С этой мыслью я навёл курсор на крестик наверху — и в следующий миг благополучно покинул виртуальные пределы Златоперья. Любопытство моё было удовлетворено полностью. Заходить туда в ближайшие дни я не собирался и остаток понедельника с удовольствием посвятил работе. Благо теперь меня от неё ничего не отвлекало.


О друзьях своих я теперь почти не думал. Милые бранятся — только тешатся. Я бы серьёзно встревожился, не обнаружив в Интернете никаких последствий их ссоры. Но то, с какой помпой они сработали на публику, говорило о том, что духовная связь между ними неразрывна, как синтетический канат. Вот и славно. Встревать в их экзотические любовные игры у меня не было никакого желания.


А ближе к ночи мне позвонил Порочестер.

9

За минувший день я много раз представлял себе этот звонок и то, как буду говорить со своим другом — сухо и холодно, чтобы как можно больнее ранить его остро заточенным металлом своего голоса. Я был смертельно зол на него. Но как только услышал это умирающее блеяние, все благие намерения тут же вылетели у меня из головы:


— Герцог, дружище… Совсем я разболелся… Никуда не выхожу — сил нет… Может быть, если у Вас найдётся минутка, если, конечно, Вы не слишком заняты, не обязательно сегодня, а вообще — Вы могли бы ко мне заехать?..


— Господи, что с Вами, дружище?..


— Такая слабость жуткая… Голова кружится, да ещё изголодался… Мне б поесть чего-нибудь… В холодильнике шаром покати, утром последнюю корку с водой размочил… Так есть хочется, ужас… Может быть, если Вам будет по пути, Вы бы завезли мне чего-нибудь…


— Ну конечно, дружище, — разволновался я, — диктуйте, что Вам нужно, я запишу… Чего бы Вам особенно хотелось?..


— Колбаски бы… — после минутного раздумья пролепетал мой друг, — очень колбаски хочется докторской… И вот если бы ещё… виноградику… Вы не беспокойтесь, я всё возмещу…


— Ну что Вы, дружище, какая ерунда!.. Постойте-постойте-ка, — я спохватился, — так давайте я заодно и в аптеку забегу! Вам ведь, наверное, нужны какие-нибудь лекарства?..


— Что лекарства… — обречённо протянул Порочестер таким тоном, что любому стало бы ясно: жить ему осталось как минимум несколько дней и медикаментами тут не поможешь. Испуганный, я забормотал, что немедленно выезжаю — и, положив трубку, кинулся одеваться, от волнения не сразу попадая ногами в брюки.


К счастью, по дороге у меня есть круглосуточный супермаркет. Там я накупил другу не только самых нужных и важных продуктов вроде хлеба и колбасы, но и всяческих изысков и разносолов, которые, как мне было известно, он любит… когда-то любил. Может быть, думал я, моя забота вкупе с пробудившимся аппетитом дадут ему силы к выживанию. Я, правда, так и не выяснил, чем он болен, — он так меня напугал, что я напрочь забыл спросить о самом главном. Перезванивать было уже неловко — может быть, друг успел задремать, а ведь сон — лучшее лекарство; я только надеялся, что это не что-то желудочное. Но если всё-таки я ошибался, то на этот случай я захватил ему ещё и духовной пищи — сунул в сумку два последних номера нашего ежемесячника, вдруг Порочестеру захочется узнать что-нибудь новое об актуальном искусстве и галерее Винзавод. (Теперь, когда прежний мэр, который был давним другом нашего Кормильца, попал в опалу, я стал чувствовать себя чуть ли не оппозиционным журналистом.)


В результате сумки у меня стали такие тяжёлые, что пришлось взять такси. Вот когда я всерьёз пожалел о несданном утром экзамене!.. С этим надо было что-то делать. Попрошу Порочестера, решил я, чтобы дал мне попрактиковаться на своей машине — между гаражами обычно есть свободное местечко.


Если, конечно, бедняге суждено встать на ноги. Больной, старый, всеми покинутый… Полно: да жив ли он ещё?!..


