Кристина Уэллс - Порочная игра

— Мы можем быть вместе каждую ночь. Я войду в тебя, глубоко, туда, куда ты захочешь.

По ее телу пробежала дрожь. Опасно, фатально опасно. Она не позволит ему делать ее слабой. Вот так.

— Нет. Перестаньте!

Он услышал в ее возгласе осуждение и замер. Затем убрал руку, развернул Сару к себе лицом и поцеловал. Он целовал ее жадно, обжигал поцелуями, искал в ней отклика.

Сара не хотела, чтобы Вейн нашел то, что искал. Она уперлась ладонями в его грудь и оттолкнула его, но это было все равно, что пытаться сдвинуть стену. Он не отпускал ее. Он тихо застонал, поцеловал Сару в щеку и, опустив голову, прижался лбом к ее лбу. Дыхание их смешалось, оба задыхались, как будто бежали из последних сил.

Его тело ощущалось ею как согретый солнцем камень, такое твердое, такое сильное, что она легко могла приникнуть к нему, забыть прошлое.

Сара провела дрожащей рукой по губам. У нее кружилась голова от ощущения, что это уже было, что время вернулось вспять. Она осторожно высвободилась из объятий Вейна.

Она чувствовала, как остывает, как ей становится холодно от того, что не хватает его тепла. Она смотрела правде в лицо. Она вновь поддалась страсти. Еще раз позволила Вейну с помощью дерзкой ласки заставить ее забыть доводы рассудка. Неужели она так и не извлекла урока из того, что пережила с Бринсли? Неужели не извлекла урока из того, что пережила в ту ночь с Вейном?

Сара смотрела в далекое будущее и видела, чем все это закончится. Она останется рабыней собственной страсти, а Вейн охладеет к ней. Останется пленницей своей неуправляемой похоти.

Нет, она больше никогда не будет любить. Но разве горячечное влечение плоти не столь же опасно, как и любовь? Не столь же разрушительно? Вейн мог делать с ней, что только пожелает, и она была слишком слаба, чтобы ему противостоять. Те жаркие слова, что он шептал ей на ухо, возбуждали ее.

Чтобы защитить себя, она ожесточила себя против Бринсли. Но Вейн был много сильнее.

И в процессе нового ожесточения она может разрушить и его жизнь, может сломить его.

Сара посмотрела на Вейна, но не увидела в его лице ни триумфа, ни даже удовлетворения. Его темные умные глаза смотрели пристально и настороженно, словно он знал, что она искала пути к спасению.

Сара судорожно вздохнула.

— Мне надо ехать домой. Питер сказал, что я могу быть свободна.

— Да. Ваша мать ждет вас.

Она прикусила губу.

— Я же сказала, что поеду домой. Вернусь в наши… в комнаты в Блумсбери.

Он ответил не сразу.

— Сара, там ничего не осталось.

— Что?

— Я ездил туда вчера днем. Ваша квартира разграблена. Все разбито и сломано. Даже перегонные кубы разбиты.

Сара схватилась за грудь. Вся ее работа уничтожена. Вейн между тем продолжал:

— Я приказал упаковать все, что осталось, и отправить в дом ваших родителей. Вы сами решите, как распорядиться этими вещами. Ваша квартирная хозяйка уже сдала эти комнаты другим людям. Вы не можете вернуться туда.

Сара опустилась на ближайший стул. Что теперь делать?

Если бы у нее была иная, более приятная альтернатива, Сара только порадовалась бы тому обстоятельству, что не может вернуться на прежнее место жительства. Ее начинало подташнивать при мысли о том, что она вновь войдет в эту забрызганную кровью гостиную, но у нее не было ни денег, для того чтобы снять иное жилье, ни друзей, которые могли бы ее приютить.

Сара подняла глаза на Вейна.

— Вы хотите отвезти меня в родительский дом?

Он кивнул.

— Я думаю, нам надо сказать спасибо вашей матери, если удастся избежать сплетен.

О, да. Графиня была мастерицей улаживать дела. Заметать мелкие грешки под ковер, словно пыль. Вейн откашлялся.

— Нам многое предстоит обсудить по поводу свадьбы, но, смею предположить, что вам не хочется заниматься этим сейчас. Я отвезу вас домой и приду с визитом завтра утром.

— Во вторник похороны Бринсли, — пробормотала Сара.

Он коротко кивнул:

— Разумеется, я буду.

