— Я тоже не знаю, как правильно, — честно признался я. — Но ещё поищу.

5

Странная манера Аллы одеваться и причёсываться, к которой я, впрочем, уже почти привык, навсегда перестала занимать меня, когда я, наконец, побывал в её мастерской. Кажется, это было как раз тогда, после нашей «помидорной вечеринки». Да, точно. Обычно ведь я доставлял её домой, прямо к подъезду, да там и высаживал, даже не заходя внутрь, — хоть и был приглашаем неоднократно. (Спасибо, конечно… но к чему мне лишние проблемы с психованным ревнивцем, который, я ведь знаю, по моём возвращении обязательно примется в мельчайших подробностях вызнавать, что да как?..)


А тут вдруг… — то ли выпитое сказалось, то ли просто Алла нашла, что мы уже достаточно знакомы, чтобы мне доверять… — в общем, она мне и говорит:


— А поехали на Масловку! Я тебе свои работы покажу. А то треплемся-треплемся, а ты ещё и не видел ничего…


Естественно, на сей раз ломаться я не стал. Мне давно хотелось посмотреть Аллу в оригинале, да и от чашечки чая с печенинкой перед муторной обратной дорогой глупо было отказываться. И вот… Поднимался с энтузиазмом — а назад шёл и вовсе расквашенный: в этот миг мне, как никогда, было стыдно за ту вредную ерунду, которой я всю жизнь занимаюсь.


Если раньше я ещё мог сомневаться, то теперь окончательно убедился в том, что Алла — талантлива. Как я и думал, она оказалась из тех мастеров, которых обязательно надо смотреть вживую: даже самая дорогая полиграфия попросту не смогла бы передать тончайшие цветовые соотношения и переливы оттенков в её пейзажах и — реже — интерьерах. Я как тонкий ценитель почти физически наслаждался, вглядываясь в эти работы, и Алла смущённо улыбнулась, когда я назвал её «Набоковым от живописи». В чём-то она была права, говоря о своей «ненужности людям» — человеку неискушённому, без специальной подготовки понять прелесть этих картин было бы трудно. Зато перед серией портретов остановился бы даже человек, ничего не смыслящий в живописи. Все они были крохотные, не больше 50х50, но даже я, собаку на этих делах съевший, не в силах был объяснить, каким образом она с помощью лаконичных и даже скудных средств ухватывает саму суть, ядро натуры. Видимо, это и был тот самый дар свыше, неподвластный алгебре искусствоведов, и мне оставалось только склонить голову перед чем-то, что больше и выше меня.


Это было двойственное чувство — радостное и горькое. Впервые за всё время нашего знакомства я отчётливо понял, что мы, в общем-то, не нужны Алле, может быть, даже мешаем. (Доселе я наивно полагал, что стареющая девушка должна руками и ногами хвататься за такую удачу). Сумеет ли Порочестер удержать её, я уж не говорю — заставить всё бросить и переселиться к нам, на природу, но хотя бы просто удержать?..


Я очень на это надеялся.


Ибо только теперь, когда срок моего вынужденного пребывания за городом почти подошёл к концу, я с режущей ясностью понял несомненную истину: спасти нас, всех четверых, от нарастающего ужаса безысходности и бесцельности жизни может только одно — выдуманная Порочестером коммуна. И спасала всё это время! Мысленно оборачиваясь назад, я вновь и вновь с изумлением видел: именно в эти месяцы, несмотря на все препятствия, холод, жару, дискомфорт и наши внутренние дрязги, — а, может быть, именно благодаря им — я, наконец, почувствовал себя живым, реальным, земным человеком, почти забыв о прежнем странноватом обломке разорённой и размытой аристократии, никому не нужном, ни на что толком не годном и не знающем, куда себя приткнуть. (Кроме Интернета). А Лена, должно быть — той самой настоящей русской женщиной, какой её знали на форуме «Златоперья». А Порочестер — лидером и учителем… Да, как ни странно, но только здесь — и так — мы все по-настоящему были собой.


Что же до Аллы, то у неё это счастье могло быть ещё впереди. Но не будет, если не будет коммуны. А жаль. Очень жаль, потому что я как раз вот только сейчас придумал для Аллы ПРОЕКТ. Да-да, дружище Порочестер, проглотите — именно ПРОЕКТ. Не тот, на какие Вы бросаетесь с пеной у рта, а настоящий, очень хороший. В самый раз для Вашей будущей галереи. Там от Аллы вовсе не потребуется наступать себе на горло и предавать своё искусство ради дешёвого выпендрёжа. Совсем наоборот. В моём проекте Алла, продолжая быть тем, что она есть — подлинным художником, — получит ещё и возможность осуществить свою мечту, то есть двигать своим искусством мир к лучшему. Сама бы она к этому никогда бы не пришла, при всём желании — как говорится, по техническим причинам. А в моём ПРОЕКТЕ — может! Вот такой вот парадокс.


