В следующий раз, когда Джереми напал на него, Дэниел парировал его удар тряпичным щитом, а затем подсек его ногой, заставив соперника распластаться на ящиках, из которых высыпались капуста, картошка и турнепс.

Джереми схватился за Дэниела, оступившегося в залитом джином и усыпанном овощами переулке. Вскоре они катались по грязной земле, Дэниел одновременно держал руку Бэбкока, в которой был нож, избегал его колена и пытался добраться до его горла. Этот негодяй укусил его! Ну, все, это уже грязный трюк.

Так что Дэниел тоже перестал драться честно. Он сгибал руку Дэниела, в которой был нож, до тех пор, пока не услышал, как сломалась кость.

Джереми закричал, но все еще пытался расцарапать Дэниелу лицо другой рукой, пока тот не умудрился изо всех сил ударить его в подбородок за то, что он обманул Кларенса, и еще раз – в уродливый нос негодяя, за оскорбление, нанесенное Кори. И в третий, в челюсть – за испорченный сюртук.

Хокинг стоял рядом, с дубинкой и полотенцем.

Дэниел взял полотенце, но не знал, где начинать; теперь, когда драка закончилась, он внезапно ощутил боль от множества порезов и царапин.

– Какого дьявола ты не помог мне, черт побери?

– И испортить вам всю забаву? Вы отлично справились. И мне не платят за то, чтобы подчищать в переулке. Тем не менее, я занесу стоимость ящиков на ваш счет.

Харрисон тоже был здесь, наблюдая за развитием событий.

– Вы становитесь мягкотелым и беззаботным, Стамфилд. Харри учил вас, что не стоит драться честно. – Он и Хокинг утащили Джереми в запирающуюся кладовку за кухней. Они согласились держать его там, пока корабль не будет готов к отплытию.

Причитающая повариха, как смогла, прочистила раны Дэниела. Она проворно наложила пару швов на его затылок, сделав это так же умело, как и любой костоправ, после многих лет, проведенных ею в клубе. Она промокнула след от укуса и порезы поменьше на его руке и шее бренди, которое, вероятно, тоже будет записано на его счет, так что Дэниел выпил то, что осталось, чтобы приглушить боль. Его сюртук превратился в лохмотья, помятый шейный платок был разорван и обмотан вокруг головы, а его брюки были покрыты грязью из переулка и кровью. От того, что осталось от его одежды, разило джином и сточной канавой.

Вот как Дэниел выглядел и пах, когда практически вывалился из наемной кареты перед Ройс-Хаусом. Именно это и увидели леди, когда вышли из собственного экипажа после вечерних развлечений. Все это вызвало достаточно крика и визга, чтобы разбудить всех и вся на Гросвенор-сквер.

Его матушка начала всхлипывать. Сестра упала в обморок в объятия Кларенса. Добсон выбежал из дома с мушкетоном, отдавая приказания лакеям запереть все двери и окна. А мисс Корисанда Эббот обошла вокруг Дэниела, подобрав юбки, и произнесла:

– Я не поеду с вами кататься завтра утром. И никогда больше не поеду.

Вот это причинило ему самую сильную боль.

Глава 16

Но боль не отпускала, она становилась сильнее. А затем появились слезы.

Сначала пришел Довиль и помог Дэниелу принять ванну, а затем облачиться в ночную рубашку, которая, должно быть, принадлежала его отцу, потому что у Дэниела никогда не было такого объемного балахона. Он слишком сильно страдал от боли, чтобы жаловаться на то, что ткань стесняет его. Но с его головной болью невозможно было терпеть распустившего нюни камердинера.

– Черт побери, приятель, если ты собираешься реветь как дитя всякий раз, когда я заработаю порез или царапину, то от тебя не будет никакой пользы.

– Из-за вас? Нет, месье. Это из-за сюртука. Из-за прекрасного сюртука, который Довиль выгладил только этим утром. Произведение искусства, шедевр – и оно испорчено.

Его рука слишком сильно ныла, чтобы указать на дверь, но Дэниел сумел закричать:

– Убирайся вон!

Затем в его спальню явилась сестра, вместе с Кларенсом. Дэниел объяснил то, что им нужно было знать, до того, как потащился наверх по лестнице. Сейчас они хотели поблагодарить его.

– Нет необходимости, – попытался произнести Дэниел, надеясь, что они уйдут, но Сюзанна бросилась ему на грудь, как раз в то место, где располагался огромный синяк после встречи с углом деревянного ящика. Затем она обняла его за шею, в точности там, где этот ублюдок Бэбкок укусил его. А потом она вымочила слезами всю эту проклятую ночную рубашку.

