Перед глазами стояли эти снятые издалека тела и кадры с щедро пропитанным кровью снегом, доснятые уже позже, когда труповозки уехали. В мыслях – онемение. Просто распирающий мозг шок. Хотя, казалось бы, я же частенько смотрела эту передачу и периодически попадала на подобные сюжеты. Обычно в такие моменты я мимоходом мотала на ус обстановочку в стране и какое-то недолгое время ходила с лёгкой тошнотой… А потом отвлекалась на жизнь, происходящую со мной здесь и сейчас, и все эти сюжеты из телека становились не более, чем параллельной жизнью «где-то там». Сейчас же мне казалось, что тот случайный прохожий, прикрытый тряпкой – это я. Чуть поодаль, допустим, Медведь… или водила Саня. Да хрен с ним – даже Костик. Не было деления на свой-чужой, плохой или хороший… Просто оглушающее ощущение безысходности и равенства перед лицом вечности. И теперь уже каждая минутка-кирпич на моих плечах весила вдвое больше прежнего.

Началось «Поле чудес». Интересная, похожая на яркий праздник передача, немногое из развлекалок, что я всегда смотрела с удовольствием… Но сейчас бодрый голос Якубовича раздражал, раздражали игроки, которые «пользуясь случаем» предавали путанные приветы всем своим родичам и родичам родичей. «Рекламная пауза», оглушающая перепадом громкости вещания… Я не выдержала, сделала тише, так, что стало слышно, как тикают, осыпая меня минутами-кирпичами, часы над креслом в котором я сидела.

Лучше бы дома осталась, честное слово! Знать бы не знала сейчас, что Медведь куда-то рванул, и про эту Юлю из Ухты, про этих председателей кооперативов… Ну ждала бы, конечно, слонялась бы из угла в угол, но со светлым чувством, с мечтой… Интересно, кстати, что сказали матери в милиции. Вот уж и правда, Потапычу только таких проблем не хватало. А ещё интересно, кто он? Ну, в смысле, понятно, что боевой товарищ, но что за человек? Трое взрослых сыновей, понятия о семье такие крепкие, как и он сам. Жена моет голову «Зелёным яблоком» – это что? Денег нет на что-то покруче? Цепочка такая милая и тоже, с виду простенькая, но всё-таки золото и явно от души… Такие, как он, разве бывают бандитами?.. Бандитами? С чего я взяла? Это тогда получается, что и Денис бандит, а этого просто не может быть… Это всё Ленка, овца, лишь бы насвистеть, а сама стопудово завидует: ни хрена себе, база-то оказалась Дениса, а Денис – мой! Мой… н-да-а-а, уж… В Ухте вон, новую мисс выбирать теперь придётся, да и этот прохожий просто шёл мимо ресторана. Скатерти с цветочной каймой, кстати, теперь выкидывать придётся, хотя… если кровь в белизне замочить, то может и отойдёт… А ведь он так и сказал тогда, на кухне: «Если я сейчас уйду, то возможно с концами», а я не услышала этого… Самого главного. Милаха. Хм, Мила-а-аха… Непривычно, но тепло и никто до него не называл так. Милаха… Ми…

Слух внезапно уцепился за невнятное бормотание из телевизора и выдернул меня из полудрёма. Тут же вернулось ощущение тела, зябкое скольжение воздуха по рукам и…

– Мила-а-аха-а-а… – тихо-тихо, как сквознячок.

Я распахнула глаза и вздрогнула от неожиданности. И тут же всхлипнула и, соскользнув на колени, бросилась ему на шею. Денис был холодный с мороза, щёки пахли свежим снегом и немного табаком и парфюмом… Прижал меня к себе одной рукой, чуть дыханье не выжал из груди.

– Милаха… Девочка моя…

Губы, как давний сон, который вдруг видишь снова. Особый вкус, особое тепло, особая страсть. Не поспешный больничный поцелуйчик, а омут затягивающий на самое дно… Туда, в него – и можно больше не дышать, не думать, не помнить себя… Каждая клеточка его кожи, каждое движение языка, каждый порыв – поймать, принять, прорасти в него, в долгожданного, так, чтобы не оторвал уже никогда…

– Ну чего ты, ну… перестань…

Я, оказывается, плакала. Он поймал слёзу губами, хотел было отстраниться, чтобы заглянуть мне в глаза, но притяжение оказалось сильнее. Мы не смогли разорвать поцелуй дольше, чем на пару секунд. Тонули в нём вместе, с каждым мгновением всё больше теряя контроль… И вот Денис не выдержал, обхватил меня и второй рукой тоже, скользнул ею по спине, к затылку, под волосы. И вдруг дёрнулся, ткнулся лбом в моё плечо, сдавленно выдохнул, ослабил вторую руку. И я отшатнулась, поражённая поздней догадкой – рана!

