Стася Андриевская - Порочная невинность

Я сцепила руки на груди. Эта тема вызывала во мне панику, и, может, от этого я начала мёрзнуть. А может, от того, что сидела в халатике с коротким рукавчиком и с голыми ногами в мокрых тапках.

– М. А я думала просто так. – Но они шутку не оценили. – Ребят, а попроще как-то можно? И, желательно, покороче.

– В больнице его стережёт секьюрити – Никита. Так вот этот Никита, похоже, оказался гнилым, а Бес об этом не знает, – попробовал объяснить Медведь.

– Прикольно. А он вообще хоть что-нибудь знает?

– Он знает, – терпеливо кивнул Медведь, – вернее думает, что в больнице для него сейчас безопаснее всего. Сегодня ночью на стрелке с Филиппком, несмотря на… кхм… на сложный вопрос, разговор вышел приличный, ручки пожали, разошлись по-хорошему… А потом Беса пальнули. Кто – не понятно. Мог и Филиппов стрелка поставить с расчётом, что на него не подумают, а мог и кто другой, чтобы Филиппка очернить, понимаешь?

– Нет.

Медведь огладил лицо ладонью, покряхтел.

– Бля, я не думал, что будет так сложно объяснить… Ну очевидно же, что либо их кто-то стравливает, либо Филиппов реально начал войну без объявления! – но увидев моё растерянное лицо, только махнул лапой: – Короче, пока не понятно, его случайно не замочили с концами или и не собирались валить по-чёрному. Если не собирались, значит, просто пытались запереть на ближайшие дни, и это выгодно тому фраеру, который рассчитывает прикарманить интерес Дениса. А если тупо лоханулись, значит, могут попытаться завершить в любой момент, и кому это выгодно – хрен его знает. Кому угодно. Так понятнее?

Дыхание спёрло.

– Да…

– Вот. Бес загорает сейчас в больничке под охраной своего человечка, латает болячку и выжидает время, пока муть осядет, а дерьмо всплывёт. И он не в курсе, что завтра хмырь из администрации подпишет документы какому-то левому фраеру, об этом Боярская сообщила только пару часов назад. Понятно?

Я кивнула:

– А что значит гнилой охранник?

– Это значит, что он подыгрывает кому-то на сторону, – взял слово бритоголовый. – Вроде и батю караулит – не подкопаешься, но в то же время не даёт нам возможности кинуть ему весточку. Ну то есть, если появится кто из нас, тут же пойдёт информация о том, что Стройбат в курсе о сделке и, само собой, не допустит её, подорвётся сразу из больнички. Врубаешься? С одной стороны, это путает все карты в земельном вопросе тому фраеру, а с другой – даёт второй шанс тому, кто облажался с мокрухой. Ну… если она была вообще, мокруха. – Помолчал. – Короче, нельзя раньше времени карты палить.

– Бли-и-ин… – я упёрлась локтями в колени и уронила голову на ладони. – Я ни хрена не понимаю в ваших делах! Вы мне скажите просто – я чем-то могу помочь? Вы ж не просто так меня выцепили, правильно?

– Ну само собой! Сходишь, навестишь, заодно секанёшь обстановочку, что там да как. Весточку передашь бате. Медведь, вон, считает, что совсем левым людям он не поверит, а знакомым нельзя светиться перед Никитой. А ты у нас как невидимка. Если бы Медведь, человек нездешний, про тебя не сказал, то мы бы, местные, и не узнали бы о тебе никогда.

– Нормально… А вы тогда откуда знаете? – я посмотрела Медведю в лицо, но льдистого взгляда не выдержала, отвернулась.

– От верблюда, – хмыкнул он и кинул мне на колени белый свёрток из сумки. – Переодевайся. Будешь у нас практиканткой-медиком.

– В смысле?

– Есть другие предложения?

Я промолчала.

– Ну и всё тогда. Сбегаешь туда-обратно и можешь быть свободна. Родина тебя не забудет, уж будь уверена.

Я взяла халат, развернула.

– А ещё короче не было?

– Я не знал, что у тебя ноги от ушей. Думал обыкновенные, – не отрывая взгляд от дороги, отозвался водила. – Ну и не ожидал, что Медведь тебя прям вот так, в тапочках выдернет. Уж извини.

Я молча надела халатик, поймала взгляд Медведя.

– Не пойдёт, – он скептически причмокнул. – Твоя гражданка всю малину портит. Переодевайся.

– В смысле, здесь?

– Угу. – И он, как смог, отвернулся к окну.

Я кое-как сняла свой домашний халат и быстренько накинула медицинский. Лихорадочно застегнулась.