Но этого, наверное, никогда не будет. Уж больно на тонком волоске висит наша только-только народившаяся коммуна…


Весь в унынии я приехал домой и, даже не пожелав спокойной ночи своим друзьям, завалился спать. Они меня не тревожили — думали, видно, что я просто устал с дороги. Воскресенье, как-никак. Пробки…


Но назавтра…


Назавтра, когда вёз Порочестера на работу, я потихоньку принялся зондировать почву. (Забавно, но наш автомобиль, похоже, был теперь лучшим местом для задушевных разговоров тет-а-тет). Что у него в планах?.. Скоро ли он собирается покинуть нас и зажить сытым и довольным семьянином в своей городской квартире с антиквариатом и хохотуном-звонком?.. Не жалуется ли Аллочка, что райская дачная жизнь совсем оторвала её от работы и превратила из элегантной дамы творческой профессии в недоделанную селянку?..


К моему приятному удивлению, Порочестер оказался неожиданно категоричен:


— Ни-ни-ни-ни-ни!!! Только здесь! В конце концов, для чего её брал-то? Я ей сам тут мастерскую выстрою, за тем холмиком, знаете, где берёзки. Большую, не какие-то там два с половиной квадратных метра, как на этой, как её… Масловке! Места хватит! А туда, к себе, пусть наведывается раз в неделю — глянуть, не затопило ли чего, не пришли ли телефонные счета или налоговое извещение какое…


Я возразил, что, возможно, Алле будет трудно расстаться с детишками, которых она учит рисовать. В ответ Порочестер отрезал:


— Ничего, переживёт. У нас будут свои детишки. Пусть их учит.


Ну, что тут скажешь?.. По всему было похоже, что выбора у Аллы нет! Я немного повеселел. Рано я хоронил коммуну, у неё был шанс. Я-то знал, как этот страшный человек настойчив и последователен, когда хочет чего-то добиться.


И вот тут-то… я посвятил его в свой ПРОЕКТ.


После того, как я довёл мысль до логического завершения, Порочестер ещё минут пять молча сопел. Потом буркнул себе под нос:


— Остановите машину.


«Обиделся он, что ли?..» Странно, я мог бы поклясться, что в моей идее нет ничего обидного — уж для Аллы-то во всяком случае. Но, зная характер своего друга, не стал ни о чём спрашивать — а только сделал, как он велел: проехал ещё километра два и, найдя наконец, крохотный проём между автомобилями (мы уже въехали в город), с акробатической ловкостью произвёл «параллельную парковку» у тротуара.


Когда автомобиль остановился, Порочестер резко повернулся ко мне — и тихо, потрясённым голосом проговорил:


— Дружище, Вы гений.


И, для удобства отстегнув ремень, крепко обнял меня. Я с испугом заметил, что его выпуклые тойтерьеровы глаза налиты слезами.


Остаток пути Порочестер трындел без умолку. Новая мысль, наконец, улёгшись в его крупной голове, вызвала там такой всплеск творческой фантазии, что я только рот разевал: мне и в голову не приходило, что моя идея, простая, как всё гениальное, способна дать такие развесистые ответвления. Проект, говорил он — это понятие свободное и широкое, чем шире — тем лучше. А посему мы вовсе не обязаны зацикливаться на живописи — точнее, на одной Аллочке, как бы сильно он её ни любил…


— О?.. — изумился я.


…Да-да, дружище. Купим Ленке фотоаппарат. Она как раз (помните, недавно?) жаловалась, что все её «фотики» у бывшего мужа остались, — так вот и получит новый. Со штативом и этой, как её… зеркалкой! Но и это ещё не всё. Себя мы тоже не должны забывать. К примеру, он, Порочестер, известный сетевой поэт, пародист и критик, вполне может устроить в каком-нибудь уютном ресторане творческий вечер. В рамках проекта, конечно. Благо у него готов уже целый лирический цикл, посвященный Алле («а ведь это как раз то, что надо, дружище, правда?..») Друзей в Сети у него много, человек сто-двести точно соберёт. Лена тоже может что-нибудь почитать. У неё есть, он-то знает. Да и Вы, дружище, вовсе не должны ограничивать себя заумными статьями об Аллочкином творчестве. Вспомните, что Вы не только публицист, но и отличный прозаик. Почему бы и Вам не написать что-нибудь художественное, что-нибудь эдакое… в рамках нашего с Вами замечательного проекта?..


На этом месте я позволил себе расслабиться и отключиться, поняв, что мой… то есть уже НАШ проект — в надёжных руках. Теперь, я знал, Порочестер не успокоится, пока не поставит на уши весь Рунет. Оставалось только уговорить Лену. Честно говоря, я немного побаивался её всеразъедающего скепсиса.


