Стася Андриевская - Порочная невинность

Он осёкся на полуслове.

– Не понял?

– Ну, как думаешь, это нормально для девушки – заниматься сексом до свадьбы? Не становится она после этого, ну как сказать… шалавой?

Лёшка положил руку мне на талию, потянул к себе.

– Да нормально. Если отношения серьёзные, конечно. А что?

– Да просто…

Его руки слегка дрожали. Вот как так – спортсмен, борец, а девчонку боится? Или это возбуждение? Замешкавшись на мгновенье, я опустила руку вниз. Ну да, возбуждение. Потёрла упругий бугор ладонью, прислушиваясь к тому, как в одно мгновенье сбилось Лёшкино дыхание. Шепнула:

– Помоги…

Поняв с первого раза, Лёшка легонько подсадил меня на подоконник. Окна, как и во всех общагах барачного типа, были довольно низкие, подоконники узкие, так что сидеть пришлось практически на копчике, да ещё и прижиматься спиной к холодному мокрому стеклу. Я раздвинула колени, халатик распахнулся, и Лёха, жарко обняв меня, прильнул к губам. Я ответила. Целовался он хорошо, мне всегда нравилось. Но теперь… Мне вдруг остро не хватило никотиновой терпкости и наглости губ Дениса.

Так. Какого хрена, вообще?! Выкинуть и забыть!

– Ну, если нормально, тогда давай.

– Ты… – обалдел он, – ты серьёзно?

– Да давай уже, Савченко! Пока я не передумала!

– Здесь?!

– Угу.

– Но у меня презика нету…

Я долбанулась затылком в стекло, зажмурилась, сдерживаясь, чтобы не послать его сходу куда подальше.

– Короче, считаю до трёх. Не хочешь – не надо!

И в этот момент вспыхнул свет. Лёшка метнулся в сторону, я соскользнула с подоконника, одёрнула халат. Дверь открылась, и в неё спиной вперёд ввалилась тётя Зина из шестой комнаты, мать того самого урода, который чуть не изнасиловал меня пять лет назад. Соседка повернулась и едва не выронила из рук огромную бутыль с сивухой.

– Ох, Людка, блядь! Какого хера?! Идите, сношайтесь в другом месте!

– Да тёть Зин, мы просто разговариваем!

– Да ты чуть в гроб меня не загнала своими разговорами! Кто так делает, Людка? Фу-у-ух… Ну-ка, ты, – приказала она Лёхе, – помоги!

Лёшка подхватил бутыль, поставил на стол. Соседка сняла висячий замок с одного из шкафов и с грохотом вынула из него самогонный аппарат.

– Пошли, – потянула я Лёшку за собой. – Тётя Зина и сама прекрасно справится. – И неожиданно для себя рассмеялась.

Хохоча, мы выскочили на улицу. Всё так же сыпал мелкий дождик, Лёшка притянул меня к себе под куртку,  старательно укутал.

– Глупо так получилось… – хотел поцеловать в губы, но я увернулась, подставив щёку. – Может, завтра встретимся? Так, чтоб по-нормальному. Я презики возьму.

К тому моменту моё истеричное веселье выгорело. Я размазала по лицу изморось, поёжилась.

– А по-нормальному – это, значит, когда с презиками, да?

– Ну а ты что предлагаешь?

– Первый раз, Лёш! Я хочу, чтобы были цветы, конфеты и шампанское! И чтоб не на подоконнике, а в кровати!

Лёшка помолчал, обдумывая, поправил спортивную сумку на плече.

– Ну, давай на дачу ко мне поедем. Там, правда, холодно уже, и постель на зиму увезли… Зато кровать есть, и никто не помешает. Я спальник возьму, хочешь?

И на меня вдруг накатила такая тоска, что выть захотелось. Неужели вот это дерьмо будет окружать меня всю жизнь? Спальник вместо кровати под балдахином, отсыревшая дача вместо шикарного номера в гостинице, задыхающиеся от волнения юнцы вместо конкретных мужиков? Почему одним нормальная жизнь, а другим – хер с горчицей? Пропади она пропадом, эта девственность, если из-за неё я лишаюсь возможности выбраться из ненавистной клоаки! Ленка, зараза, опять права!

– Не, Лёш… У меня на завтра очень важное дело запланировано. Никак не получится.

– А послезавтра?

– Сомневаюсь… Думаю, нет.

– Ну ладно, а когда? Зимой на даче вообще не вариант.

– Не знаю, Лёш. Не хочу загадывать.

К обеду распогодилось. Обняв куртку, я сидела на заднем сидении тонированной Мазды и делала вид, что не замечаю взглядов водителя.