Поднявшись на нужный этаж, я обнаружил чёрную кожаную дверь с позолоченной табличкой гостеприимно приоткрытой, что произвело на меня удручающее впечатление. Я понял: мой дружище-мученик ждал меня, ждал и, вконец изождавшись, так ослабел, что решил на всякий случай открыть мне заранее — вдруг не сможет доползти на звонок. Наверное, он очень долго добирался от кровати до двери, шаркая шлёпанцами, от слабости держась за стенку… Видать, с тревогой подумал я, он и вправду серьёзно болен. Раньше он отличался крайней мнительностью и сам не раз читал мне мораль, дескать, на звонок домофона я всегда должен спрашивать: «Кто там?» Чему я никогда не следовал. Мне кажется, это так глупо…


Едва скинув в прихожей ботинки и даже не успев снять пальто, я чуть не бегом отправился на отдалённый звук телевизора. Порочестер был жив. Оказывается, он устроил себе лежбище в гостиной, всё на том же розовом диване, где мы частенько сиживали с Еленой, — было даже как-то странно видеть его застеленным. Увидав меня, столбом застывшего на пороге с набитыми пакетами в руках, бедняга обрадовался до слёз:


— Оой, дружище, Вы мой спаситель!.. Что это там вон такое вкусненькое виднеется в пакетике? Профитрольки?..


Выглядел он, прямо скажем, не лучшим образом. Нос, торчащий над одеялом, казался на осунувшемся лице огромным, — а когда он чуть приподнялся на подушках, я увидел, что подбородок его сиз от двухдневной щетины, а сальные седые патлы спадают на голые плечи печальными сосульками. Безграничная укоризна, невесть когда успевшая поселиться в покрасневших тойтерьеровых глазах, словно по волшебству превратила его в идеальный, почти хрестоматийный образ старого больного иудея; как видно, подумал я не без злорадства, информационные войны таки не проходят даром.


Но тут же устыдился собственных мыслей — бедняга и впрямь оголодал. Стоило взглянуть, как он смотрит на продукты, которые я, спеша его порадовать, опрометчиво принялся выкладывать на журнальный столик. Трясущейся рукой он потянулся к виноградной кисти, и я еле успел убрать её обратно в пакет — моему больному другу только глистов для полного счастья и не хватало. Он чуть не расплакался, когда гостинцы вновь скрылись из его поля зрения, чтобы чин-чинарём отправиться на помывку.


Воздух в квартире был, как выразилась бы Леночка, «спёрнутым». — Проветрить срочно!!! — Но окна были заклеены везде, кроме кухни и я ограничился тем, что распахнул их там — опять же, по Елениному выражению — «на полную громкость».


Упрятав, что нужно, в холодильник, я намыл ему груш, персиков и винограда, нарезал колбасы, как он любил, крупными ломтями, положил в чашку с горячим чаем две ложки смородинного варенья — и, поставив и сложив это всё на жестяной подносик «Олимпиада-80», отправился назад в гостиную. Порочестер в предвкушении кайфа уже успел устроиться на своём диване в положении сидя. Едва поднос оказался рядом с ним, как он с жадностью накинулся на угощение — ещё недавно мутные глаза заблестели, на лбу выступили капельки влаги, мне даже показалось, что он слегка порозовел. Огромные уши так и ходили ходуном.


— Спаситель, — приговаривал он с набитым ртом, не переставая жевать, — дружище, Вы мой спаситель!.. Аах, какая вкуснотища!..


Тут меня охватило лёгкое беспокойство — не станет ли ему плохо от переедания, что при определённом роде болезней может привести к весьма неприятным последствиям. — А врач, дружище?.. Что сказал врач?.. Вам можно всё это?..


Порочестер только рукой махнул:


— Да какие там врачи, дружище… Это у меня на нервной почве…


Железной рукой я подавил в себе острое, внезапно вспыхнувшее, почти неконтролируемое желание придушить своего друга — и только сказал с мягкой укоризной:


— Ну что Вы, дружище, разве можно так реагировать на все эти виртуальные войны?..


— А?! — так и вскинулся Порочестер, придерживая на груди одеяло. — А Вы видели, что там творится? Читали форум?…

— С утра не заглядывал, — признался я. — А что там?..


Честно говоря, мне это было вовсе неинтересно. Но деваться некуда: веки Порочестеровых глаз пугающе покраснели, он тяжело, с натугой задышал и — что было особенно плохим признаком, — отложил на поднос надкушенный персик. Поэтому я не стал артачиться, а лишь покорно подсел к ноутбуку и, кликнув на нужный ярлычок, зашёл на главную страницу «Златоперья», а оттуда — и на форум, где и впрямь успело появиться много новых тем и комментариев.