И зря. Узнав обо всём, она чуть потолок головой не проломила.


Пацаны сказали — пацаны сделали. Уже на следующий день мы с Порочестером купили ей фотоаппарат. Недорогой пока, простенький, без «зеркалки» (тут уж я проявил жёсткость), но для её уровня — как раз. Новоиспечённая фотохудожница, пища от восторга, тут же кинулась его осваивать. Оказывается, когда-то в юности она увлекалась фотографией — момент из её жизни, доселе нам неизвестный. А вот поди ж ты. Но тогда не было таких технических возможностей, как сейчас. А теперь они появились пользуйся-не-хочу, и всю последующую неделю Елена развлекалась тем, что производила в неисчислимых количествах разнообразные «макро»: то переливчатая капелька росы на смиренно склонившейся травинке, то вот-вот уже готовые к выбросу и приземлению паращютики лысеющего одуванчика, то огромный, нежнозелёный, снабжённый кучей полезных приспособлений от панциря до когтей-крючьев, размахивающий антеннами, немного брюзгливый с лица кузнечик.


— Нас бы, что ли, сфотографировала разок, — обижался Порочестер, — а то всё каких-то букашек да таракашек. Ну ладно меня, урода, не хочешь, так хоть Андрюху — вон он какой весь из себя красавец, хоть мужскую туалетную воду рекламируй!..


Но Лена только смеялась да отмахивалась, да продолжала упоённо ползать в траве с новой игрушкой в руках. И то понятно — на нас обоих она уже насмотрелась выше крыши во всех возможных ракурсах. А вот удивительный мир крохотной живой природы был ей до сих пор в новинку.


Наверное, пришло время рассказать, в чём же заключался изобретённый мной проект.


Все очень просто. Проектом должна была стать сама наша коммуна — компания начинающих дауншифтеров. Это явление в наше время очень модное. (Говорят, даже некоторые олигархи бросают всё и уезжают на природу — с семьями, а то и целыми колониями). Но редкое. (Лично я, кроме нас четверых, с такими смельчаками не знаком). Модно и редко — как раз то, что нужно, чтобы выдать наше начинание за смелый художественный проект. Мы были, так сказать, сами себе перфомансом.


Но на самом-то деле мы ведь были никаким не проектом, не перфомансом, даже не популярным социальным начинанием. Мы просто жили. Жили, как умели. И вот тут-то и вступала в силу хитрая начинка моего плана. Зачастую люди склонны принимать перфоманс, мишуру за настоящую жизнь. Выдавать, так сказать, позолоту за золото. А мы собирались, наоборот, — показать таким же, как мы, заблудившимся одиночкам возможный путь, вариант развития жизни, выдав его за модный перфоманс! Этим парадоксом я особенно гордился.


Больше того. В наше время перфоманс часто выдают за изобразительное искусство, что особо бесит художников Аллочкиного типа. А мы собирались сделать наоборот! Пусть все думают, что Алла пишет наши виды, интерьеры и портреты в рамках остросоциального проекта «Коммуна». А на самом деле она свободно творила, писала то, чем была увлечена, чем дышала, что любила — то есть нас, нашу жизнь и окружающую среду. Именно поэтому я пока не торопился посвящать её в проект. Не хотел прежде времени ограничивать её свободу.


Хотя рано или поздно, понимал я, придётся это сделать. Просто для того, чтобы Алла знала — то, что она ищет, о чём мечтает, способно воплотиться в реальности.


А пока Алла и без всяких там проектов трудилась, не покладая рук. Одной из лучших, на мой взгляд, её работ этой серии стал великолепный портрет Елены. Не знаю, как и когда они это сделали, — девчонки работали, в основном, когда я бывал в дороге, возил Порочестера туда-сюда, видно, не хотели, чтоб им кто-то мешал, так что, возвращаясь, я видел уже сильно продвинутый вперёд… — сперва эскиз, потом рисунок, подмалёвок, ну и так далее, пока, наконец, мне не соизволили показать законченную вещь. Увидев её, я обомлел. Наверное, более верного и тонкого образа Елены создать было и невозможно, и я только поражался, как Алла — женщина, а, значит, немного змея! — смогла с такой любовью, даже, лучше сказать, любованием написать свою натуру. Елена в белом сарафане, с редчайшей солнечной улыбкой сидела у клубничной грядки, и в золотистых волосах её играло солнце, и солнечным светом было пронизано всё вокруг, и вся она была — Солнышко. (Боюсь, правда, что Алла слегка нарушила свои принципы и воспользовалась (Елениным же) фотоаппаратом, — ибо сильно сомневаюсь, что моя Ленка способна просидеть в такой естественной позе долго. Но пусть это навсегда останется их маленькой тайной.)