Денис тряхнул головой, сжав зубы так, что на скулах выступили белёсые пятна, переждал немного, сосредоточенно трепеща ноздрями. С меня словно кожу содрали – каждый нерв откликнулся на его боль так, что аж голова закружилась.

– Денис…

– Нормально, нормально. Там… ерунда. Так, слегка чиркануло… Просто место такое поганое – мышца, через которую практически любое движение рукой происходит.

Я растерянно улыбнулась.

– Я знаю, что такое дельта… – и невольно глянула на «Спортивную травматологию».

Он тоже улыбнулся – кривенько так, невесело, и свободной рукой потянул меня к себе. Но я не далась. Осторожно упёрлась в его грудь ладонью.

– Медведь сказал, ты просто в плечо ранен. Что фигня всё, а ты…

Он был одет в светлую рубашку и тёмно-синий пиджак со стальным отливом и золотыми пуговицами и такие же брюки. Галстук приглушённого бордового цвета. Что-то запредельно крутое, представительское, такое, от чего в другое время мне захотелось бы встать по стойке «смирно»… Но не сейчас! Зелёнку с лица он, конечно, оттёр, но множественные ссадины разного размера и кровоподтёки никуда не делись. Денис понял мой взгляд, обречённо усмехнулся, повернулся немного, показывая мне затылок. Там, почти на темени, но немного ближе к левому уху, красовалась большая пластырная повязка.

– Рассёк до самого черепа. Но это мелочи. Всё зашили, сказали, жить буду. Чего ещё надо-то, правда? Ну, шрамы, конечно, останутся, но это уже не важно… – повернулся ко мне. – Успокоилась теперь?

– Так что случилось-то?

– А Мишка не сказал?

– От него добьёшся, ага.

Денис прижал свободной рукой раненое плечо.

– В аварию попал.

– В смысле? То есть, огнестрела не было?

– Ну почему… – поднялся с корточек, всё так же зажимая плечо поверх пиджака. – Пуля, а потом авария. Но там ерунда, машину больше жалко – мордой прям в дерево. Хорошо скорость больше сотни набрать не успел, иначе могло бы быть хуже. Слушай… – ощупал раненую руку, – помоги-ка мне…

Я аккуратно стащила с него пиджак и обмерла – на левом плече, быстро пропитывая светлую рубашку, расплывалось кровавое пятно.

– Твою мать, – приглушённо буркнул Денис, – похоже шов разошёлся. Только в обморок не падай, ладно? – Улыбнулся. Шутник, блин. – Там в шифоньере, внизу, посмотри, у Медведя аптечка должна быть.

Пока я копалась в ворохе запасных одеял из колючей шерсти, Денис расстегнулся. Я поставила перед ним ящик, похожий на тот памятный контейнер для анализов, помогла снять рубашку. Крови было прилично, и из-под неожиданно лёгкой повязки вниз по руке уже даже поползли извилистые бордовые дорожки. Моя бы воля, я б загипсовала, наверное, чтобы наверняка… А тут – на честном слове всё.

– Давай, открывай.

Я открыла ящик и обалдела – он был почти доверху наполнен рулонами стерильной ваты и бинтов.

– Ножницы тоже там. На дне, наверное.

А ещё, куча одноразовых шприцев, какие-то ампулы перевязанные в пучок резинками для денег. Флакон спирта. Пузырьки с перекисью. Нашатырь. Пакетики «сухой лёд», парочка резиновых жгутов… Стерильные перчатки. Упаковка «Нить хирургическая»… Упаковка «Иглы хирургические»… Одноразовые скальпели и пинцеты в стерильных упаковках. Нифига себе – аптечка… Целая мини-операционная, как будто специально на такие случаи собранная. Наконец, нашла ножницы.

– Ты же не хочешь сказать, что я должна зашить… – под коленками противно зачесалось и я, пожалуй, наконец-то поняла его шутку про «не падай в обморок» Но Денис только рассмеялся:

– Нет, конечно. Медведь бы заштопал, у него это ловко выходит, правда некрасиво… Где он кстати? – Я пожала плечами, и Денис кивнул: – Тогда давай заматывай: вата – бинт, вата – бинт… И поплотнее, прям от души. Как трубу водопроводную, помнишь, да?

Я глянула на него – улыбается. И сразу как-то легче стало. Как заправский хирург плеснула на ладони спирта, растёрла его по пальцам, по лезвиям ножниц. Выдохнула.

– Ну-с, больной, приступим…

Вскрыла бинт, вату и сходу взялась было вспарывать старую, промокшую от крови повязку.

– Тю-тю-тю… – Денис поспешно отстранился. – Ты чего творишь? Военной подготовки у вас в школе не было что ли?

Я растерялась.

– Нет. Только ОБЖ.

