своим ключом открыла – прогресс!

– Проходите.

На самом деле, я бы с удовольствием захлопнула дверь перед её носом, но что-то подсказывало, что это от разговора не спасёт. Я смотрела на то, как она неспешно раздевается, снимает красивые сапожки, достаёт с дальней полки тапки (надо же, а я их никогда не замечала!), и следует на кухню, ну, а я за ней.

– Чаю?

– Да, пожалуй.

Опять же, нарочито вежливо, даже неприятно, слышно ведь, что выкручивается, через себя переступает. Значит, разговор не из приятных, но с другой стороны, я ведь ничего другого от неё и не жду. Пока заваривала чай, старалась на Анжелику Викторовну не смотреть, да и она молчала, наверно будет что-то внушать, глаза в глаза, так сказать. И когда чай уже был разлит по чашкам, на столе стояли конфеты, и другие сладости, которые по причине своего невроза, поставила в неимоверном количестве, я, наконец, опустилась на стул и тут же встретила её взгляд.

– Алеся, я, думаю, вы понимаете, что пришла я сегодня не просто так.

– Понимаю. – Согласилась я, а сама подумала, что раз маски практически сброшены, то и танковая атака неподалёку.

– Я на самом деле беспокоюсь за вас.

– Я произвожу такое впечатление? – И снова мои штыки, бессмысленно, глупо, но по-другому сегодня не получится. Чёрт, ещё и Дима не отвечает!

– После нашей с вами первой встречи, я хотела поговорить с сыном, уточнить у него детали, но дозвониться не смогла и набрала его лучшего друга – Дениса. Знаете такого?

– Впервые слышу. – С вызовом бросила я на её подслащённую речь.

– Да… Так, в общем, оказалось, что он о вас тоже ничего не знает… Понимаю, это не аргумент, – судя по постоянным паузам, она и сама запуталась в своих витиеватых изречениях, поэтому шумно выдохнула и снова продолжила. – В разговоре выяснилось, что он вас всё же знает, но не в курсе, что ваши отношения с Димой дошли до такого уровня.

– Если можно покороче.

– Я стараюсь, просто не хочу вас обидеть.

– Я не настолько глупа, чтобы обижаться на слова постороннего человека.

Слово «посторонний» стало красной тряпкой и теперь, действительно, никаких прелюдий.

– Он вас не любит.

– Я так понимаю, вы даже толком с Димой не поговорили. Откуда такие выводы?

– Потому что я знаю своего сына. – Теперь Анжелика Викторовна говорила строго, уверенно и очень серьёзно, я её даже зауважала, ну, не идёт ей лебезить.

– Пока одни слова, ничего конкретного.

– Алеся, вы ведь замужем, я правильно понимаю? Я ещё тогда видела след от кольца на вашем пальце.

– Я уже развелась и это, кстати, была инициатива вашего сына.

– Мне очень жаль, что Дима разбил вашу семью, но поймите, прошу, у вас ведь сын, всё ещё можно исправить. Ну, не нужны вы ему!

– Я так и не поняла, на чём основаны ваши доводы.

На самом деле, сразу же после её слов о том, что он меня не любит, первый неподъёмный камень упал в мою сторону. Больно, обидно до слёз, да ещё так не вовремя… и гормоны, чёрт бы их побрал! А теперь я просто доигрывала роль непробиваемой стервы, хоть и давалось мне это нелегко.

– Ещё раз говорю, я – мать, и я знаю своего сына как никто другой. Я просто не хочу, чтобы он испортил вам жизнь. Он однолюб, понимаете, однолюб! – Стучала она по столу кулачком, а о его «однолюбости» я уже сегодня слышала. – Да, ему уже не двадцать лет и он вполне мог вами заинтересоваться, вы красивая и, как я выяснила, самодостаточная женщина, но…

Казалось, она просто устала говорить со мной. Женщина склонила голову, переводя дыхание а потом подняла её и посмотрела на меня, с сочувствием, что ли… И теперь всё её слова казались действительно для моего блага. Не было воинственности, корыстного умысла.

– Я кода-то сказала ему, что в жизни у него могут быть женщины, разные, много или мало – не важно. Но когда он встретит одну единственную, поймёт. И попросила, чтобы он не знакомил меня со своими подругами, – на последнем слове она неприятно усмехнулась, и я сразу поняла, что намекает и на меня в том числе, – а познакомил лишь с той единственной. И я дождалась того момента, когда он буквально прибежал ко мне, светясь от радости и сказал, что любит. Это было давно… та женщина была замужем, и он её добивался, волновался, переживал, я впервые видела сына таким уязвимым. А потом, спустя время, она ушла и от него, уж не знаю, что и как, но больше он со мной об этом не говорил.