– Там крючок есть, на ручке сверху… – Он поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть не только мои лицо и плечи, но и грудь.

– Нет, спасибо, – я вежливо улыбнулась. – Мне так удобнее.

На самом деле, удобнее всего было бы надеть её, но в ней было так жарко, что вместе с потом начинала течь тоналка. Повесить же вообще не вариант – водолазка, которую притащила Ленка, была, конечно, красивая, с люрексом, но на мою фигуру не рассчитана. Грудь распирала шелковистую ткань так, что та даже слегка просвечивалась, и вдобавок сиськи колыхались на каждой кочке, отчего натирались и предательски топорщились соски. На плоской Ленкиной фигуре эта водолазка однозначно смотрелась лучше.

«Надо завязывать с макаронами, блин…» – я думала так лет с четырнадцати лет, раз по десять на дню, но не завязывала, так как из еды дома были только они, хлеб с бабушкиным вареньем и картошка. Поэтому и нарезала каждое утро круги на стадионе. Ну как каждое… Когда не приходилось работать за мамку.

Примерно через час мы въехали на территорию бывшего пионерлагеря. Теперь он был частично заброшен, частично в процессе строительства чего-то грандиозного. Мы прошли мимо глубокого котлована, из которого уже поднимались ряды свай, мимо склада стройматериалов, мимо стоянки всякой стройтехники и рядов вагончиков для строителей. Строители те, несмотря на субботний день, что-то копали, таскали, стучали и перекрикивались между собой на иностранном языке.

– Турки, – поймав мой заинтересованный взгляд, пояснил парень, тот, что был за рулём. – Работают качественно, быстро, а стоят не намного дороже наших алкашей. Думаю, может, и обслугу для территории потом из Турции выписать. Посмотрим, как с инвестициями срастётся.

– В смысле… Это всё твоё? – я машинально завертелась, окидывая взглядом гигантскую стройку.

– Моё и Серёгино, – он кивнул на второго парня, – мы, типа, партнёры. Скоро здесь будет элитный загородный клуб. Крутое место, где можно цивильно отдохнуть, сечёшь? Не хуже чем в Европе. – Шумно, со смаком вдохнул: – Чуешь, место какое? Какой воздух? Нда-а-а… А я ведь, прикинь, отбывал тут каждое лето по две смены, когда ещё сопляком пионерским был. Батя всё хотел, чтоб я человеком вырос. Ну, типа отличником – честным, идейным. Чтоб в кружок судомодельный ходил… А я, один хрен, был двоечником и стоял на учёте за то, что гонял этих самых пятёрочников и отжимал у них пирожковое бабло, – он рассмеялся. – Где они теперь, эти ботаны? Батрачат на таких плохишей, как я. Вот и вся математика… – Приобнял меня. – Сечёшь, в чём правда жизни, Ленок?

Я не стала его поправлять. Глянула на Ленку, что шла немного впереди под руку со вторым парнем, и просто согласно кивнула. Раз тот Сергей, значит, этот и есть её Тоха…

Парням было лет по двадцать пять, оба они носили причёску «ёжик», оба в адидасовских – не аБибасовских, а именно адидасовских! – спортивных костюмах, поверх которых были накинуты кожанки. У обоих на шеях желтели цепи в палец толщиной, а под мышками пузатились барсетки. Двое из ларца, иначе и не скажешь. Только что Тоха пониже, потолще и рыжий, а Серый более подтянутый и чернявый.

Миновав стройку, мы пошли по растрескавшимся асфальтным дорожкам: мимо заброшенных двухэтажных корпусов, мимо цементных изваяний пионеров с горнами, через поросшую бурьяном площадь с гнутым флагштоком. Щебетали птицы, грело солнышко, воздух благоухал хвоей… а я шла, закрывая злосчастные сиськи скрещёнными на груди руками, и вспоминала рассказы тёти Зины о «мафии новых русских». Так она называла предпринимателей, «вылезших в люди» из бандитской среды – кто спиртом на старте торговал, кто валютой, кто проститутками… Теперь же эти нувориши «держали бизнес» – водочный, золотовалютный, строительный, «сферу услуг»… Тётя Зина рассказывала также, что проституток они делают из простых девчонок – похитил, изнасиловал, на иглу посадил, и всё…

За еловой стеной открылась ухоженная поляна с до сих пор ещё цветущими клумбами и пустым бассейном. Он не был древним, как лагерь, наоборот, сверкал на солнце новенькой лазурной плиткой и стальными поручнями, а вокруг тянулась мощёная деревом терраска с шезлонгами, составленными один на другой. Дорожка вела к двухэтажному срубу с огромными окнами и резным крыльцом.