Даже у Кларенса в глазах стояли слезы, когда он пытался выразить свою благодарность. Теперь он освободился от долга, и ему не нужно было противостоять Джереми. К тому же его освободили от обязанности становиться пьяным игроком-неудачником.

– Как я смогу отплатить вам?

– Женись на этой девчонке и сними ее с меня.

Кларенс потянул Сюзанну за плечо.

– Пойдем, Сьюки, должно быть, у него сотрясение мозга, раз он желает, чтобы мы стали мужем и женой.

По крайней мере, эти слова вызвали смех у Сюзанны. А у Дэниела вырвался еще один стон, когда она сползла с широкого матраса и задела его больную голову.

Матушка все еще утирала прежние слезы, когда вошла, чтобы убедиться, что ее маленький мальчик не находится на пороге смерти.

– Ты уверен, что мне не следует послать за врачом? За хирургом? За констеблем?

– Боже, нет. Мы хотим по возможности сохранить это в тайне – ради племянницы лорда Моргана и ее матери. Со мной будет все в порядке после ночного отдыха. Ты же знаешь, я попадал и в худшие переделки. – На самом деле, ему было почти стыдно, что такой слабак, как Джереми Бэбкок, сумел причинить ему так много повреждений. Похоже, он и вправду становится слишком старым для всей это ерунды.

Леди Кора настаивала, сморкаясь и вытирая глаза, что останется с ним на ночь.

– На тот случай, если тебе что-то понадобится, дорогой.

Да он лучше утонет, чем попросит матушку принести ночной горшок.

– Это должен делать Довиль.

– Он заявил мне, что ты только что прогнал его.

– Только на ночь, черт побери, но не навсегда. Он хорошо завязывает шейный платок. Господь знает, что я никогда не смогу завязать его правильно. Иди и предложи увеличить ему жалование. И еще больше, если он перестанет беспокоиться об одежде больше, чем о человеке, на котором она надета.

– Ты уверен, милый? Я не стану возражать против того, чтобы поспать здесь, в кресле. Я делала это, когда у тебя была корь. И в тот раз, когда ты сломал руку – после того, как украл те яблоки. Но мы не будем говорить об этом, не так ли, дорогой, о том, что материнская любовь сильнее любой жертвы?

Теперь Дэниел снова ощутил себя ребенком, доставляющим много неприятностей проказником, причиняющим боль своей матери. Он вздохнул.

– Мне в самом деле ничего не нужно, мама, кроме отдыха, но я благодарю тебя за заботу.

Она направилась к двери, но сначала произнесла:

– Твой отец был точно таким же, до тех пор, пока не умер, не позволив мне послать за доктором.

– Он умер потому, что упал с лошади. Доктор не смог бы его спасти.

Леди Кора снова расплакалась.

– Но я могла бы попытаться.


На противоположной стороне коридора тоже проливались слезы.

Кори свернулась калачиком в постели, завернулась во все одеяла, которые смогла найти, и все равно мерзла; перед ее глазами все еще стояло это разбитое, окровавленное тело, лежащее на улице.

Она основательно обругала его, используя слова, которые он применил, когда вор попытался залезть к нему в карман в Британском Музее. Этот несостоявшийся грабитель сбежал прежде, чем Дэниел смог поймать его, потому что ему пришлось остаться с леди, а не заниматься преследованием.

Кори не знала значения и половины слов, но была уверена, что Дэниел Стамфилд заслуживал их всех. Сын леди Коры не был героем, каким провозгласили его семья и Кларенс. Они возвели его на пьедестал, как какую-то мраморную статую всесильного бога, которому нужно поклоняться и обожать его. Чушь! У этого человека пресловутые ноги из глины. Он всего лишь мужчина, и при этом жалкая пародия на него. Стамфилд – пьяница, буян, который берет закон в свои до смешного громадные руки, и перекручивает его так, как ему угодно. Конечно, он решил проблему Кларенса, но сделал это в свойственной ему манере нецивилизованной обезьяны.

И этот человек отвергал ее поклонников. Стоило расплакаться только по этой причине. Сейчас Кори зависела от доброй воли обезьяны-переростка, которая сама вызвалась устраивать ее будущее. Стамфилд вел себя как задира, тиран, угрожающий насилием. В точности, как ее отец.

Сюзанна сказала, что он вел себя храбро. А Кори считала, что он – дурак.

Леди Кора заявила, что ее сын выказал верность. Кори решила, что «упрямство» было бы более подходящим словом.