Я видела, что ей было трудно говорить, она любит Диму и переживает за него, но мне было в разы больнее выслушивать всё это, вспоминала тот взгляд, который он посылал Карине на записи… больно, как же больно!

– И, Алеся, он ничего не говорил мне о вас, я даже не подозревала, что мой сын живёт с женщиной. Эта влюблённость пройдёт, вы ведь и сами знаете, как это бывает, а у вас сын, а мальчику нужен отец. Возвращайтесь к мужу, не разбивайте себе сердце, с Димой у вас всё равно ничего не выйдет.

Я сжимала и разжимала кулаки под столом, мысленно умножая и переумножая числа, только бы не сорваться, не накричать, не расплакаться, я практически на грани.

– Я очень благодарна вам за заботу обо мне и о моём сыне, но раз уж мы так откровенны… Своего отца Антон не видел уже шесть лет и я этому безумно рада, с мужем своим я развелась бы не зависимо от того, появился бы Дима в моей жизни или нет, а то, что происходит в нашей с ним семье, касается только нас и никого больше. Это понятно?

С каждым словом мой голос становился всё более ледяным, твёрдым, тональность повышалась, но до крика было далеко. Женщина продолжила сидеть и я не выдержала.

– И если вы ещё раз влезете в нашу семью, вне зависимости от того, какие у вас намерения, я вас на порог не пущу. Ясно?!

Я вскочила из-за стола, указывая ей на дверь, и она молча удалилась. Снова в дверях столкнулась с Антоном, а он, заметив моё настроение, смотрел на неё с большим интересом.

– Мам, всё в порядке? – Тихо уточнил он.

– Иди спать!

– Мам, ещё только три часа.

– Тогда делай уроки и не появляйся из своей комнаты!

– Мам, с тобой всё в порядке? – Немного испуганно, спрашивал сын, я меня сейчас всё раздражало, и я срывалась на откровенный крик.

– Ты меня не слышал? Марш в свою комнату, и не появляйся, пока я тебя не позову!

Сын ушёл. Не хлопнул дверью, не раскричался в ответ, как бывало частенько, если мой тон не соответствовал моменту, но сейчас он меня понял, к счастью. В комнате стало до безумия тихо, и я могла расслышать, как сзади крадётся паника. Скользкая, холодная, которая плотно окутывает, не позволяя вырваться. Она закрадывается в душу, в сердце, сжимает его, не давая биться в полную силу. Темнота сгущается, оставляя меня одну во всём мире. Я снова и снова набираю номер Димы, но ответа нет, я практически не двигаюсь, ничего не чувствую, мне просто одиноко, как никогда. Так прошло три часа, как мне казалось, слишком страшные три часа неизвестности. Было уже начало седьмого, я не волновалась, не истерила, я даже перестала набирать его номер, потому что пальцы больше не слушались и отказывались жать на сенсорный экран, в попытке дозвониться. Он всегда приходил в шесть. Я знала, это ради меня, что у него много работы, за которую он и садился, когда я ложилась спать, но он всегда приходил. Всегда, но не сегодня. Половина седьмого, его нет. Семь. В непонятной прострации я набираю его номер, уже, в принципе, ни на что не надеясь. Даже забавно, словно он знал о том, что я разговаривала с Кириллом и что всё знаю о Карине. Надо же, как он перед ней забавно смущался, разговаривал тихо, подбирая слова. И я ведь сразу это заметила, но он в очередной раз наврал, и я верила, как последняя дура. Не важно. Теперь – не важно. Я не понимаю, что до сих пор здесь делаю, наверно хочу увидеть его глаза… а зачем? Может, он снова мне скажет, что не отпустит, ха, а ведь он и сказал, что всё и всегда доводит до конца. Правильно, чтобы бросить меня самому, так ведь ему привычнее. Гудки шли, но я их уже и не слышала, просто держала телефон у уха, как вдруг вызов оказался принятым, и я услышала его голос. Спокойный, весёлый, словно и не было пятидесяти пропущенных от меня, он даже не волнуется…

– Привет.

– Привет.

И молчу, все слова, что я хотела сказать, вдруг потерялись, и сил хватало только на то, чтобы не расплакаться, услышав его такое обычное «привет» в тот момент, когда моя жизнь перевернулась.