Крайне неприятная обязанность, но Вейн был не из тех, кто уклоняется от исполнения долга. Он выглядел таким уверенным и сильным, что ей пришлось справляться с желанием прильнуть к нему, обвиться вокруг него, как плющ обвивается вокруг мощного ствола.

Она должна дать ему шанс для отступления.

— Вейн, я сказала, что выйду за вас, и я сдержу слово, но я хочу, чтобы вы хорошо подумали, прежде чем приговаривать себя.

Вейн сдвинул брови.

— Я просил вас выйти за меня замуж, и я не собираюсь менять свое решение. За кого, черт возьми, вы меня принимаете?

— И когда вы будете думать о том предложении, что сделали мне, — продолжала она, словно не слыша его, — помните о том, что я собой представляю. Напомните себе о том, что я обесчестила своего мужа тогда, когда он истекал кровью, а потом солгала ему, сказала, что не делала этого. Вспомните о том, что я была жестока к вам. Но вы еще не знаете, какой жестокой я могу быть, Вейн. Вы даже не представляете себе, какая я. Вспомните о том, что я бесплодна. — Тело ее лишилось последней капли тепла. Сара была холодна и уныла, как зимняя ночь. — Что я не люблю вас. И никогда не буду любить.

Вейн подвез Сару к дому ее родителей, который находился совсем недалеко от дома Питера Коула, и проводил ее до двери.

— Не входите, — сказала она, глядя сквозь него. Она чувствовала себя так, словно отделилась от собственного тела, так, словно с равнодушием постороннего наблюдала за женщиной, которую когда-то считала собой.

«Свершилось. Он женится на тебе. Ты проявила слабость. Ты сказала "да"».

Сара протянула ему руку, напомнив себе, что тело больше ей не принадлежит и она не может чувствовать тепла его прикосновения. Она не оглянулась, не вздрогнула, когда закрылась тяжелая дверь. Ей не нужна была дверь, чтобы отсечь его от себя.

В доме Питера Коула случилось то, чего она так боялась. Сара потеряла контроль над ситуацией. Или, вернее, Вейн лишил ее способности контролировать ситуацию.

Сара огляделась, потрясенная высотой потолков, величавостью колонн и мраморных статуй богов, героев и римских сенаторов.

«Я слишком утомлена, — сказала она себе. Сара не спала вот уже двое суток. — Надо отдохнуть, — решила она, — и тогда вернется способность нормально воспринимать действительность».

Дворецкий говорил с ней, но она не могла понять ни слова. Сара прижала пальцы к виску.

— Прости, Гревилл. О чем ты говорил?

— Вы надолго, миледи?

— Не знаю. Возможно. — Сара глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки. — Да, Гревилл. Приготовь мне спальню, ладно? Мой… багаж сейчас прибудет. Где отец?

— Графа нет дома, но леди Строи в гостиной.

— Спасибо. Я пойду к ней. — Сара вымучила улыбку. — Приятно видеть тебя, Гревилл.

Дворецкий просиял.

— И вас тоже, миледи.

Когда Сара вошла в гостиную, она была приятно удивлена тем, что никого из многочисленных маминых подруг в комнате не было. Возможно, еще не настало время традиционного чаепития и обмена сплетнями.

Графиня подняла глаза и тут же отложила в сторону рукоделие.

— Проходи, Сара. Где Вейн?

Как всегда, сразу к делу.

— Я велела ему не заходить. — Сара внутренне подготовила себя к предстоящему испытанию. — Значит, ты все знаешь?

— Я знаю то, что должна сказать твоему деверю. Садись, детка. Не могу же я смотреть на тебя, задрав голову. У меня шея начинает затекать.

Сара послушно села напротив матери. Выходит, Вейн не сообщил ей правды. Интересно, как ему удалось уговорить известную своей принципиальностью графиню солгать, если та не знала реальных обстоятельств?

— Ты должна была обеспечить мне алиби?

— Верно. Вейн попросил твоего папу, но он… — Графиня опустила голову и принялась ощипывать обивку дивана. — Мы решили, что будет лучше, если это сделаю я. — Она пожала плечами. — При всех его политических заслугах я умею лгать более искусно.

У Сары промелькнула мысль о том, что матери совсем ни к чему перед ней оправдываться.

— Спасибо, мама, но в этом больше нет необходимости. Я сказала Фолкнеру правду о том, где была той ночью.

— Неужели? — Мать пристально смотрела на нее. — Решила обзавестись новым мужем, да? Ловко сработано, моя девочка, но не без риска. Такими мужчинами, как Вейн, лучше не манипулировать. Он может устроить тебе такую жизнь, что ты пожалеешь о том, что сделала.