– И что, не проходили перевязку?

– Не помню уже…

– Ясно. Тогда учись, боец: если не собираешься оперировать на месте или хотя бы зашивать – останавливай кровотечение поверх старой повязки. Ясно?

Морщился, терпел и без конца понукал: «Туже. Туже!» А когда я наконец закончила, велел всё прибрать, и пошёл в коридор – к телефону.

Когда вернулся, мне в глаза бросилась его бледность. Хотя, может он и сразу такой был, просто не до того нам было? Ещё я увидела длинную пластырную повязку на другой руке и выползающий из—под ворота майки жуткий кровоподтёк по центру груди. На его фоне золотой крест смотрелся безмятежным солнышком на грозовом небе. Денис сунул руки в карманы брюк, встал посреди комнаты.

– Ну вот, скоро медика привезут… А что Медведь-то сказал, куда рванул?

Я в который раз пожала плечами.

– Чует, видать, косолапый, что жареным запахло, – усмехнулся Денис. – Твою мать, догадался, кого втянуть! И ты тоже, – он говорил, но на меня не смотрел, разглядывая стены, пол, потолок, – чем думала, когда соглашалась?

– Да я особо и не думала.

– Во-во… Вот это-то меня и пугает. И в горящую избу войдёшь и коня на скаку остановишь, да?

– Если будет нужно.

Он наконец глянул на меня, и от этого взгляда всё внутри сразу связалось тёплым тугим узлом.

– А если бы с тобой что-то случилось? – Говорил спокойно, но чувство было такое, что проводит профилактическую беседу с дитём.

…А мне так хотелось прижаться к нему, хотя бы просто прикоснуться!

– А если бы тебя остановили, нашли оружие, вызвали ментов? Я уж не говорю о том, что ты могла бы попасть к Филиппковским.

– А если бы я не согласилась? Об этом ты не задумывался?

Он усмехнулся.

– Мне туда-сюда и полтос. И даже если бы всё повернулось совсем уж хреново – я уже нормально пожил. А ты… – вздохнул, мотнул головой. – Давай договоримся, что больше ты в такие дела не суёшься, лады? Во всяком случае, я точно не готов расплачиваться тобой. Вообще никак. Ни единой слезой.

Щёки мои пылали, сердце зашкаливало от страха и даже стыда, но слова жгли изнутри, и невозможно было их удержать:

– А я… я не готова потерять тебя! Поэтому, если будет нужно, то и конь и горящая изба. И не запретишь, понял?

Он как-то вдруг оказался рядом, скользнул ладонью по щеке, зарылся пальцами в волосы. Впервые с момента знакомства мы смотрели друг другу в глаза вот так – долго, изучающе. Не знаю, что он видел в моих, а я в его – каждую зеленоватую прожилку, каждую крапинку чайного цвета по краю стальной радужки. А ещё, глубокую усталость, прикрытую непробиваемым упрямством. И… растерянность? Вот тебе и Батя-Стройбат! Человек из плоти и крови, который вот прямо сейчас разрывается на части… Между чем и чем? Он прижал меня к себе крепко-крепко, потёрся щекой об макушку.

– Я и правда дурак, и ты даже не представляешь какой… Просто катастрофический. Но если тогда, осенью, да и потом, под новый год это было теоретически, то уж после того, как собрал о тебе информацию… Надо было просто оставить тебя в покое тогда и всё. Но я не просто дурак – настоящая скотина. И ты была права, когда отшила. Как второй шанс нам обоим. И если бы только всё осталось так, как сложилось… А теперь даже не знаю, как быть. Двадцать шесть лет, Милах. Двадцать шесть! Ты-то понятно – оперишься и улетишь… А вот что мне тогда делать? – Зарылся лицом в волосы, усмехнулся. – Лебединая песня какая-то. Угораздило же.

Я обвила его руками, вдохнула тёплый, лишающий воли аромат его кожи. Едва заметно мотнула головой:

– Не улечу.

– Улети-и-ишь. Никакая клетка не удержит, даже золотая. Не того ты полёта птица, чтобы на золото размениваться, а больше я тебе ничего дать не могу. Перезрел и засох уже для такого. Да и если бы только это…

– Не улечу, правда. Ты только сам не прогоняй больше.

Сказала и замерла в страхе. Щекотливая тема. И, как ни крути, не исчерпанная. Денис отстранил меня немного, посмотрел в глаза. И в его взгляде больше не было растерянности.

– Убью за тебя, запомни. Порву голыми руками, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Поэтому, – помолчал, сощурился, – поэтому впредь думай куда суёшься. – Отвёл взгляд, но тут же поднял его снова. – А за тот раз прости. Психанул, так, что только через пару дней отошёл. И потом только понял, что ты для меня, когда услышал, как плачешь…