***

В холле на полу и на приземистой кожаной мебели лежали звериные шкуры, на стенах – головы лосей, кабанов, волков. Среди них загадочно поблёскивали медные, возможно даже антикварные блюда. Повсюду было оружие, похожее на то, что рисуют в учебниках по истории: какие-то мечи или секиры, топорики, обломанные стрелы с железными наконечниками и громадные луки. На каминной полке выстроились чучела хищных птиц. У меня аж дух перехватило от восторга. Живут же люди!

Но оказалось, что это всего лишь баня. Двухэтажная громаднейшая баня! Охренеть… Я ходила по холлу, трогала всё, до чего могла дотянуться, словно пытаясь насытиться этой роскошью, и чуть не ревела от зависти. Да-а-а… Это вам не тот стянутый тросами, растрескавшийся барак из красного кирпича, куда весь общажный массив ходил мыться по субботам. Это просто сказка какая-то…

На втором этаже находилась бильярдная и две спальни с громадными кроватями. Они казались такими уютными и удобными – не то, что моё кособокое кресло-кровать. Из-под нереально мягких шерстяных покрывал сверкали хрусткие белоснежные простыни. Я присела на краешек постели – матрац упруго спружинил, приглашая лечь, и меня сразу потянуло в сон. Ленка плюхнулась рядом, раскинула руки:

– Шикарно, правда? А ты ехать не хотела! Будешь за целку свою держаться – так всю жизнь и проведёшь в жопе общажной, не посмотришь, что такое настоящая жизнь! Кобыря-а-ака!

Она схватила меня за плечи, повалила рядом с собой.

– Ну, чего ты молчишь? Классно же, а?

От прикосновения к прохладной постели я покрылась мурашками, почувствовала, как напрягается грудь.

– Классно. – Голос не послушался, получилось, что я сказала это одними губами. Я закрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы, и повторила: – Классно, Лен.

Она коснулась моего остро торчашего соска. Я подумала случайно, но пальцы её тут же сжались, теребя его, поигрывая. По животу, спине и рукам пробежала новая толпа мурашек. Я не знала, как реагировать, поэтому просто осталась лежать с закрытыми глазами.

– Кобыркова, Кобыркова… Цены ты себе не знаешь. Были бы у меня такие сиськи… – она задрала мою водолазку, обнажая грудь. – Ненавижу свои тощие. Жизнь вообще несправедливая сучка – одним третий размер, другим минус первый. – Она попыталась уместить грудь в ладонь, уминая её в пальцах. – Шикардос, охренеть же можно… Ну почему я не мужик, а? – Приподнялась вдруг на локте и прильнула к соску губами.

Читала я как-то в «СПИД-инфо» о том, как на зоне женщины трахаются с женщинами. У них это называется как-то, типа, «полизухи», что ли. Ещё там писали, что, выйдя на свободу, многие бабы так и не могут перестроиться обратно на мужиков…

Между тем, Ленка смело целовала, покусывала мою грудь и, кажется, не собиралась останавливаться. Было больновато, но, блин, на удивление приятно! Только не понятно – а мне-то что делать? Обнять её в ответ? Это казалось такой глупостью, что я продолжала лежать как бревно, боясь шелохнуться.

– Кобыркова, а может, ну их нахрен, мужиков? Давай станем лесбиянками? Я, чур, активная! – Смеясь, она оторвалась от одной груди и, навалившись на меня, прильнула ко второй, одновременно поставив колено между ног.

– О-о-о, это я вовремя…

Ленка, запрокинув голову, рассмеялась:

– А то! Иди сюда! Смотри, какая вкусняшка.

Меня будто ужалили. Я отпихнула её, лихорадочно одёрнула водолазку и села, приглаживая волосы.

Это был Тоха. И он уже переоделся, вернее – разделся. Теперь на нём была только простынь, обёрнутая вокруг бёдер. Волосы на груди редкие, рыжие. Плечи конопатые. Довольно рыхлый, хотя и не висячий ещё живот противно дрожал при каждом движении. Он посмотрел на меня, сально ухмыльнулся.

– Пойдёмте, там парилка готова и вискарик уже остыл. Сейчас туда-сюда и шашлычок принесут. Давай, давай… Не задерживай.

Махнул рукой, приказывая идти следом, и вышел.

– Коль! – крикнула ему вслед Ленка, – Ко-о-оль, а где простынки взять можно?

Он не ответил, и Ленка решительно встала.

– Пойдём! Нельзя заставлять ждать. Наверняка всё в парилке приготовлено. Ну чего ты на меня уставилась? Слыхала – сейчас шашлык принесут! Не знаю, как ты, а я скоро сдохну от голода!

Ей, судя по всему, не терпелось начать веселье, мне же – будто кипятка в грудь плеснули.