Он был короткий – до середины бёдер, но при этом бесформенно широкий, размер пятьдесят второй, против моего сорок четвёртого, наверное. Спасибо хоть поясок имелся. Воротничок-стоечка, рукавчики «три четверти» с бирюзовыми отворотами. На нагрудном кармашке красовался вышитый коренной зуб с глазками, задорной улыбкой и зубной щёткой в тоненькой ручке.

– То есть, я стоматолог, прохожу практику в хирургии, да?

Водила бросил на меня быстрый взгляд:

– Ну извини, какой был. И поаккуратнее там, мне его ещё вернуть надо. А тапочки у тебя, всё-таки, палевные.

Когда мы подъехали к больничному комплексу, сумерки практически превратились в ночь, уже горели фонари. Ветер, кажется, ещё больше усилился. Машина остановилась сразу за неработающим шлагбаумом, и Медведь придвинулся к середине сиденья, жестом приглашая меня сделать так же.

– Смотри, – указал он через лобовое стекло вперёд. – Идёшь прямо, никуда не сворачиваешь. Хирургия – третье здание, отсюда не видно, но там вывеска такая, что мимо не пройдёшь.

– Я в курсе.

Конечно, я узнала больничный комплекс, в котором когда-то лежала Ленка. Поёжилась, представляя, что сейчас предстоит полуголой бежать по морозцу…

– Отлично. Тогда запомни – пятый этаж, одиннадцатая палата. Платная. Пациент – Семёнов Игнат Николаевич.

– Кто-о-о?

– Осмотрись, – не реагируя на моё удивление, продолжил Медведь. – Никита крепкий, чуток кучерявый, профиль такой, античный – ну, переносица высокая, брови широкие, сам чернявый. Красивый пацан, сразу узнаешь, только смотри, не влюбись. – Улыбнулся, потрепал меня за руку. – Да шучу! Ты главное, не бойся. Тебя никто не знает, придраться вообще не к чему. В крайнем случае – просто иди мимо и всё, ясно? Но в идеале, конечно, весточку передать надо бы. Скажешь: Жирный протух, и завтра в три залётный клиент будет пить шампанское. Пусть скажет, что делать. Поняла?

Я кивнула. Медведь тоже.

– Ну повтори, как зовут?

– Кого?

– Пациента!

– А… Ээ… Семё-ё-ён… Семён…

– Игнат Николаевич Семёнов, балда! – мягко прикрикнул Медведь. – Запомни! Не хватало ещё на такой херне спалиться! Ну всё. Мы на выезде за остановкой ждать будем. Знаешь где?

Я кивнула.

– Ну давай, девочка, с Богом! Не подкачай.

– Если что, сразу вали оттуда, поняла? – подал вдруг голос бритоголовый.

Я замерла.

– А что – что? Вы же говорите, дело плёвое?

– Ну… на всякий случай. Чуйку свою слушай, поняла? Говорят, у вас у баб, она сильная.

– И халатик не попорти, – подмигнул водила. – Мне его ещё вернуть надо. Да шучу! Давай, лёгкой ноги тебе!

– Чего?

– Иди уже! – легонько подтолкнул меня Медведь. – И быстренько там по улице, не то простудишься.

Вылезая из машины, я услышала, как он продолжает бурчать: «Говорил же, сходи оденься… Где мозги у человека?..»

Возле корпуса хирургии происходило массовое гулянье, не меньше. Пять машин, на капоте каждой – накрыта поляна, возле них плотные группки мужчин. Сновали дети, отдельной стайкой, стоя чуть поодаль, угощались женщины. Шумно, людно, суетно. Я видела такое прежде и на территории той больницы, что неподалёку от моего дома. Цыгане. Если кто-то из их клана попадал в лечебку, остальные поддерживали их вот таким способом, до тех пор, пока болящий не выписывался. И бесполезно было их гнать, увещевать или пугать милицией. Но надо отдать им должное, после себя они даже мусора не оставляли. Думаю, что и не воровали, пока был интерес находиться на этой территории.

Проскользнув мимо их весёлого табора, я уже шагнула было на крыльцо, как на ходу изменила траекторию и направилась к ближайшей туевой аллейке, а оттуда – бегом обратно к машине.

Запрыгнула в салон, клацая зубами от холода, вздрагивая, фырча. Медведь молча стянул с себя громоздкий свитер, сунул мне. Я без лишних отпирательств надела. Колючий, зараза, но такой тёплый!

– Ребят, не знаю, насколько это важно, но там, на крыльце, на самом входе, стои́т человечек один… Он, насколько я понимаю, из вокзальных, и с Денисом у него были какие-то тёрки. Я сама видела.

– Что за человечек? – уточнил водила.

– Костя зовут, знаете такого?