Для Кларенса Дэниел Стамфилд стал палочкой-выручалочкой. А для Кори он был камнем преткновения. После сегодняшнего вечера она даже не доверит ему свои бриллианты. Он может с таким же успехом проиграть их в карты, как и получить за них справедливую цену. Женщина не может доверять пьяному мужчине.

Хуже всего было то, что ей начинал нравиться этот огромный бабуин. Он мог составить приятную компанию, когда забывал быть застенчивым и неловким. Он много смеялся, и иногда – и над собой тоже. Стамфилд был достаточно умен, чтобы понимать, где ему не хватает знаний, и он обращался за советом и информацией к тем, кто осведомлен лучше его. Он честен. И привлекателен, с этими необычными голубыми глазами с черным ободком. Правильно одетый, он превращался в джентльмена, которым, по утверждению его матери, он мог быть всегда.

К несчастью, напомнила Кори себе, у Дэниела были все недостатки самых худших лондонских джентльменов, городских пижонов, денди и повес: вино, женщины и безответственность. Какая разница, что люди рассчитывают на тебя?

Так что она плакала в своей постели, наедине с отчаянием и разочарованием, и болью от потери того, чего у нее никогда не было.


Боль и снова боль. Она накатывала на Дэниела волнами, от груди к черепу, а затем к шее и руке, и во все остальные месте, куда его пнули или ударили, или чем он ударился о падающий ящик. И эта женщина полагает, что он сможет отправиться с утра на прогулку верхом? Она думает, что он сделан из мрамора и никогда не страдает от головной боли? Сейчас у него голова просто раскалывается, болит так дьявольски сильно, что он не может спать.

Дэниел не жалел, что отказался от сонных порошков, предложенных матушкой. Он видел достаточно бедняг, пристрастившихся к этой дряни. А сожалел он о том, что не попросил лимонада, или немного льда для ободранных костяшек пальцев, или прохладный компресс на голову… и чтобы его положила нежная, мягкая рука, а не тяжелый кулак Довиля. Но при этом и не рука его матери.

Дэниел подумывал о том, не потянуть ли ему за сонетку, но слуги уже уснули, и он не видел причины беспокоить их, только не тогда, когда его собственная глупость завела его в ловушку. Он решил было самостоятельно спуститься в кухню. Немного сыра и кусок говядины заставят его чувствовать себя немного лучше, если запивать их лимонадом для смягчения пересохшего горла, но ноющие мускулы запротестовали против идеи встать с кровати. И что, если кто-то увидит, как он слоняется по дому, словно пропитавшийся ромом моряк?

Он должен подняться утром – нет, на рассвете, – и проскакать энергичным галопом по парку, только чтобы продемонстрировать этой женщине, что не является пьяным распутником и не томится по ее компании. Затем молодой человек испугался, что его голова расколется с первым же шагом Гидеона, а то, что осталось от его мозгов, вывалится наружу. Дьявол, она может даже засмеяться от такого зрелища.

Дэниел мог все еще видеть это выражение на ее лице, когда Кори переступала через него. Она не поверила в то, что он не пьян, или что он не затевал драку с Бэбкоком и не получил от этого удовольствие. Что ж, может быть, он и испытал удовлетворение, увидев, как у этого типа хлынула из носа кровь, но кто сможет винить его за это после засады в переулке? Мисс Корисанда Эббот сможет обвинить его, вот кто. Она ни на мгновение не поверила, что он тщательно придумывал самый лучший способ уладить дело с этим мошенником, не прибегая к насилию. Кровавая драка была делом рук Джереми, но она не захотела принять этого.

К тому же она не считала, что у него есть какое-то право вести дела с ее поклонниками. Отлично, он позволит каждому охотнику за приданым в Лондоне падать перед ней на колени. Он даст разрешение каждому распутнику спокойно соблазнять ее. И скатертью дорога той ответственности, о которой он никогда не просил и которой никогда не хотел. В самом деле, ему следовало позволить Бэбкоку попросить ее руки. Они смогли бы вместе отплыть в Вест-Индию, а ему было бы все равно.

Но самое худшее заключалось в том, что ему не было все равно. Дэниел хотел нравиться ей. Он признался самому себе, лежа в темноте и мучаясь от боли, что все его усилия выглядеть и поступать как джентльмен – вся эта культурная болтовня, уроки танцев, упражнения и наряды – все было для нее. О, он убедил себя в том, что ведет себя как послушный долгу сын и брат, но на самом деле он пытался произвести впечатление на Кори. Сейчас он признавал это, когда уже стало слишком поздно.