— Читайте вслух, дружище, — потребовал Порочестер, поудобнее устраивая голову в подушках и натягивая одеяло до подбородка. — И с выражением…


Я прошёлся по темам. Честно говоря, ничего особенного я не увидел, хоть и действительно — форум был немного не в том состоянии, что я его оставил. Впрочем, меня это нисколько не удивило — жизнь есть жизнь.


Момент истины миновал. За минувший день обе партии немного успокоились, спохватились и решили — раз уж сияющую звёздочку Надежды и Веры, Любви и Мудрости всё равно грубо растоптали на их глазах — извлечь из ситуации хоть какую-то выгоду. Читать всю эту мутотень «с выражением» я, конечно, не стал, а только вскользь комментировал самое интересное — и время от времени оглядывался на своего друга, чтобы видеть, как он реагирует:


— Дружище, Вас тут, оказывается, вовсю ищут. Зовут на февральский Международный Литературный Конгресс в Натании! Просят сообщить, прошло ли письмо с официальным приглашением…


— Не поеду, — поморщился Порочестер. — Там агрессивное солнце. А у меня кожа очень чувствительная. Вся в родинках…


— О, а вот интересный диспут! О трёх видах поэзии: «русская», «русскоязычная» и «россиянская». Первое — это, конечно, о нашей Лене: «пусть рифмы и немудрящие, зато душа как на ладони». А у Бродского и Пастернака — «одни приёмы да красивости, как стекляшки в калейдоскопе, а за ними что? — пустота…»


— Любимые Ленкины поэты, — злорадно прокомментировал несчастный больной. — То-то она разозлится!..


— Так, а это что такое?.. — Но «это» я комментировать уже не стал — и поспешил убрать выплывшую картинку, чтобы не расстраивать Порочестера, который мог углядеть её со своего дивана.


То был уже виденный мной гигантский портрет Елены, только теперь он висел, что твой плакат, на форуме и под ним стоял комментарий: «Именно так должна выглядеть настоящая русская поэтесса!» Кто постарался? Ну, конечно же, И.П. Козлов — поэт и по совместительству историк-ревизионист, посвятивший последние 30 лет жизни доскональному изучению Торы, Талмуда и «Протоколов…». Ныне же он усиленно подбивал клинья к Елене — искал, гад, дешёвой популярности. Но выбрал неверный путь. Лена, которой светлые волосы и голубые глаза достались, собственно, от бабушки-немки, терпеть не могла, когда с её личными фотографиями обращаются так фривольно.


Впрочем, за неё уже отомстили. Чуть ниже в той же теме висели разнообразные фотожабы, состряпанные либералами на самое Козлова, в которых бедняга, имевший глупость открыть лицо на аватарке, представал то козлом, то обезьяной, а то и вовсе некой неизящной частью мужского тела, в которую, впрочем, очень изящно вписался его лысый череп. Всё это обильно сдабривалось грязной бранью, каковую админы не убирали, радуясь удивительному повышению траффика, о каком они ещё вчера и мечтать не смели. В общем, всё было, как обычно, и я без сожаления закрыл страницу форума.


— Дружище… — обессилено простонал Порочестер из-под одеяла. Я обернулся к нему:


— Что, дружище?..


— А сама Лена… — он облизнул пересохшие губы. — Лена так и не появилась?..


Я покачал головой. Видимо, Елене тоже было стыдно перед форумчанами. Что, по-моему, характеризовало её с очень хорошей стороны.


— Дружище, позвоните ей… Скажите ей, что я болен… Я знаю, она приедет…


— Да Вы с ума сошли, дружище?! — не выдержал я. — Второй час ночи, она спит давно!


— Нет… Не спит… — настаивал мой друг. — Она не может заснуть. Плачет и ждёт нашего звонка. Я знаю…


— Плачет она… — буркнул я. — Вы её последнее стихотворение-то читали?


— «Набат»! — оживился Порочестер, — читал, конечно! Вот я Вам о чём и говорю! Это она нарочно для меня написала! Разве не понимаете: она хочет помириться, вот и пытается привлечь моё внимание, зацепить меня чем-то, спровоцировать. Страдает…


Наверное, я очень внушаемый человек, а, может, это Порочестер владеет какими-то тайными техниками, позволяющими убедить человека в чём угодно, — но факт есть факт: на третьем часу ночи, устав с ним спорить, я изменил своим принципам — и, достав мобильник, позвонил Елене. Позвонил сам, лично — пусть уж, если всё кончится плохо, она пошлёт на три буквы меня, а не больного, измученного Порочестера. Жертвовать собой ради друга уже, кажется, входило у меня в привычку.