– С кривым носом?

– Ну… можно и так сказать.

– Та-а-ак… – бритоголовый развернулся ко мне, – и что, один?

– На тот момент, да. И проблема в том, что он меня тоже знает.

– О, как… – Медведь нахмурился. – Заметил?

– Нет, не думаю. Он в сторону смотрел, а я быстро сбежала.

– Значит, Филиппок точно замешан. Херово! – мотнул головой водила.

– А он имеет отношение к вокзальным? – я подогнула под себя ноги, натянула свитер до самых голеней.

– Филлипов имеет отношение ко всему, что связано с торговлей. Рынки, ларьки, комки в магазинах, точки на вокзалах и остановках. Он же и землю в центре отмутить хотел под новый рынок, а Батя давно уже затеялся там церковь поставить.

Я от удивления рот раскрыла.

– А-а-а… это там, где парк у центрального вокзала?

Бритоголовый опять развернулся ко мне:

– А ты откуда знаешь?

Я фыркнула:

– Историю города изучаю!

– А что, там что-то написано об этом?

Я снова фыркнула.

– Кончайте базарить! – прервал нас Медведь. Он вдруг посмурнел и выглядел очень озабоченным. – Теперь кровь из носа, а до Беса надо дойти.

– А что толку? Если обложили, то хрен выпустят, – задумчиво побарабанил пальцами по рулю водила. – А если не выпустят, то могут и сами до него добраться. Целая ночь впереди…

Медведь тяжело вздохнул и, сунув руку за спину, вытащил вдруг пистолет. Повозился с ним, видимо проверяя патроны. При виде оружия меня обсыпало ледяными мурашками, даже кончики пальцев закололо и засвербело под коленями. Бритоголовый хмыкнул.

– И не вздумай. Тебя, бугая, даже те, кто в лицо не знают, так просто не пустят. Спалишь всю контору.

– А я и не дурак, сам идти не собираюсь.

Бритоголовый развернулся к нему, пробуравил долгим, тяжёлым взглядом.

– Да ты ебанулся, Медведь! Она, конечно, девчонка ещё, но восемнадцать-то уже есть, и если её на этом возьмут…

– Если да кабы́, во рту вырастут грибы. Кто её возьмёт? С какой стати?

– Да просто, по стечению обстоятельств! Нет, нельзя. Я против. Надо что-то ещё думать.

– А ты ещё с кем-нибудь из Филиппковских знакома? – глянул на меня водила. – Тебя кто-то знает? Или, может, бывали где с Батей, где дела по бизнесу решались?

– Нет… – шепнула я и для наглядности мотнула головой. – А вы что… хотите, чтобы я отнесла ему… Пистолет?

– Да, – сказал Медведь.

– Нет, – сказал бритоголовый.

Водила на мгновенье задумался, вздохнул:

– Надо бы. Но я против, чтобы её впутывать. Заволнуется, спалится, ещё хуже будет, чем сейчас. Сейчас они хотя бы не в курсе, что мы тут кружим.

– А вот кстати… – подала голос я, – на счёт не в курсе… Это машина не Коли Рыжего случайно?

Бритоголовый напрягся.

– Ну?

– Просто Костя этот с Колей, насколько я понимаю, дружили…

– Это ты чего-то попутала. Не положено с конкурентами дружить.

– А он дружил. Ну или не дружил, а так, дела имел. И Денис его даже как-то поймал на этом.

– Зашибись. Я говорил, надо было левую тачку брать…

– Смотри, – склонился ко мне Медведь, держа на открытой ладони пистолет, – он заряжен, но не взведён. Сам по себе не стрельнет, не бойся.

– Иди на хер, Медведь! – теперь уже гневно возмутился бритоголовый. – Ты на бошку контуженый, думаешь все такие? Сань, скажи ему.

– Да я хер его знает, что делать… – ответил водила. – Давайте подумаем, кого ещё можно подтянуть?

– Да, давайте подумаем. Чаю попьём. В баньке попаримся. Вообще не понятно, с какого хера и зачем тут этот ваш Костя, и что там сейчас у Беса происходит, а мы давайте подумаем… конечно… – недовольно пробурчал медведь. – Милицию ещё давайте вызовем. Ага, блядь.

– Я отнесу, – замирая от страха сказала я. – Справлюсь, правда.

– Лапуль, ты даже не представляешь, во что впрягаешься… – предупредил бритоголовый.

– Я сама решу, ладно? Только денег дайте.

– Зачем?

– Надо. А если вдруг что, и меня возьмут – про вас-то никто не знает! Тогда уже будете решать что дальше, а сейчас выход один, правильно я понимаю?

– Пиздец, – подытожил бритоголовый и отвернулся.