Многие будут гадать, что в действительности побудило их вступить в брак, но лишь графиня осмелилась сказать о том, что думает, дочери в лицо. Сара почувствовала, как напряглась спина. Шея словно превратилась в стальной стержень.

— Я сделала это не ради нового замужества. Можешь мне поверить. — Сара прикусила губу. — Мне сказали, что Вейн — главный подозреваемый. Накануне вечером у него с Бринсли случилась ссора, и эта ссора произошла в публичном месте. По версии следствия, он приехал в Блумсбери и прикончил Бринсли.

— Хм. Мне эта версия кажется неправдоподобной.

— Я согласна, но мне дали понять, что если Вейн не сможет объяснить, где он находился в момент убийства, и не представит доказательств, его арестуют. Я была вынуждена сказать правду.

Графиня улыбнулась. Улыбка ей шла.

— Вынуждена? Значит, ради собственного спасения правду ты говорить отказывалась, так?

Сара не знала, что на это сказать. Мать была права. Сара пожертвовала своей честью ради Вейна.

И он был в ярости.

Если бы она спокойно и логически подумала, если бы не торопилась бросаться ему на выручку, сейчас все могло бы быть по-другому.

— Я… я поднимусь наверх и переоденусь, хорошо? — сказала Сара после неловкой затянувшейся паузы. Она встала и только тогда вспомнила, что никакой одежды у нее нет.

Пришлось переступить через себя, чтобы озвучить просьбу.

— Мама, похоже, у меня нет ни одного наряда, который было бы прилично носить в трауре. — Она окинула взглядом то платье, что было на ней. — Это платье мне одолжила мисс Коул. У тебя есть что-нибудь, что я могла бы надеть?

Графиня тут же встала и подошла к дочери. В ее глазах не было ни тени злорадства.

— Мы с тобой все еще примерно одного сложения, хотя, возможно, я несколько выше. Думаю, подобрать что-нибудь подходящее будет несложно. Пойдем в мою спальню и посмотрим, что можно найти.

Счастливая тем, что удалось избежать еще одного унижения — материнской жалости, Сара последовала за графиней.

Широкие двустворчатые двери распахнулись, и Сара едва успела отступить, чтобы дверь ее не задела.

Может, синие шторы и были новыми и стулья не всегда были обтянуты тканью именно с таким рисунком в золотистых и кремовых тонах, но в основном все было таким, как тогда, когда в возрасте семнадцати лет Сара покинула этот дом.

Она отчетливо помнила, как любила смотреть на мать, когда та наряжалась, готовясь к выходу на бал или в оперу. Наблюдать, как роскошный атлас или шелк мерцает и струится, облегая стройную фигуру графини, как, словно звезды в ночи, сверкают в свете свечей драгоценности. Помнила дразнящие экзотические ароматы материнских духов, которые Сара так хотела однажды воспроизвести. Воспоминания о том, как они улыбались друг другу в зеркале, померкли, оскверненные сделанным Сарой позже открытием: графиня наряжалась не для того, чтобы угодить своему мужу.

После того как Сара обнаружила, что происходит в материнском будуаре во время частых отлучек графа, смотреть на то, как наряжается мать, стало невыносимо.

О, мать делала все, чтобы о ее романах никто не узнал. Если бы из-за вспышки кори Сару не отправили домой из загородного дома подруги, с которой она проводила летние каникулы, Сара никогда бы не столкнулась с джентльменом, покидавшим материнский будуар.

Сара обожала отца и потому восприняла супружескую неверность матери как личное оскорбление. Как предательство. Она никому не рассказывала о том, что увидела. Но к матери в спальню после того случая больше никогда не заходила.

Сара так и не простила мать.

Графиня отпустила горничную, что, как догадывалась Сара, ничего хорошего не сулило. Это означало, что мать еще не закончила допрос. Ну что же, Сара могла ее понять. Последние двое суток и самой Саре казались фантастическими, и, вне всяких сомнений, для тех, кто знал Сару, события этих последних дней должны были казаться совсем уж невероятными. Сара предала принципы, которыми руководствовалась едва ли не всю свою жизнь, и, как и следовало ожидать, предательство это обернулось для нее катастрофой.

Внезапно Саре страшно захотелось забраться матери на колени и зарыдать, как она часто делала когда-то давным-давно, будучи маленькой девочкой.